К тому же маленькая Леэни очень несчастна, она боится, что ее накажут, высекут розгой или же сердито отчитают. Но Саали утешает ее, мягко улыбаясь, как она умеет. Они на цыпочках идут вниз, на кухню, Саали стирает там в сумерках июньской ночи простыни маленькой сестренки и моет свои волосы, которые она мыла совсем недавно. Леэни всячески старается помочь ей, хотя больше мешает, чем помогает. Но сестра не прогоняет ее. Леэни за это очень благодарна ей, и даже какая-то гордость переполняет ее: у нее такая большая, красивая и добрая сестра. И этот ночной случай становится тайною двоих.

Порою вечером Поммер приходит в классную комнату посумерничать с отставным солдатом. Хендрик сидит на краю постели, спиною к печи, с трубкой в зубах и рассказывает о своих военных приключениях.

Как-то раз разговор заходит о том, что солдат мог бы сделать для мальчишек ружье из сухой еловой доски. Времени у него вдоволь, да и почему бы не сделать, если только учитель найдет подходящую доску.

И вот Хендрик мастерит деревянное ружье и прикрепляет к нему штык, который не один год валялся у него в ящике. По просьбе Поммера он обещает оставить его школе как учебное пособие.

Поммер очень доволен и думает, что в докладе, который он каждую весну посылает в Тарту господину инспектору, он не упомянет это ружье. В списке и так три карты — в том числе один глобус, — одни счеты и десятикопеечная олеография — «Богач и бедный Лазарь», — и все куплено на волостные деньги. Но ружье не куплено, а подарено, это частное подношение, ничего общего не имеющее с учебным пособием, к тому же на нем штык, который мог бы крайне удивить господина инспектора. А Поммер хорошо знает, что от удивления недалеко и до сомнения, а кому это нужно!

Поммер велит Хендрику выкрасить ружье в коричневый цвет и повесить на стену в классе. Зимой детям можно будет показать, что за штукенция такая ружье. Какие из них вырастут мужчины, если они не будут знать, как выглядит это оружие!

Сумерки. В углу школьной комнаты, в старом ведре, стоит березка, источающая лесной запах. Поммеру снова хочется поговорить со знающим человеком. И кто, как не Хендрик, годится для этого, он видел своими собственными глазами двух императоров и может даже перевести прошение на государственный язык.

Учитель сидит за передней партой, подперев руками щеки, а Хендрик стоит у доски, прямой, как тростник, и показывает по карте места в Крыму и Польше, где он был в военном лагере, где его ранили в бедро и где он лежал в лазарете.

Хендрик отвечает Поммеру заданный урок. Старательно и подробно, хотя по крайней мере половину того, о чем он говорит, привирает.

Школьный наставник интересуется, какие люди живут в далеких краях, что они делают и во что они одеваются.

Что поделаешь, Поммера интересует география.

Хендрик рассказывает как умеет и в полумраке ищет на карте реки и города. К сожалению, не все они отмечены на карте, и это только на пользу старому лейб-гвардейцу, он все равно бы не нашел их.

Н-да, а как в тех краях обстоит дело с дровами?

— В Крыму или в Польше? — спрашивает Хендрик.

И тут и там, разумеется.

Но вдруг взгляд учителя падает на что-то необычное под соседней партой.

Там виднеются чьи-то ноги! Кто-то лежит под партой и подслушивает их разговор! Черт побери!

И вроде бы рыбацкие сапоги на этом человеке.

Что это за штучки?

— Смотри, Хендрик, кто это? — шепотом говорит учитель и показывает на сапоги.

— Шпиён, а то кто же! — говорит Хендрик, который понимает толк в таких делах. — Турок, лазутчик!

Он хватает в углу за печью свою кривую можжевеловую палку и протягивает ее учителю.

Поммер угрожающе стучит палкой по парте. Выходи, дрянь, на суд людской!

Под партой не слыхать ничего.

Лежачего не бьют, но выволочь его можно.

Поммер зацепляет кривой палкой за носки сапог и тянет их что есть силы — соглядатай наверняка большой ражий мужик. Худые обычно больны чахоткой, их выдает кашель. Разве турок или поляк такие дураки, чтобы послать слабосильного лазутчиком.

Учитель падает на мягкое место. Сапоги вывернуты и поставлены под партой, за ними нет никакого человека, не говоря уж о шпионе.

Хендрик разочарован.

— Сатана! — ругается Поммер. — Чьи это проделки?

Ему стыдно. Он мог бы свалить все на темноту. Сумерки и в самом деле спустились густые, но никогда еще не бывало так сумеречно, чтобы школьный наставник, эта лампа с начищенным до блеска стеклом, проглядел что-то.

Он, который должен все знать и замечать.

Нет, это нельзя так оставить! Он догадывается, где искать виновника. Негнущимися ногами шагает Поммер по лестнице в мансарду.

Но Лео уже прочитал вечернюю молитву, он лежит на старом полушубке, глаза смежены, лицом в сторону бабушкиного сундука.

Поммер смотрит на него и не может решить, спит мальчишка или только прикидывается. И тихонько закрывает за собой дверь в мансарду.

Лежачего не бьют.

Леэни и Саали вдвоем ходят за стадом. Корова, телка и овцы мирно пасутся между берез, ягнята бодаются.

Саали сидит на меже на старой кофте, плетет венок из собачьей ромашки и поет. Леэни мурлычет, подпевая сестре, собирает цветы для венков и треплет, расправляет их стебли, стараясь во всем угодить сестре, заслужить ее признание. Ведь старшая сестра, особенно после того случая ночью, стала для нее чуть ли не кумиром.

Из-за ярко-зеленого пахучего березняка раздается звук пастушечьего рожка и заливистый лай собаки. Элиас Кообакене опять здесь, за лесом, со стадом Парксеппа! Саали прислушивается к этим веселым звукам и не замечает бедняжку Леэни, которая преданно стоит рядом с нею, держа новый букет для венка. Саали рисует себе картину, как паренек сидит на большом освещенном солнцем гранитном камне, что посреди Парксеппского перелога, и дудит в рожок, а его шершавые, в цыпках ноги облепили кровожадные комары. Но Элиас не замечает их, будто не ощущает и боли, таков уж он есть. Ох, как бы она разогнала березовой веткой комаров с искусанных икр паренька, если б хватило смелости! Саали вдруг становится очень жалко парня, она глубоко вздыхает и берет у сестры цветы.

Она охотно пошла бы в гости к Элиасу, вот и причина есть — сегодня вечером будут жечь на Пиррумяэ яанов огонь[4], - но что делать с Леэни? Эта преданная ей душа всюду следует по пятам как тень. Что бы такое сделать, чтоб она не пошла за ней следом!

Венок готов. Саали надевает его сестре на голову. Леэни от благодарности и гордости теряет дар речи, только моргает глазами.

Саали прислушивается — слышны ли звуки из-за березняка. Ни рожка, ни лая собаки. Неужели он ушел со стадом на другой конец поля, к лесу?

— Давай споем теперь в два голоса, — говорит она Леэни. — Каждый своим голосом… — И запевает своим густым альтом.

Леэни поет высоким голосом, и глаза ее сверкают. Жужжит будто слепень, думает Саали и говорит:

— Не тяни вместе со мной, держись своего… Ты же слышишь!

— Слышу, но я еще не умею, — покорно отвечает Леэни.

Из-за березняка явственно доносятся переливы рожка — значит, Элиас еще здесь! Сердце Саали готово выпрыгнуть от радости из груди.

— Поучи здесь одна!.. — возбужденно произносит она. — Выучи все как следует… Я сейчас вернусь, тогда споем вместе, на два голоса.

И вот она уже уходит, оборачивается и кричит из березняка:

— Пой хорошенько, в полный голос. Только не пускай стадо в зеленя!

Леэни послушно стоит на меже у зеленей с гибким, очищенным от листьев прутком в руке. Скотина все так же медлительно жует траву, Паука сидит в нескольких шагах, сложив лапы, на морде у нее хитрое выражение.