Teri Terry Contagion

КСАНДЕР

ДЕЗЕРТРОН, ТЕХАС

1993

Эруууу… Эруууу… Эрууу…

Пронзительное неотвязное завывание сирены вибрирует у меня в голове. Я выбираюсь из постели. Недоверие вступает в схватку с реальностью: как можно допустить мысль о немыслимом? Отказоустойчивость отказала. Это реально, это происходит на самом деле.

Мы бежим.

Генри бросает отрывистые команды, и мы с Леной спешим их исполнить. Мои руки трясутся на пульте управления, страх и адреналин шумят в крови, но мы уже почти закончили ручное отключение. Все будет хорошо, все будет…

БАХ

Звуковые волны сбивают нас с ног. Пронизывающий холод. В нас летят осколки металла и кое-что похуже.

Намного, намного хуже.

Оно вырывается наружу.

Оно находит нас.

И боль…

БОЛЬ

БОЛЬ

Крики смешиваются, соединяются, сливаются воедино — Лены, Генри, мой. Поющее трио — в унисон, на предельной, совершенной ноте агонии.

Но потом мой голос стихает. Звучит лишь их пронзительный дуэт.

Клетки, ткани и органы разрушены изнутри, цепная реакция рвет их на куски. Последний короткий проблеск сознания являет, что могло бы быть, а потом Генри и Лена — мои друзья, коллеги, блестящие ученые — умирают. Лена, моя Лена. Мертва.

Я жив. Их больше нет, но их последние мгновения впечатались в меня — навсегда.

Никто не замечает, как я изменился — какие качества утратил, какие способности приобрел. Это и благо, и проклятие.

Мои новые органы чувств улавливают волны, которые я уподобляю звуку и цвету; они исходят от всех вещей — одушевленных и неодушевленных, от людей. Особенно от людей.

Каждый мужчина, женщина и ребенок обладает уникальным набором эманаций, о существовании которых не подозревает; они более индивидуальны, чем отпечатки пальцев, и говорят о человеке больше, чем его мысли и дела. Я как будто вижу сами их души. Vox[1] — так я называю эти эманации; голос, которым они обладают, сами не зная о том.

Но я знаю. И с этим знанием приходит сила.

Я хочу больше; всегда больше.

Хочу знать все, что можно познать.

Сначала был инцидент. Потом появился план…

ОБЪЕКТ 369Х

ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 32 часа

Они говорят, что я больна и меня нужно лечить. Но я себя больной не чувствую. Больше не чувствую.

Они носят блестящие комбинезоны, закрывающие тело с ног до головы, матерчатые шапочки, под которыми прячут волосы, и из-за этого выглядят странными чужаками, больше похожими на злодеев из «Доктора Кто», чем на обычных людей. Они просовывают руки в толстые перчатки, впаянные в прозрачную стенку, тянутся ко мне, усаживают в кресло-каталку и застегивают ремни, надежно удерживающие меня на месте.

Как и я, все они в масках, но их маски не пропускают наружный воздух в комбинезоны, чтобы то, чего они боятся, не просочилось сквозь стену, перчатки и одежду. Они могут переговариваться через внутренние дыхательные устройства и думают, что могут, щелкая кнопкой, решать, что мне позволительно, а что не позволительно слушать. Беспокоиться не надо, я слышу вполне неплохо. Даже лучше, чем хотелось бы.

Моя маска не такая. Она обездвиживает язык. Дышать позволяет, а говорить нет, как будто я могу сказать что-то опасное.

Я не помню, как и откуда попала сюда. Что-то я знаю, например, то, что мое имя Келли, что мне двенадцать лет, что они — ученые, ищущие ответы, которые я могу дать. Когда приходится плохо, я твержу свое имя, повторяю про себя снова и снова: Келли, Келли. Будто пока я помню собственное имя, все остальное забытое не имеет значения. По крайней мере, не такое большое. Пока у меня есть имя, я здесь, я — это я. Даже если они им не пользуются.

И еще одно я знаю: сегодня меня будут лечить.

Мое кресло на колесиках заключено в огромный пузырь, запечатано со всех сторон, а я внутри. Дверь открывается. Входит шестой доктор; она толкает мое отгороженное от мира кресло в дверной проем, в то время как одиннадцая медсестра и первый доктор следуют рядом.

Остальные, похоже, напутаны присутствием Первого. Когда он говорит своим бархатным, похожим на шоколад со сливками и рождественское утро голосом, все бросаются исполнять его указания. Он, как и я, известен только по номеру. У всех остальных есть имена, но я присвоила им номера.

Они называют меня Объект 369Х, так что это кажется мне справедливым.

Я в состоянии идти и сказала бы им об этом, если бы могла, но меня катят по коридору. Одиннадцатая выглядит расстроенной и, повернувшись, уходит туда, откуда мы пришли.

Потом все останавливаются. Первый нажимает кнопку на стене, и металлические двери открываются. Шестая толкает меня внутрь. Остальные идут следом, двери за нами закрываются, и отворяются другие, а потом следующие, пока, наконец, меня не вкатывают в темную комнату. Все разворачиваются и выходят через последнюю дверь. Она с шипением закрывается за ними, оставляя меня в темноте, одну.

Через несколько секунд одна из стен начинает светиться. Сначала слабо, потом сильнее, и я могу видеть. Я в маленькой квадратной комнате. Пустой. Окон нет. Если не считать светящейся стены, ничего больше нет. Ни лекарств, ни врачей, ни иголок, ни ножей, и я радуюсь.

А потом начинается лечение.

Если бы я могла произнести хоть звук, то закричала бы.

«Келли, Келли, Келли, Келли…»

ШЭЙ

КИЛЛИН, ШОТЛАНДИЯ

До начала отсчета 31 час

Прячусь за полками, но слишком поздно — они меня заметили. Бросаюсь влево и резко останавливаюсь. В конце прохода стоит Дункан. Разворачиваюсь в другую сторону — опять опоздала. Два его приятеля, те, которых я видела поверх полок, уже там. Плохо: больше никого не видно.

— Так-так. Гляньте, парни, разве это не моя Шарона?[2] — Дункан развязной походкой направляется ко мне, двое остальных принимаются напевать песню, сопровождая ее толкающими движениями таза. Не повезло. Когда я в прошлом году переехала в Шотландию, то надеялась, что они не узнают мое настоящее имя. И надеялась, что, если узнают, не будут знать об этой песне. Я имею в виду, сколько, в конце концов, лет «Моей Шароне»? Около миллиона? Но кто-то, как будто других моих странностей мало, раскопал ее, а кто-то другой поставил в школьном автобусе. И поставил для меня.

— Как насчет этого, детка? — спрашивает Дункан и гогочет.

— Как только у тебя отрастет, лузер. — Я хмурюсь и пробую пробраться мимо него, словно у меня это может получиться.

Он хватает меня за руку и толчком прижимает к стене. Смотрю ему в лицо и заставляю себя улыбнуться. Удивленный Дункан улыбается в ответ, и это злит меня, так злит, что я позволила себе испугаться этого идиота. И я вкладываю весь свой страх и злость в удар коленом ему между ног.