Наконец все они на месте. Дом и двор полон детского гвалта. Как будто в Яагусилла открыли какую-то особенную летнюю школу.
Вначале они, особенно дети Марии, носятся в чулках и башмаках. Два-три дня уходит у них на вживание в деревенскую жизнь, и вот Мария однажды утром замечает испуганно, что даже у Сасся, которого она ненадолго посадила в беседку, ноги босые.
Все городское сходит с них, крошится, как высохшая ломкая краска.
Дети постарше размещаются в мансарде. Девочки Саали и Манта получают в свое владение старую скрипучую деревянную кровать, для Лео устраивают место рядом с бабушкиным сундуком, на полу.
Когда у детей проходит первый пыл знакомства с деревней: они уже насмотрелись на корову, лошадь, ягнят и котят, наудивлялись на цветы, бабочек и деревья, — Поммер принимается устанавливать порядок в их галдящей, шумной стайке. Как-то утром он ведет всех в сад, велит быть потише и повнимательней. Сам ровным шагом ступает между грядок брюквы, сахарного горошка и моркови и отмеривает каждому свой участок, который надо прополоть и держать в порядке. Таким, по разумению Поммера, должен быть летний отдых.
Самый большой клочок земли получает Манта, она же самая старшая. Затем отмеряют кусок морковной грядки для Лео; дедушка намеренно дает ему самый заросший травой участок, потому что знает по прошлому лету, что мальчишка, как волчок, и его можно усмирить только трудом.
Маленькой Леэни достается для прополки два шажка грядки в верхней части сада, где растет всего три-четыре капустных стебля, а сорняков мало. Все завидуют Леэни, но ничего не поделаешь — слово дедушки закон.
За столом Поммер тоже устанавливает твердый порядок, который дети должны запомнить: Кто за обедом озорничает, разговаривает или болтает ногами, того без лишних слов выводят из-за стола. Накрывать на стол поручено старшим девочкам. Если они забывают поставить на стол солонку, Поммер сразу же спрашивает: «А где розга?»
Ээди сидит рядом с дедушкой, и поэтому тот почти не замечает его проказ. Мальчик берет себе в привычку корчить гримасы сидящей напротив за обеденным столом Леэни. Она старается изо всех сил сдержать смех, ведь смеяться за обедом строго-настрого запрещено. Но однажды Леэни все же не выдерживает, прыскает, и дедушка отчитывает ее, и в маленькую душу ее западает обида на двоюродного братишку.
Утром Поммер поднимает детвору рано, почти с восходом солнца, и посылает всех умываться к ручью. Мария боится, что дети наверняка схватят насморк от холодной воды. Она охотно запретила бы это купанье, по крайней мере, своим детям, но не решается. Порой ей кажется, что Эмми, Ээди и Сассь — не ее дети, а дети ее отца, и она при них лишь бонна, чьи слова и мнения не столь важны.
Кристина тоже ропщет, что детей поднимают так рано. Она считает, что в этом нет никакой необходимости. Не раз, когда муж уже поднял детей, а сам с косой на плече скрылся за хлевом, Кристина открывает окно и зовет ушедших к ручью детей обратно, берет у них мыло и полотенце и посылает спать.
Однажды школьный наставник замечает этот обман. Он вернулся с луга, забыл оселок для косы. Дети в постелях, они спят сладким сном, солнце блестит на дымоходе, и мухи жужжат. Кристина в саду дергает траву для свиньи.
Поммер закручивает усы, берет оселок и тихо выходит, закрывая за собой дверь. Кристина все та же, думает он. Такая же история была и с Анной, Кристина дала ей полную волю. А иначе отчего бы дочь стала такой строптивой, что ушла из дому, рассорившись с ними!..
Поммер сердито бурчит и ускоряет шаги за хлевом. Солнце уже высоко, и ему хочется, пока не высохла роса, скосить клочок луга у кустарника.
Вскоре он пускает в ход карающую лозу. Тонкая березовая жичина, воспитавшая многие поколения, начинает свистеть в Яагусилла.
Это происходит так.
Ээди, отпрыск служащего железной дороги, однажды вечером, когда все уже спят, лакомится бананом, присланным из города, и выбрасывает кожуру в окно. Утром дедушка идет в сад, поскальзывается о кожуру, падает на четвереньки и вывихивает ногу.
К обеду мальчишка уже отведал свою порцию розог.
Во-первых, за то, что бросает в сад мусор.
Во-вторых, — что ест один, тайком, как вор, и не делится по-братски с другими.
В Яагусилла за индивидуализм наказывают, Поммер безжалостно подавляет тех, кто радеет только о себе.
По правде говоря, должна быть наказана и Мария, если бы отец разоблачил ее тайну, но, к счастью, этого не происходит. Дело в том, что у Марии есть своя слабость — пить кофе со сливками. С этой целью она тайком снимает сливки в кладовке. Однако Лео, этакий прохвост, все разнюхал, и когда в чашке набралось изрядно сливок, она вдруг исчезла. Мария не может никому пожаловаться на свою оплошность. Она краснеет от досады, подозревает племянника, но не говорит ни слова.
И вообще Мария радеет только о себе, о себе и о своих детях. Когда резали курицу-пеструшку, которая не неслась, и варили из нее суп, Мария старалась, чтобы ее детям попались куски пожирнее, как будто у них малокровие и прочие хвори.
Может быть, и у нее в душе какой-то шип, какое-то не сшитое платье, какой-то танец, который она не станцевала, и все это требует возмещения.
Мария удерживает своих детей: не ходите в сад, когда печет солнце, вас изжалят пчелы. Особенно настороже она вечером, когда поливают грядки; следит за тем, чтобы не услышал отец, как она предостерегает своих детей. Поммер считает, что человек сам виноват, если его жалят пчелы.
Сколько же работы в саду!
Едва успевают выполоть грядки, как крапива, мокрица и неутомимая лебеда снова поднимают голову на грядках и между грядками, всюду, где только им нравится. И снова нужна заботливая рука и блестящая, наточенная мотыга.
Так течет это лето. Природа идет своей древней стезей и не спрашивает, устает ли человек. Ох же эта боль в пояснице, обожженные крапивой руки, плечи, ноющие от ведер воды для поливки!
Сад сливает воедино и объединяет всех. Сад Поммера, который не кажется издалека таким уж большим. Этот милый клочок земли у ручья и перекрестка дорог…
Труд и здоровье, здоровье и труд, все это важно. Господи, все же в Яагусилла живут не только ради этого. Нет, дело обстоит еще не так худо!
По вечерам мальчишки устраивают бег наперегонки. Обычно они бегают от задней двери за угол дома и до ворот. Закрывать каждый вечер ворота — это их обязанность. Происходит этот «кросс» с криком и визгом, в сопровождении лающей Пауки. Земля гудит, босые ноги шлепают по тропе. Маленькая Леэни тоже хочет бегать взапуски с мальчишками, но она отстает от них, едва добежав до угла дома. Когда она добегает до ворот, мальчишки уже закрыли створки. Как она ни старается, ей не удается догнать братьев, и слезы подступают у нее к глазам.
— Глупенькая, — утешает ее бабушка, — никогда ты не осилишь мальчишек, и не пытайся. Они большие, а ты такая махонькая… — Но мальчишкам она говорит: — Дайте и Леэни порой прибежать первой, вы же большие, носитесь как жеребята. Нехорошо!
Таковы-то они — Поммер и его потомки.
Саали пошла в бабушку, в прабабушку и через них в польских предков. В этом нет никаких сомнений: у нее длинные черные волосы, овальное одухотворенное лицо, гораздо смуглее, чем у здешних, карие глаза и благородная осанка. Кто знает, может, у нее через поляков есть и доля турецкой крови?
Во всяком случае она скромна и тиха, заботится о своих красивых волосах, моет их каждую неделю в мягкой ключевой воде. Волосы — ее капитал, они в один прекрасный день должны сделать ее счастливой.
— Хорошее дитя видать и в углу, а плохое — не видно и на коленях, — говорит о ней Поммер.
Однажды на маленькую Леэни валится беда.
Саали приносит с солнечного холма полную корзинку земляники, и Леэни чересчур наедается ею. Поздно вечером ей становится плохо, на теле выступает сыпь, ее тошнит, вырывает прямо на красивые волосы сестры и на постель. «Крапивная лихорадка», — сказал бы приходской врач.
