Подогревая себя, чтобы взять Сергея Филипповича наскоком, Шематухин решительно толкнул дверь. Сергей Филиппович, обычно сидевший на стуле, как приклеенный, рылся в книжном шкафу. Он обернулся на стук, постоял, будто припоминая, когда и где видел Шематухина, потом удивился и обрадовался родственнику так, как если бы тот появился из-под земли.

— Кого я вижу! — не совсем твердо держась на ногах, умилился Сергей Филиппович. — Вот это телепатия, так телепатия. Я ить о тебе с утра думал, послать уж хотел… Честное слово! — Он, озаботясь, посмотрел на дверь, подождал и спросил: — Ты в единственном числе, что ли? Никого с тобой нет?

— Чевой-то ты такой, — настороженно, даже недовольно сказал Шематухин, никогда не видевший Сергея Филипповича в таком расхристанном состоянии. Ну, один. Кому-то надо вкалывать.

— Ишь, какой, — надулся Сергей Филиппович, — Начальство. На, хоть побрейся…

Протянул Шематухину электробритву, показал на розетку и снова стал беспорядочно рыться в ящиках шкафа.

Шематухину это не понравилось, но и лезть на рожон он не собирался — не он тут хозяин. Он взял с электробритвы колпачок, брезгливо подул на щетки и начал бриться. Он то и дело бросал короткие взгляды на Сергея Филипповича, недоумевая, почему тот кажется ему захмелевшим — мужик, об этом знает вся деревня, непьющий.

— Телеграмму получил вчера, — словно угадав, чем мается Шематухин, сказал Сергей Филиппович. — Теща померла. Сегодня с Настасьей вылетаем. В восемнадцать ноль-ноль самолет…

— Это чего ты, Филиппыч? — сразу вернувшись к своим заботам, вопрошающе уставился на дядю Шематухин. — Обратно-то когда?

— В том-то и дело, отпуск у меня, — счастливо потер руки Сергей Филиппович. — Оттуда, чуешь, до Крыма три часа… Путевка, вот она. Два года ждал ее, миленькую…

Сергей Филиппович нежно разгладил лежавшую на столе синенькую бумажку, улыбнулся, не желая замечать испуганного, умоляющего взгляда Шематухина.

— Да как же с нами? — не выдержал Шематухин.

— С вами? С кем это, с вами? — Сергей Филиппович изобразил на лице ужас. — С твоей шпаной?

— Полегче на поворотах, — круто сказал Шематухин. — У меня, можно сказать, академия наук работает. Я из них все соки выжал, понял? Объект экстра-класс, такого больше вам никакой дурак делать не будет. Так что деньги на бочку.

— Бачу, дюже сердитый и справедливый хлопец, — сказал Сергей Филиппович. — Раз так, все будет в норме. Я ведь не зря тебя спросил, есть с тобой кто или нет. От ваших денег во как надо избавиться, они у меня третий день в сейфе лежат.

Сергей Филиппович открыл сейф, достал ведомости и амбарные книги, взял стопку денег и со всем этим хозяйством уселся за стол.

Меж тем Шематухин тихонько дотянулся до стакана, стоявшего на подоконнике, заглянул внутрь, услышал запах коньяка и испугался. Чудится, что ли?

— Я когда раз в год захочу выпить, то отравлять себя не желаю. — Сергей Филиппович видно уловил замешательство Шематухина. — Как это у вас, блатных, поется: «Пить — так коньяк, спать — так с королевой». Верно, едрена корень, сказано… А то нальются этой бормотухи, как клопы, аж смотреть тошно.

Оформив какую-то бумагу, Сергей Филиппович нагнулся, поднял откуда-то из-под стола початую бутылку коньяку. Повернулся к Шематухину.

— Давай лампадку, — сказал. — За тещу мою надо. Все на тещ жалуются, анекдоты про них травят, я ничего худого про свою не скажу.

Шематухин, соглашаясь, кивнул, с непривычки мучительно выцедил коньяк, задержал дыхание.

— Такой напиток и без закуски можно, — сказал Сергей Филиппович. — В нем все есть, что организму требуется. А теперь, — посуровел он, придвинув к Шематухину бумаги. — Теперь распишись и получай.

— На всех? — спросил Шематухин.

— А как иначе? Вас восемь человек.

— Но…

— Ну вот, если поровну, тысяча шестьсот двадцать три рубля двенадцать копеек на рыло. В целом двенадцать тысяч девятьсот восемьдесят четыре рублика с копейками. Если ты там свою бухгалтерию вел, выдавай как хошь. Только чтоб сюда, в правление, правду искать не ходили, понял? Работа, конечно, плевая, проще не придумаешь. Основная выплата — за нулевой цикл, понял?

— Чего тут не понять.

Почувствовал, как на лбу выступила испарина — что ни говори, коньяк, — Шематухин взял протянутую авторучку и расписался в двух местах.

— Есть куда положить? — вскинул на него тоже заблестевший испариной лоб Сергей Филиппович.

Он принялся считать деньги, вернее, не деньги, а пачки, сначала зеленые — с трешками, потом синенькие — с пятерками. После этих мелких пошли покрупнее. Червонцы и четвертные, под конец опять стали взмелькивать зеленые.

Стараясь не дышать на Сергея Филипповича, Шематухин наклонился над столом, разглядел, что было в последних зеленых пачках — то были полсотенные в отличие от захватанных, крученых и с трудом разглаженных трешек почти новенькие, чистые.

— Будешь считать или так поверишь? — спросил Сергей Филиппович.

— Ты же мне доверяешь. А я тем же концом по тому же месту.

— Смотри, Гриша, — строго вращая глазами, сказал Сергей Филиппович. — Я, сам знаешь, не Макаренко, опыты с деньгами проводить не имею права. Держи вот…

Он вытащил из-за шкафа сморщенную полевую сумку, сшитую из дерматина. Шематухин обтер сумку рукавом. Ощутив лишнюю тяжесть, отошел в угол и вытряхнул на пол десятка полтора гаек.

— Чего соришь-то?

— Извини, — сказал Шематухин. — Прямо министр!

— Смотри, дооскорбляешь…

Шематухин, подойдя к столу, кинул в сумку одну пачку денег, вторую. Подумав, пристроил сумку к краешку стола так, чтобы можно было сгрести в нее все деньги одним махом.

От такой беспечности у Сергея Филипповича будто потемнело в глазах, он часто заморгал, кхекнул.

— Ну и ну! — погрозил он пальцем Шематухину. — Будто какой хлам сгребаешь.

— А чего, — расхохотался охмелевший Шематухин. — Хлам и есть. Это только вы трясетесь: деньги, деньги…

— Куда уж нам… — опять кхекнул Сергей Филиппович.

— Слушай, я сейчас за бутылкой слетаю, — сказал Шематухин, — за свеженькой.

— Много будет, — помотал головой Сергей Филиппович. — В самолет не пустят.

Шематухин все еще запихивал деньги в сумку, ронял на пол пачку за пачкой и не успел очистить стол, когда вошел здешний зоотехник Фонин.

— А-а, на ловца и зверь бежит, — обрадованно крикнул Шематухин. — Ты мне барана отпустишь?

— Что за чушь он несет, Сергей Филиппович?..

— Погоди, сядь, — сказал ему Сергей Филиппович, — Как ты с народом обходишься? Запомни: баран — это не чушь! Человек месяц спал и видел этого барана, а ты ему плюешь в душу. Ты, Фонин, иди выпей за благополучную сдачу объекта и оформи документ на выдачу барана товарищу Шематухину Григорию Александровичу, бригадиру наемных строителей…

— Пока не забыл, — спохватился Шематухин. — Ты, Сергей Филиппович, выдай мне соответствующую филькину грамоту, что получил за произведенную работу… ну, сумму знаешь. Чтобы ко мне подозрениев не было.

Фонин после выпитого полстакана смягчился, виновато сказал:

— Вы, Григорий Александрович, извините, если что-то не так сказал.

— Ерунда, — простил ему Шематухин. — Барана приличного найдешь, я тебя на сабантуй позову.

— Найдем, — пообещал Фонин.

Шематухин старательно застегнул пряжку сумки, следуя совету Сергея Филипповича, повесил через плечо, в радостном возбуждении направился к двери.

— Одна на троих легко пойдет, — подмигнул оттуда.

Вторую бутылку пили опять без закуски, передавая из рук в руки сморщенное, обкусанное со всех сторон яблоко. Фонина развезло, Сергей Филиппович то и дело подливал ему из своего стакана, и он ходил из угла в угол, пытаясь спеть какую-то арию.

— Ну, покедова, — буркнул на прощание Шематухин. — Пойдем, Фонин.

На улице зоотехник сильно огрузнел, видно было, с трудом соображал, зачем вышел из правления и куда собрался идти. Шематухин повел его под руку к магазину. Не решаясь вместе войти внутрь, Шематухин тщательно прислонил зоотехника спиной к стене, а сам, еще крепкий на ногах, пошел брать еще бутылку.