В какой-то степени на положении полусвободных мужчин находились свободные лангобардские женщины. Официально женщина обязана была жить под властью (или опекой, mundium) отца или мужа, а вдова — возвращаться под опеку прежних родственников. В случае отсутствия у женщины родственников опеку над ней осуществлял король. Четко утверждалось, что без всякой опеки женщина жить не может. Она не может распоряжаться своим имуществом. Только позже, уже в VIII в., женщинам было предоставлена возможность завещать свое имущество Церкви, но бенефициариями этого шага были не женщины, а церкви и монастыри. Официально женщина до самого конца существования Лангобардского королевства рассматривалась как существо «второго сорта».
Реальность порой расходилась с этой официальной нормой. Роль женщины в лангобардском обществе, по крайней мере в среде знати, была довольно велика, начиная с мифической Гамбары. Недаром Павел Диакон в своей истории, а фактически хронике лангобардов, наряду не только с королями, но и с герцогами почти всегда называет их супруг. Некоторые женщины играли в истории лангобардской Италии довольно значительную роль. Таковой была королева Теуделинда. Она была дочерью баварского короля Гарибальда и женой Аутари и приобрела довольно значительный авторитет среди лангобардов, и после смерти короля лангобарды оставили за ней королевское достоинство. Именно она. хотя и под определенным давлением лангобардской знати, предложила свою руку и трон герцогу Агилульфу, а не наоборот, как это обычно бывало, стала законной добычей нового короля. Трудно сказать, какова была роль Теуделинды в царствование Аутари, но при Агилульфе эта роль резко возросла. Она была католичкой (в отличие от обоих мужей), и к ней обращался с письмами и посылал ей свои сочинения папа Григорий, который надеялся с ее помощью примирить повелителей-ариан с подчиненными католиками. Под ее влиянием Аутари и, особенно, Агилульф изменили свое отношение к католической Церкви, и в том числе была восстановлена власть епископов. Не исключено, что принятие Аутари имени Флавий, что демонстрировало все же некоторый намек на принятие римских традиций, было сделано не без влияния его жены. Создается впечатление, что в то время как Агилульф занимался войной и дипломатией, Теуделинда вершила внутреннюю политику. А после смерти Агилульфа Теуделинда официально стала опекуншей и соправительницей своего еще малолетнего сына Адульвальда. Правда, ничем хорошим это не кончилось. Через десять лет лангобардсткая знать, как об этом упоминалось, под предлогом безумия короля свергла и Теуделинду, и Адульвальда. Может быть, явное покровительство католической Церкви вызвало недовольство еще остававшихся арианами лангобардов. Другим примером может служить фриульская герцогиня Ромильда, которая после гибели мужа возглавила вместе со своими сыновьями борьбу с аварами, опустошавшими Фриуль.
Долгое время взаимоотношения в лангобардском обществе определялись только обычаями. По мере развития лангобардского общества и усиления неминуемых контактов с местным населением наиболее архаичные обычаи изменялись. Например, стали использоваться письменные документы при решении вопроса о наследстве. Но сами условия устного бытования правовых норм способствовали и сохранению ряда уже отживших положений, и их нарушению со стороны знати. Поэтому кодификация стала необходимой. Собственное писаное лангобардское право появляется в VII в. во времена правления Ротари, пришедшего к власти в 636 г. Раньше никаких писаных законов у лангобардов не существовало. Действующие нормы обычного права были приведены в порядок судьями и обнародованы в виде эдикта 22 ноября 643 г. В эдикте не только нет никаких ссылок на римские законы, но и в самих статьях эдикта почти не прослеживается влияния римского права[453]. Эдикт Ротари явился кодификацией исключительно лангобардского права, ранее существовавшего в виде различных обычаев, и это специально подчеркивается в тексте эдикта[454]. Естественно, он отразил и те изменения, которые произошли в лангобардском обществе после завоевания Италии. Недаром эдикту предшествует исторический пролог, в котором перечисляются все предшествующие лангобардские короли и предки самого Ротари. Это фактически краткое изложение предшествующей истории лангобардов должно было обосновать право завоевателей обладать Италией и свое право на престол[455]. Если в составлении вестготских законов участвовали римские юристы, то творцами эдикта Ротари были сами лангобарды, хотя участие некоторых нотариев, происходивших из итало-римской среды, не исключено. Эти нотарии, вероятно, привнесли в тексты законов формулы из римского права, хотя содержание этих формул соответствовало больше лангобардским принципам, чем римским[456]. Но все же главой их являлся лангобард Ансоальд, который и записал эдикт Ротари. Это говорит, с одной стороны, уже о появлении у осевших в Италии германцев собственных юристов, а с другой, о принципиальном игнорировании правового состояния местного населения, которое продолжало жить по имперским правовым нормам, как и юридического опыта Рима вообще.
Само появление эдикта Ротари было вызвано политической ситуацией. Сам Ротари принадлежал к герцогскому роду Ародус, правившему, вероятнее всего, Брешией, и не был связан никакими родственными узами со своим предшественником Ариовальдом. После смерти этого короля, не оставившего сыновей, его вдова Гундоберга предложила трон Ротари при условии его развода с прежней женой и женитьбы на ней. Ротари согласился, но после принятия власти отказался сохранять за Гундобергой ее положение королевы и фактически заключил ее под домашний арест внутри дворца. Эта смена династии и поведение нового короля вызвало, по-видимому, политический кризис, который Ротари и стремился преодолеть изданием эдикта, долженствующего объединить вокруг персоны короля лангобардское общество. Чтобы увеличить свой престиж, Ротари решил возобновить войну с Империей, и его первой целью должна была стать Лигурия. Эта область в Северной Италии на побережье Средиземного моря все еще оставалась под властью императора и могла стать удобным плацдармом для византийского наступления непосредственно на Павию. Ее захват должен был обезопасить сердцевину королевства от византийской опасности. Однако для столь серьезного предприятия необходимо было восстановить единство лангобардов, вероятно, нарушенное ситуацией, связанной с приходом к власти Ротари и фактическим арестом вдовствующей королевы. Хотя этот свод законов был оформлен в виде королевского эдикта и издан от имени короля, ссылающегося на волю небес, в нем подчеркивается согласие на него «первейших судей», т. е. лангобардских аристократов, а сам он был утвержден лангобардским народным собранием по старинному обычаю gairethinx. Эдикт, таким образом, оказывался волеизъявлением всего народа лангобардов, объединившегося вокруг своего короля, что полностью соответствовало племенным традициям.
Такое подчеркнутое следование лангобардским традициям было вызвано в первую очередь трезвым учетом со стороны Ротари политической ситуации. Однако оно отвечало и реалиям политической системы Лангобардского королевства. Лангобарды так и не завершили завоевание Апеннинского полуострова, его значительная часть оставалась под властью императора. Это создавало постоянную военно-политическую нестабильность. Обе силы — лангобарды и Империя — стремились вытеснить друг друга из Италии, но сделать это были не в состоянии. Такая нестабильность заставляла лангобардских королей в большей степени учитывать интересы и знати, и рядовых воинов. Сам процесс завоевания проходил в виде действий отдельных корпусов, возглавляемых герцогами. Все эти корпуса и их главы, разумеется, признавали верховную власть и общее командование короля, но вполне могли действовать и самостоятельно. В ходе завоевания, как уже говорилось, создавалась новая территориальная структура Италии, основанная на герцогствах. Здесь оседали воины, образовывавшие так называемые fara[457]. Воины, осевшие на определенной территории, чувствовали себя больше связанными с герцогами, чем с королем. Fara становились территориальными подразделениями герцогств. Это определяло значительную роль как герцогов и других властей, которые в целом определяются в эдикте Ротари как судьи (iudices), так и рядовых воинов. К середине VII в. в Лангобардском королевстве в отличие от других варварских королевств еще не произошло сведение роли рядовых воинов и, соответственно, народного собрания к военным смотрам или чистой формальности. Поэтому Ротари и обратился к авторитету gairethinx для ратификации своего эдикта.
