— Отвали, Молотов, — заискивающе пищит Алабаева, чем автоматически привлекает мое внимание.

Поворачиваю голову и вижу, как тот одной рукой лезет к ней под полотенце, отчего мои брови невольно ползут вверх, а второй притягивает за затылок, чтобы что-то прошептать ей на ухо, после чего Ясмина запрокидывает голову и звонко хохочет.

И как это понимать? Разве они не с…

Перевожу взгляд на Айдарова, ожидая увидеть на его лице ярость, ну или хотя бы что-то отдаленно напоминающее ревность. Но ни черта подобного. Ему, кажется, даже плевать. Потому что он как ни в чем не бывало ведет беседу с Лизой и Худяковым.

Делаю глоток пива, все еще чувствуя, что мои глаза по-прежнему увеличены в размере от происходящего. Ставлю бутылку, моргаю, а потом перевожу дыхание. Ничего не понимаю, мне казалось… И тут же сама себя останавливаю. Так. Ладно. Меня это не касается.

Поднимаюсь из-за стола и направляюсь к мангалу, где Пашка жарит шашлык. Думаю, куда полезней будет вывести на чистую воду своего братишку. А пока иду к нему, не могу не восхититься. Видимо, первенцам достается от родителей только самое лучшее. Пашка с детства отличался привлекательной внешностью, в старших классах девчонки за него косы друг другу драли. Сейчас бы и вовсе поубивали за его внимание, ведь с возрастом красота брата действительно стала опасной для нежных сердец. С учетом того, что он еще и спортсмен, это неудивительно. Но мой брат слишком добр, чтобы ранить хотя бы одну из поклонниц. Если взять его и Айдарова — оба красивые мужчины, вот только в остальном, в том, что скрывается под блистательной внешностью, Пашка полная противоположность Хакима. Правда, если дернуть его не за тот ус, мой брат быстро продемонстрирует свою мятежную и взрывную сторону. И все же… повезло Лизке. Высокий, широкоплечий и самый мускулистый из всей компании, с красивой внешностью и поцелованной солнцем кожей, этакий Марио Касас, я даже не удивлена, что сердце Лизы дрогнуло именно перед моим братом.

— Пришла за самым лакомым кусочком?

Я тихонько смеюсь и, сложив руки на груди, сажусь рядышком на скамейку.

— Ты так хорошо меня знаешь? — щурюсь, когда ловлю его взгляд на себе.

— Я твой старший брат, мне положено, — поучительным тоном заявляет Паша и, закончив вертеть шампур, поворачивается ко мне.

— Ну и когда мой старший брат собирался сказать мне о своем отъезде?

Вопрос вылетает до того, как я успеваю обдумать правильность своих действий. Но, видимо, алкоголь уже развязал мой язык… А может, это и к лучшему. Чего ходить вокруг да около.

Паша несколько секунд молчит, словно раздумывает над ответом, а потом цепляет длинными пальцами бутылку пива и усаживается рядом, по-хозяйски закидывая руку на спинку скамейки. Надеюсь, Лизке не влетит, хотя кто знает, где я услышала.

— Честно? — бросает на меня хмурый взгляд. — Завтра.

Натягиваю улыбку и, потянувшись за бутылкой в его руках, делаю глоток пива, немного морщась от горького послевкусия.

— Ну и на этом спасибо.

Мои слова заставляют Пашу нахмуриться еще сильнее.

— Аль, ну завязывай дуться. Когда я должен был сказать? Окончательное решение принял только неделю назад. Пока решал проблемы с бизнесом, потом эта гребаная авария, и ты… такая расстроенная и с сотрясением, я просто не мог сказать тебе об этом. Ждал, когда ты отойдешь, а вчера позвонили и сказали, что бой перенесли и, чтобы успеть хотя бы на пару тренировок перед выходом на ринг, нужно вылетать в понедельник.

— Я так понимаю, слишком поздно отговаривать тебя, да? — Быстро поднимаю вверх указательный палец. — Нет, я не против твоей мечты. Но тебе не кажется, что еще слишком рано возвращаться к ней?

Паша немного грустно ухмыляется и все же качает головой.

— Ты ведь знаешь: бои часть моей жизни, и я не стану другим.

Ну разумеется. В этом весь мой брат, упрямый как бык. А я сестра этого быка, так что ему придется постараться убедить меня.

— Ты уверен, что твоя травма снова… — невольно жмурюсь, вспоминая, как ирландец отправил его в нокаут. За все пятнадцать боев этот был единственным, в котором Паша потерпел поражение. Да и бог с ним, с поражением, этот бой стал роковым для моего брата, а ахиллесовой пятой — его печень.

— Да ладно тебе, мелкая. Расслабься. Нормально все. — Он ободряюще встряхивает меня за плечо. — На мне же как на собаке.

— Я, может, и мелкая, Паш, — из-за страшных воспоминаний выходит немного сдавленно, а потом я скидываю его руку и поворачиваюсь к нему всем корпусом, чтобы он увидел храбрость на моем лице. — Но если бы могла отговорить тебя, то пожертвовала бы всем лишь ради того, чтобы ты оставил свой бокс. — Мои губы дергаются в слабой улыбке, потому что в горле невольно нарастает комок. — Но так уж вышло, что я пообещала поддерживать тебя, помнишь? И я не позволю тебе сдаться без боя. А если кто-то из них ударит по твоей печени, клянусь — я брошу все и приеду, чтобы надрать задницу каждому! Так что лучше сделай это сам, — пожимаю плечом, — знаешь ли, у меня не будет к ним и толики сострадания.

На лице брата появляется довольная улыбка, и я, не сдержавшись, закатываю глаза, когда он взъерошивает мои волосы, а после притягивает в свои медвежьи объятия.

— Ты чудо, — шепчет мне в макушку и оставляет братский поцелуй, прежде чем отпустить и сказать с тихим смешком: — Но это не мешает тебе быть занозой в заднице.

Теперь мы оба смеемся. Я сквозь слезы, которые прячу на плече брата, а Пашка… Пашка, как всегда, скрывает свои эмоции.

— Ты только возвращайся скорее, ладно? Потому что… — мотаю головой и отстраняюсь, чтобы заглянуть в его темные глаза. Сейчас Пашка смотрит на меня серьезней, чем когда-либо. — Потому что я не знаю, что буду делать без тебя.

— Аль, — хрипло, — ну конечно, вернусь. — Паша убирает прядь волос мне за ухо, а после вытирает с моей щеки предательскую слезу. — Как же я без вас-то в этой Америке? — Взгляд Паши устремляется мне за спину, и я понимаю, что мы уже не одни. — Мой дом здесь. Мои любимые и родные — тоже.

Он улыбается так искренне, насколько это возможно. Жаль, что сейчас его улыбка не в силах избавить меня от тоски, что сжимает грудь. Так всегда бывает, когда он уходит на бой, и я боюсь, что он однажды не вернется. Или вернется, но не тем Пашкой, которого я знала всю жизнь.

Брат протягивает руку, и через мгновение я вижу, как его большая ладонь сжимает Лизкину, когда та подходит и обнимает его за плечи как женщина. Любящая, понимающая и во всем поддерживающая его. На этой ноте я чувствую себя очень даже третьей лишней, а они и не замечают, как я ускользаю от них обратно в беседку, которая оказывается пустой. Что ж, быть может, мне сейчас не помешает побыть одной и успокоить взбунтовавшиеся эмоции.

Сажусь и открываю новую бутылку пива, по крайней мере, пытаюсь, пока не отвлекаюсь на звонкий смех Алабаевой. А уже через секунду у меня глаза на лоб лезут, когда я вижу, как Молотов отвешивает шлепок по ее голой заднице, после чего закидывает руку ей на плечо, и вместе с Худяковым они скрываются в бане. Не поймите меня неправильно, но-о-о это у них как бы в порядке вещей?

Моя челюсть практически падает, я чувствую это, как вдруг мысли разбегаются в стороны, потому что я улавливаю какое-то движение. Резко поворачиваю голову и сталкиваюсь с мужественной рукой, которая выхватывает у меня бутылку пива и в пару ловких движений с помощью зажигалки открывает крышку. Сглатываю, когда мне возвращают мой напиток, а в следующую секунду поднимаю глаза и встречаюсь с самодовольным лицом Айдарова. Вот так встреча. И я ни черта не готова к ней!

Моя бровь поднимается, а дыхание застревает в горле, как только я понимаю, что он собирается, весь такой идеальный и вкусно пахнущий, сесть рядом. Благо полотенце на бедрах сменили джинсы с низкой посадкой. Хотя какое это благо… Тяжело сглатываю и сжимаю бедра. Да уж… шило на мыло. Кажется, в таком антураже его проклятый пресс выглядит до абсурда соблазнительно, а кожа, выделяющаяся на фоне светлой джинсы, так и просит скользнуть по ней языком.