Через несколько десятков шагов Мария велит остановить лошадь и требует, чтобы все пересели: пусть Эмми сядет впереди, на ее место, сама она с Сассем перебирается назад, потому что впереди то и дело размахивает длинным хвостом лошадь — над самой головой ребенка.

Поммер, терпеливо усмехаясь, пересаживает детей, как того требует дочь, и поездка продолжается. Немного погодя Сассь, у матери на коленях, пускает ветер, и Мария «тпрукает» на лошадь, она боится, что Сассь хочет на горшочек, хотя он ходил перед самым отъездом на вокзал в городе. Она идет с ребенком в придорожный ольшаник, но там — опять беда: Александер привык ходить на горшок, на свежем воздухе он никак не может справить дело. Все ее попытки помочь ему оканчиваются безрезультатно, она относит верещащего ребенка на телегу, вся в волнении, что вдруг у Сасся запор.

Тем временем Эмми расстегнула из-за жары кофту, но заботливой матери кажется, что как раз сейчас поднялся прохладный ветер и дочь наверняка простудится, — бегай тогда за лекарствами и надоедай врачам. На этот раз решительно вмешивается Поммер и избавляет Эмми от нещадного пота.

Разве это не воз с горшками, в самом-то деле?

Поммер благодушно сидит на мешке с сеном, держа вожжи, и отвечает на вопросы детей, которые сыплются, как град.

Дедушка, почему у этого дерева листья темнее, чем у того? Что это за козявка, которая ползет по волосам у Ээди? Дедушка, почему у божьей коровки такое странное имя? Почему нет божьей овечки и божьей лошадки?

Дедушка, куда поворачивает эта дорога, в прошлом году ее не было? Гляди, какой странный мальчик гонит коров домой! Дедушка, скажи, что значит верстовая дорога и что — фунтовой хлеб? Дедушка, видишь, дедушка, эту телегу и человека? Того, что едет нам навстречу? Дедушка, а этот человек пьяный?

По полю хлобыстает в телеге Краавмейстер, картуз надвинут на глаза, вожжи запутались в ступице, сам бормочет что-то нечленораздельное, — ни одна живая душа не поймет. Он возвращается после волостных словопрений, как чаще всего бывает, окончившихся в трактире, за корзинами пива и в обществе закадычных друзей.

Поколе есть сыра круг, дотоле и друг.

Дети оглядывают его большими глазами, будто какое-то чудо-животное. Этот необычный запыленный человек пугает их, они прячутся за спиной дедушки и поглядывают из-за нее на странного мужчину и его лошадь.

За чью же спину прятаться Поммеру?

Особенно, если он еще и узнал бы, что затевает против него этот человек со стеклянными глазами.

Ведь Краавмейстер едет из трактира, где между прочим сидел и прямой, как спичка, Хендрик Ильвес. А там, где сидит бывший лейб-гвардеец, всегда стряпается безотлагательное дело против врагов императора.

А именно: немало воды утекло в море, однако господин инспектор молчит, письмо родителей, посланное в Тарту, как в воду кануло. Но оно же задумано, чтобы были приняты срочные меры. Долго ли продлится лето, к осени в Яагусилла должен быть воздух чище, бывший ученик свалит учителя, и люди будут тому рады. Разумеется, те, которые не жалуют Поммера.

И что этот Поммер лезет всюду играть первую скрипку. Погоди же, дрянь, они ему еще покажут!

В порыве самоутверждения они сочинили еще одно прошение, на этот раз прямо в Ригу, директору народных школ Лифляндии. Обвинения были те же самые, присовокупили еще лишь то, что Поммера видели изрядно под парами. Где и когда — это не уточняли. Все же остальное как в первой жалобе, если не считать разве что мелочи: на сей раз Хендрик Ильвес перевел «птица кроткая, ворона» — «варона, ладная птаха».

Мария здоровается с Краавмейстером, она помнит хозяина Луйтсы еще с тех пор, когда была девушкой, с той танцульки, когда он однажды пытался ее поцеловать. Но Краавмейстер не принимает ее приветствия, возможно, он его и не расслышал. Тем временем лошадь обмотала вожжи вокруг ступицы и, бедняжка, вынуждена повернуть в канаву. Телега заезжает колесами в ров, лошадь беспомощно останавливается.

Поммер протягивает вожжи Эмми, — та бесконечно горда этим, — спрыгивает на землю и идет выручать власть. Хутор Луйтса за лесом, когда еще там хватятся прийти за хозяином! Поммер пятит лошадь, выводит телегу вместе с пьяным вдрызг своим учеником из канавы, разматывает со ступицы перепачканные в дегте вожжи, обтирает их клочком сена и привязывает к грядке телеги, потому что Краавмейстер не может держать их, — и погоняет своего конягу.

— До чего страшно, когда напиваются до бесчувствия, — замечает Мария. Сассь смотрит с коленей матери на волостного старшину и, показывая на проходящую мимо лошадь, кричит: «Ёсать!» И вот карета Поммера въезжает в Яагусилла.

Кристина первым делом берет на руки Сасся и подбрасывает его, так что мальчик, икая, смеется. Бабушка хвалит его матроску, здоровый цвет лица и упитанность. Мария принимается сразу же за детей, узлы и корзинки. Ей кажется, что наверняка что-то разобьется или перевернется, на всякий случай она велит Ээди и Эмми встать поодаль от вещей. Детям не терпится уйти от взоров матери, в конце концов они в деревне, у дедушки. В Яагусилла их занимает все, что живет и движется, растет и пахнет, каждое дерево, постройка и тропа.

Поммер распрягает лошадь и пускает ее попастись за ограду, где она видна со двора. Он не решается отвести ее подальше — опять пошли слухи о конокрадах.

Когда он доходит до дома, супруга телеграфиста уже там, развязывает узлы, открывает корзины, достает городские гостинцы, располагается со своей детворой в школьном доме.

Им предлагают горячие ватрушки и молоко; когда дети начинают болтать за столом ногами и набивать за обе щеки ватрушки, как будто боятся, что съестное скоро кончится, Поммер смотрит на них сквозь очки таким суровым взглядом, что их берет оторопь. Вся власть перешла к дедушке.

Уже темно, когда Мария принимается мыть в кухне Сасся. Мальчик сонный, он верещит и плаксиво морщится. Мария поднимает ребенка к умывальному тазу, держит его между колен и моет лицо. Мальчишка упрямится и отворачивается.

— Сассь, маленький, вымоем сейчас тебе ротик, — уговаривает Мария. — Вот та-ак, вымоем губки, а то ты грязненький весь, как головешка… Вымоем теперь и лапочки. И ножки тоже. Та-ак… Вот теперь мальчик чистый, как рыбка.

Поммер ревнивым глазом педагога следит через приоткрытую дверь за хлопотами дочери. Когда мальчика уложили спать, дед подходит к кровати, смотрит на внука и ворчливо говорит Марии:

— Локоны ты на головке ребенка растишь, а не видишь, что у мальчика кривые ноги.

Такой разговор для Марии — против шерсти.

— Дуться тут нечего, — говорит Поммер. — Надо ему помочь… Слышал я, как ты сюсюкала: лапочки да ножки… Это никуда не годится! Разговаривай с ребенком с малых лет как с человеком, не то вырастет сюсюкала! Кому это нужно? И локоны с головы срежь! Что это за выкрутасы, пусть мальчишка будет как мальчишка и девчонка как девчонка, у каждого свое лицо, каким его бог создал.

Мария хотела бы возразить отцу, но она не решается. У Сасся такие необыкновенные локоны, от природы, что даже госпожа супруга начальника станции похвалила его красивую головку, когда Мария однажды побывала с Сассем на работе у мужа. Но суровое выражение на лице отца лишает ее дара слова.

На следующий день голову Сасся выстригают под нуль. Мария вздыхает, теперь ее сын стал как все другие дети. Исключительность ушла, индивидуальность исчезла, многое ли спасает этот матросский костюмчик.

Поммер велит жене и дочери устроить для Сасся песочные ванны. Горячий песок и березовый настой должны выпрямить ходули тезке императора.

И они, пожалуй, выпрямятся, если уж так считает Поммер.

Дети второй дочери приезжают двумя группами. Поскольку Лидия — старшая дочь, постарше и ее дети, хотя они вовсе не серьезней и не благовоспитанней, чем дети Марии. Лидия работает в конторе, поэтому у нее времени для детей меньше, чем у младшей дочери. Вот и в этот раз она сама осталась в городе, только проводила детей на поезд, и Паука и Поммер встречают их как водится, сделав обычные приготовления.