Посмотрим поближе:  каждая клетка моего тела состоит из молекул, а те из атомов; внутри атомов частицы. Частицы пляшут и кружатся — каждая по своей совершенной траектории. Я забываю о цели своего посещения и кружусь вместе с ними… не знаю, как долго. Есть что-то еще, какое-то другое мерцающее чудо, которое я почти чувствую, и мне хочется погрузиться еще глубже.

И тут я вспоминаю: волны. Это волны внутреннего жара согрели меня у озера; волны исцеления омыли мое ухо; волны энергии я посылала Каю.

Волны, которые я способна вызвать и направить на исцеление раны на лбу.

Они ускоряют процесс выздоровления, да, но также способствуют исчезновению опухоли и снимают воспалительный процесс; снижают давление, которое я чувствовала при каждом сокращении сердца.

Получается, головная боль слабеет.

От удивления открываю глаза. Я это сделала. Использовала мельчайшие частицы внутри себя как исцеляющие волны? Это как в случае со светом — он распространяется волнами, но известны световые частицы; в моем случае наоборот — частицы внутри меня ведут себя как волны. Вот вам пример применения квантовой физики, о котором моя учительница физики и не мечтала.

Интересно, остальные странные вещи, на которые я способна, работают точно так же?

Но сейчас на это нет времени, мне нужно выбираться отсюда.

Сквозь стекло двери вижу, что охранник по-прежнему стоит в коридоре. Только смотрит в сторону.

На мне одеяло, и я осторожно шевелюсь, опасаясь худшего. Так и есть: я в больничном халате, а моих вещей и след простыл.

Здесь ли Келли? «Келли! Келли!» — я мысленно зову ее, но ответа нет, и нет ощущения, что она где-то рядом. Должно быть, осталась с Каем.

Я так привыкла, что она проверяет сложившуюся обстановку, что совсем забыла: я сама могу это делать. Закрыв глаза, устремляю сознание не вовнутрь, а вовне и осматриваюсь на месте.

В соседних палатах спят люди; охранник так и стоит возле двери. В коридоре на посту сидит дежурная медсестра. Звонит телефон, она берет трубку.

Открываются двери лифта, выходит мужчина. Он разговаривает с медсестрой, а охранник от моих дверей направляется по коридору к нему. Испытываю соблазн выскочить из палаты, пока он отвлекся, но теперь их двое, а я, хоть и вылечила сотрясение мозга, не рискну бежать с кем-то наперегонки. Когда я в предыдущий раз исцеляла себя, то едва могла ходить после этого.

Прислушиваюсь.

— Не понимаю, зачем вы стережете эту девочку, — говорит медсестра. — Она получила такой удар по голове, у нее тяжелое сотрясение мозга. Она никуда не денется.

— Приказ. — Тот, что стоял возле моей двери, зевает и кивает прибывшему. — Счастливо оставаться.

Шагнув в лифт, он уезжает.

Новенький берет у медсестры стул и устраивается у моей двери; она возвращается на свой пост.

Я тихонечко касаюсь его, стараясь, чтобы он не заметил моего присутствия. Разум его заполнен тем, чем он мог бы заняться этой ночью; там присутствует и его подружка; я краснею и испытываю желание покинуть его сознание.

Вместо этого посылаю ему мысль о сне, о том, что он устал, очень устал. Охранник зевает.

Мимо, с тихим смешком, проходит медсестра.

— Если хочешь вздремнуть, я никому не скажу. И разбужу, если что-нибудь случится.

Звенит звонок, и она быстро идет по коридору в палату к какому-то пациенту.

«Да, спать, спать, спать...» Я так хорошо справляюсь с этой работой, что чуть сама не отправляюсь в царство снов.

Медсестра опять идет мимо. Она посмеивается, но ничего не говорит. Охранник пока не спит по-настоящему, он только погружается в забытье, но я уже осторожно вылезаю из кровати, желая опробовать, как держусь на ногах. Секунду стою возле кровати, ухватившись за спинку, потом пересекаю палату и смотрю в дверное оконце.

Вот теперь он действительно храпит.

Дальше по коридору вижу только затылок медсестры. Если проскользнуть в дверь, можно пойти в другую сторону, а она и не заметит.

Укладываю под одеяло подушки, надеясь, что при беглом взгляде сквозь стекло двери они сойдут за человека, спящего в постели. Пробую приоткрыть дверь, но Спящий Красавец отчасти навалился на нее, и мне приходится слегка приподнять его и прислонить к стене, цепенея от мысли, что он сейчас проснется. Охранник продолжает храпеть.

Теперь медсестра разговаривает по телефону, ее тихий голос хорошо слышен в пустом коридоре.

На цыпочках двигаюсь в противоположную от нее сторону — мимо одной палаты, другой, третьей.

Звенит звонок.

Ныряю в ближайшую палату, надеясь, что медсестру зовут не из нее. На кровати под одеялом кто-то спит, шумно дыша.

В коридоре слышны шаги — сестра проходит мимо палаты, в которой я спряталась; в мою она не заглянула, либо ее ввели в заблуждение подушки.

Я замерзла в этом больничном халате. Вижу в палате платяной шкаф. Не отрывая глаз от фигуры на кровати, открываю его. Внутри висит сиреневый кардиган и фиолетовые эластичные брюки.

Вздыхаю. Выбирать не приходится.

Снимаю халат и натягиваю брюки, слишком широкие в поясе, но коротковатые, потом надеваю кардиган и принимаюсь застегивать пуговицы.

— Не уверена, что сиреневый — твой цвет, дорогуша.

От неожиданности я чуть не подпрыгиваю. В кровати сидит старая женщина лет восьмидесяти.

— Извините. Я… хм…

— Хочешь сбежать?

— Вроде того.

Она хлопает в ладоши.

— Восхитительно! И мне тоже хотелось бы. Хорошо провести время, дорогуша. — Она снова укладывается и почти мгновенно засыпает.

Медсестра возвращается на свой пост. Выжидаю несколько секунд и выглядываю. Охранник еще спит. На цыпочках, босиком, я выхожу в коридор, и тут до меня доходит, что я не додумалась поискать обувь. Но возвращаться не хочется.

В конце коридора — лестничная клетка, и я направляюсь к ней.

Больницы относятся к тем заведениям, по которым в любое время дня и ночи бродят по-разному одетые люди, и никто не обращает на них внимания. Или я убеждаю себя в этом. Прохожу через отделение неотложной помощи. Оно заполнено людьми с такими мелкими неприятностями, как поломанные руки, ножевые ранения и приступы аппендицита; для них это, может быть, и не мелочи. Но куда страшнее то, чего я насмотрелась в последнее время. Здесь очень много пациентов и очень мало спешащего к ним персонала; идеальное место для того, чтобы остаться незамеченной.

В углу приемного покоя телевизор; передают новости. Тороплюсь уйти, испугавшись, что появится моя фотография. Но сейчас сообщают последние известия об изменениях в зонах карантина.

Пациенты и медработники забывают обо всех своих делах — они, не отрываясь, смотрят на экран, чтобы узнать, не приближается ли граница зоны сюда.

Я тоже не могу удержаться, останавливаюсь и смотрю.

Проезд закрыт — и это на пути в Авимор? Река, которую мы форсировали после бегства из Киллина, больше не является границей зоны и даже рядом с ней не находится. Вот она, новая граница: заградительные кордоны расползаются, удаляясь от Абердина и Эдинбурга тоже; они уже в Англии и даже дальше.

Мелкие очаги заболеваний разбросаны по всей Европе, по Северной и Южной Америке, Азии и Африке. Только Австралия и Новая Зеландия пока еще полностью свободны от них.

Когда люди вокруг начинают приглушенно обсуждать новости, я прихожу в себя, вспоминаю, что хотела сделать.

И выскальзываю за дверь, в ночь.

КЕЛЛИ

Кай меряет камеру шагами.

На скулах играют желваки, руки напряжены, пальцы сжаты в кулаки. И я ничем не могу ему помочь.

Все так перепуталось. Я не знала, оставаться с Шэй или уезжать с Каем, и не могла посоветоваться, потому что Шэй была без сознания, а Кай меня не слышит.

В коридоре раздаются шаги, и Кай снова подходит к двери.

— Пожалуйста, кто-нибудь, скажите, все ли в порядке с Шэй? — кричит он.

Никто не отвечает.