Они начинают от забора, от крыжовника и постепенно сгребают к середине, где вырастает взъерошенная куча.

По сути только первый весенний день. Снег сошел, дожди омыли землю, рождая тайные предчувствия. Кристина опирается о грабли и смотрит на небо.

Поммер зажигает огонь. Мусор сырой, не хочет гореть. Учитель приносит из хлева охапку соломы. Огонь сразу же занимается. Вначале много дыму, пламя еще слабое и чахлое, но вот огонь охватывает землистые листья, и учителю приходится отступить на шаг-другой, не то подпалит усы.

Дым синей змейкой стелется по саду, между ульями, в сторону луга, и растворяется там бесцветным маревом.

Поммер ворошит костер срезанным яблоневым суком. Все вокруг напоено горьким запахом горящих листьев.

Кто еще посмеет сомневаться, что в самом деле не пришла весна?

— Ты не подожги школу, — предостерегает Кристина.

Нет, этого не случится. Поммер давно уже прикинул, куда дует ветер. А если бы и случилось? Эта старая хибара, прогнившее гнездо, кому ее жалко? Красный петух под ее стреху был бы очень кстати. Глядишь, выстроили бы в конце концов новую и большую школу. Это заветная мечта Поммера. Ему надоело ходить в волостное правление и клянчить. Из-за какой-то оконной рамы, которая истлела от времени и разбилась на ветру, приходится не раз ходить на сход выборных.

Как будто они там, в волостном правлении, не знают — ничто не вечно, а тем более деревянная школа, которую столько раз обещали починить и отремонтировать, но все так и осталось на словах. У правления денежные трудности — это старая песня, такая же древняя, пожалуй, как хорал: «Я к вам гряду с небес».

Трудись и радуйся, но долго ли выдержишь? Холодное помещение, нехватки и прочие трудности изнурят и самого бодрого и трудолюбивого школьного наставника. Воюй еще и с чертополохом и дикой горчицей, которые грозят загубить твою ниву. Вот и будь вечно молодым, вечно зеленым, словно какое-нибудь южное дерево!

Кристина охапками носит прошлогодние листья в огонь, пламя поглощает их, белесые струйки дыма впитывает вечерний воздух. Яблоневый сук, которым ворошит огонь Поммер, помогает пламени пробиться, проявить себя.

Со стороны трактира, с востока, от перекрестка дорог, доносятся пьяные голоса и приглушенные ругательства. Там распахивают дверь, видимо, пинком, и грузный мужчина вываливается из трактира и, шатаясь, бредет к коновязи. Ему никак не отвязать лошадь, пальцы не слушаются его, глаза не видят, голова болтается на шее как у полоумного. С грехом пополам он добредает до телеги, вскарабкивается на нее и натягивает в струну одну вожжу, так что лошадь не знает, куда повернуть — перед ней коновязь. Наконец он догадывается ослабить вожжи, и лошадь сама, чутьем находит дорогу домой.

Все это видно из школьного сада.

Поммер узнает этого пьяного, его знают все в волости и даже за ее пределами; это волостной старшина Краавмейстер.

Между тем лошадь двинулась в путь, и телега, хлябая, выехала со двора на дорогу. Колеса разбрызгивают лужи серой, мутной воды; волостной старшина, скособочившись, сидит в телеге, одна нога висит сбоку, за грядкой, другая подогнута под зад, шапка съехала на голове, волосы слиплись на лбу.

Шагов через двадцать телега добирается до школьной изгороди — здесь дорога сворачивает на хутор Луйтса, где живет волостной старшина.

Учитель Поммер стоит спиной к дороге и задумчиво ворошит костерок, в то время как волостной старшина резко останавливает лошадь и кричит резким голосом:

— Теперь-то ты притворяешься, что не видишь меня? Не стыдно, спиной повернулся, думаешь, сойдет? А вот и выкуси!.. Кто тебе позволил бить детей, говори!

Поммеру не нравится, что ему мешают смотреть на огонь.

— С пьяными я не разговариваю, — с достоинством отвечает он.

— А кто пьяный? — кричит волостной старшина. — Покажи, кто пьяный, золотой дам.

Школьный наставник молчит.

— Ты так излупил моего сына, что он, бедняга, ни сесть, ни ходить не может. Пришел в волостное правление, сел на скамейку, я ему: «Что ты ерзаешь, будто блохи на спине. Что с тобой, почему молчишь?». — «Учитель излупил!..» Как ты смеешь сечь моего ребенка? Кто тебе это позволил?

— За каждое озорство следует наказание, — сухо замечает школьный наставник.

— Наказание, — тихо повторяет волостной старшина. — Ты наказываешь невинного ребенка. Юку сказал, что это Элиас Кообакене замазал дырку в двери картошкой. А ты берешь первого попавшегося и розгами его… А сам еще стоишь за трезвость и справедливость, трактиры закрыть хочешь…

Поммер покачивает головой. Что это натворил Элиас, для него новость. И все-таки не станет он извиняться перед Краавмейстером. Это его дело — кого наказать, а кого помиловать. В школе и на ее земельном участке он единственный правитель, сам себе господин. Волостной старшина не имеет права вмешиваться в его дела.

Поммер недоволен собой — не смог поступить по правде; лик справедливости скрыт, и наказание пало на невинного. Почему же Юку не сказал ему? Побоялся быть ябедой? Да, и в школу проникла несправедливость, злоба «аки рыкающий пес» шатается по классу.

Но он не станет долго разглагольствовать с пьяным волостным старшиной, лишь говорит:

— Я задам тебе одну загадку.

— А что мне с нею делать? — удивляется Краавмейстер.

Учитель бросает яблоневую ветку, поглаживает бороду и произносит:

— Когда я был молод, был статный и гордый, голову и волосы носил высоко. А когда постарел, сгорбился, голова и волосы болтаются, висят.

Волостной старшина в сомнении моргает красными, слипающимися глазами: что это за странный разговор? Что за загадка? Ясное дело, учитель высмеивает его; не носил ли он, хозяин Луйтсы, свою голову горделиво, когда был молод, а теперь она всклокочена, как борода нищего?

— Чего ты издеваешься? — кричит он. — Разве я такой уж вислоухий?

— Это загадка, — спокойно отвечает Поммер. — Отгадай.

— Что мне отгадывать, ты подковыриваешь меня.

— Не подковыриваю.

— Не подковыриваешь? Что же это такое? Смолоду гордый, в старости вислоухий… Это человек, в детстве ходит, задрав голову, в старости гнется.

— Нет, — усмехается учитель.

— Что же такое?

— Ячмень.

— Ячмень? — Краавмейстер изо всех сил пытается подумать. — Может статься, что и ячмень… Но что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Просто так, — гладит бороду Поммер.

Волостной старшина плюет на дорогу, в нем снова просыпается прежняя злость на школьного наставника… Просто так! Поммер ничего не делает так просто. Своей отуманенной вином памятью Краавмейстер пытается отыскать подходящее слово, чтобы сказать ему, Поммеру, но не находит и как бы взамен этого понукает лошадь.

Поммер провожает взглядом волостного старшину, грязную телегу и непомерно длинную изломанную тень, которую они отбрасывают на выгон.

Листья и сор сгорели. Слава богу, теперь сад чист.

Да, но в понедельник ему придется поставить между доской и кафедрой и Элиаса Кообакене, согнуть его на коленях, снять с него залатанные штаны и всыпать горячих?

Ведь это ему пригодится, если быть справедливым. Но молодой Краавмейстер уже наказан. Неужели озорство это столь велико, что за него полагается выпороть двоих?

Поммер размышляет о большом и сложном. Он призывает на помощь все свои педагогические знания, чтобы принять справедливое решение. Но он не хочет больше быть судьей, — гнев с него сошел.

Юрьев день. Школьники распущены по домам.

Поммер докладывает в волостном правлении перед сходом выборных. На столе разложены квитанции. Он сдвигает их узловатыми пальцами в ряд, чтобы присутствующие лучше видели.

На все школьные расходы имеются квитанции. Они из разных лавок — не всегда же необходимо то, что закуплено, и, напротив, порой школа нуждается как раз в том, что еще не куплено. Каждую осень ездит он на лошади в Тарту и привозит оттуда школьный товар: чернила, тетради, мел, грифели.