В верхнем выдвижном ящике комода под панталонами и носками один самый любопытный палец нащупывает край чего-то. Цепляю его ногтем, приподнимаю и вытягиваю.

Это фотография.

Держу снимок в руке. На снимке мамочка, но такая, какой я никогда ее не видела. Она гораздо моложе, волосы зачесаны наверх. Губы ярко накрашены, на ней длинное сногсшибательное платье. Зеленого цвета. И она танцует с мужчиной.

Уверена, что я его не знаю. Но что-то в нем заставляет меня смотреть не отрываясь.

Он старше мамы, в стильном костюме, словно из кинофильма, и в галстуке-бабочке. Высокий, волосы темные, довольно длинные. И синие глаза. Пронзительные темно-синие глаза.

Я снова и снова смотрю на фотографию, соображая, что если вещь вот так вот прячут, о ней лучше не спрашивать.

А потом однажды ее не оказывается на месте.

Мама щелкает пальцами.

— Ох уж эта Шэй. Ты собираешься сбежать с этим латуком или сделать из него салат? Ужин уже почти готов.

Встряхиваю головой, возвращаюсь в здесь и сейчас. Оказывается, я неосознанно прижала к груди пучок латука; кладу его на разделочную доску и поворачиваюсь к маме.

— Я должна у тебя кое-что спросить.

— Давай.

— Несколько лет назад у тебя была фотография, которую ты прятала в комоде; ты там вся такая нарядная. И танцуешь с мужчиной. — Я описываю снимок: ее платье, его костюм. Как он прижимает ее к себе. — Кто это был?

Она пожимает плечами и отворачивается к шкафу, чтобы достать тарелки.

— Я этого не помню. Наверное, какой-то мужчина, которого я пригласила на свидание много лет назад. А что?

— Он просто похож на одного человека, вот и все.

Мама поворачивается ко мне.

— На кого? На кого он похож?

Пожимаю плечами. Не хочу отвечать, и сама не знаю почему. Не говоря о том, что не хочется признаваться, как прогуляла школу.

— На одного человека, которого я видела.

— Где?

— Кажется, ты слишком интересуешься тем, кого даже не помнишь. Так кто он?

— Никто, Шэй. Действительно никто.

Она лжет. Я уверена и ошеломлена этим. Мама никогда не врет мне.

Так кем же для нее был доктор Кросс?

В этот вечер мы вместе смотрим поздние новости. Теперь этот грипп называют абердинским, и репортажи о происходящем звучат невнятно. Ходят слухи, что зараза распространяется на юг. На экране появляется доктор; он описывает ранние симптомы: небольшая температура и головная боль, как при переутомлении. Температура быстро поднимается, боль усиливается, и через несколько часов боль и жар становятся такими сильными, что организм перестает работать. Доктор не добавляет «и наступает смерть», но что еще может означать отказ организма работать?

Потом идут кадры с полевыми палаточными госпиталями. Доктора и медсестры в полных защитных костюмах — гигантских пластиковых чехлах с головы до ног.

И это происходит здесь, в Шотландии? Не в силах поверить, мы с мамой смотрим друг на друга, потом снова на экран.

Выступающие высказывают озабоченность быстрым распространением заболевания, строят догадки относительно того, чем оно вызвано.

Количество жертв не называют.

С завтрашнего дня закрываются все школы в Шотландии; вступает в силу запрет на поездки. Будут ходить по домам и измерять температуру.

Мама встает и говорит, что ей нужно позвонить в Абердин подруге.

Я достаю свой телефон: от Кая сообщений нет. Написать ему? Покусываю в нерешительности губу, но после некоторой внутренней борьбы, понимая, что беспокоюсь о нем, набираю текст: «Привет, Кай, завтра по всей Шотландии, закрывают школы, ура! Надеюсь, у тебя все ОК. Ш.

Внимательно проверяю текст на случай случайной автокоррекции, потом отправляю, шепча: «Пожалуйста, Кай, ответь…» Если он не ответит, то… не знаю: или он раздражен моими нравоучениями, или у него что-то случилось. Качаю головой. И почему я так разволновалась? Вряд ли он в Абердине. И все равно не перестаю беспокоиться.

Через минуту возвращается мама, лицо у нее бледное.

— Они забирают людей. Ходят по домам в этих нелепых костюмах и сажают их в пузыри. Увозят на больших машинах «Скорой помощи». И никто не возвращается. Может, и с Дэйви случилось то же?

На экране загораются цифры, и голос диктора произносит:

— Все, у кого наблюдаются эти симптомы, должны остаться дома и позвонить по этому телефону.

КЕЛЛИ

Кай проскальзывает в комнату, которая, похоже, когда-то была моей. Закрывает за собой дверь и в нерешительности останавливается, словно он в церкви и решил помолиться, но не знает как.

В кармане у него пикает телефон; Кай подпрыгивает и достает его. Улыбается настоящей улыбкой, от которой его взгляд становится добрым, и глаза лучатся светом. Я заглядываю ему через плечо: пришло сообщение от Шэй.

Он начинает набирать ответ: «-Наслаждайся каникулами! У меня все более-менее, но теперь, когда я услышал тебя, лучше. Береги себя. К. *-**.>

Кай нажимает «отправить», потом глубоко вздыхает и принимается копаться в небольшой шкатулке для бижутерии, стоящей на моем туалетном столике. Я зачарованно слежу за ним: узнаю что-нибудь или нет? Сначала его руки двигаются неуверенно, потом все решительнее, и он осматривает все выдвижные ящички. «Сокровищ» у меня немного, а то, что есть, — так, детские безделушки. Хотя я замечаю одну симпатичную вещицу: прелестная серебряная цепочка с подвеской в виде дельфина. Кай прикасается к ней так, что я вижу — она что-то для него значит.

Что он ищет? Может, то ожерелье, про которое Шэй говорила, что на нем подвеска в виде модели атома?

Но Шэй уверяла, что оно было на мне, когда меня похитили.

Откуда Шэй известно, что на мне было?

Как это раздражает! Ни спросить, ни поговорить с людьми. Все, что я могу — смотреть и слушать.

Кай тянется еще к одной коробочке на моем столике и что-то задевает рукой; фигурка падает и со звоном разбивается. Он меняется в лице, увидев осколки на полу. Начинает собирать их, ранит себе палец и ругается.

На лестнице слышны легкие шаги.

Открывается дверь, входит мама, и Кай резко оборачивается.

— Привет. Мне показалось, что я услышала твои шаги наверху. — Она смотрит на осколки стекла в его ладони. Лицо ее грустнеет. — Ох, медвежонок. Ты что, прыгал по туалетному столику?

— Прости. Я виноват. Я уронил…

— Все нормально.

— Нет. Не нормально. Это был ее любимый… — У Кая огорченное лицо.

— Дай мне посмотреть руку.

Мама ведет его в ванную комнату, промывает порез.

— Антисептик и повязка. Иногда медицинское образование может пригодиться. Если бы все твои раны можно было так легко лечить. Ты что-то искал в комнате Келли?

Кай пожимает плечами.

— Не знаю. Существовало ожерелье с подвеской, похожей на модель атома. Думаю, он дал его ей. — Он звучит так, что объяснений не требуется: Кай говорит о человеке, которого ненавидит. О моем отце.

— Почему ты его искал? — Она внимательно смотрит на сына и вздыхает. — Ты снова с ним виделся, не правда ли? — Это не вопрос, а констатация факта. Возможно, матери способны читать мысли провинившихся детей.

Он кивает.

— Да, но я на него не бросался и даже голоса не повышал. — Он кривит бровь. — Может, мне этого и хотелось, но я сдержался. И да, опережая твой вопрос, скажу, что у меня была серьезная причина отправиться туда.

— Идем, расскажешь.

Они спускаются вниз, и мама заваривает чай.

Кай рассказывает, что ездил вместе с Шэй, девушкой, которая, по ее словам, видела меня. Что мужчина, забравший меня, попал в газету, потому что умер на Шетлендах. Кай достает страницу из газеты, показывает маме. Я смотрю поверх сдвинутых плечей: любопытно, смогу ли я его узнать.

И мне знакомо это лицо! Но не по тому случаю, о котором они разговаривают. Этот человек умирал на тропинке на острове, его отправили искать Первого. Если бы я знала, что это он меня похитил, я бы разговаривала с ним по-другому.