Она задумывается и небрежно поднимает плечи. - Было бы разумнее, если бы ты уговорил его сотрудничать.

- Ага, если бы это не требовало, знаешь... говорить с ним.

- Вот почему ты так испуган? Его боишься?

- Нет, себя. Нет, его. И себя. Пекло, не знаю. Просто... просто не могу заставить себя говорить. Не здесь. Не когда я... гмм... я. - Тяжелый вздох. Но плечам не легче. - Знаю, что он думает о людях вроде меня.

- Он не знает людей вроде тебя. Кроме того, которого видит в зеркале.

- Не совсем комплимент. Для нас обоих.

- Это не шуточки. - Она сжимает мою руку. Я сжимаю ее руку.

И улыбаюсь.

В лагере Ангвасса хлопочет над выжившим - Ридпет, если правильно помню "Сказания", коп из университета, приданный обеспечивать безопасность. Она молится над ранами. Рядом второй выживший, на коленях, плечи опущены, широкая квадратная ладонь закрыла глаза тому, кто не выжил.

Сердце выбивается из ритма и скачет, раз, два, три, и я чуть не обнимаю руками его плечи. Что ему суждено... чем станет остаток его жизни... о Христос, лучше бы я не знал.

Ну, хотя бы не знает он. Уже что-то. Если всё идет правильно, ему осталось пять или шесть хороших лет, прежде чем реальность оттрахает его мечты и насрет в душу, лишая последних надежд. Пять или шесть хороших лет - больше, чем дано большинству из нас.

Он вздрагивает, когда я кашляю рядом. Даю пару секунд, чтобы пришел в себя. - Инструктор, - говорит он вяло и отдаленно. - Это, а... гм, я веду полевую работу. Для диссертации. Вроде... гм, забудьте. Это не важно.

С видимым усилием воли он встает ко мне лицом. Бледен как лед, глаза затуманены, полны слез, он глотает, прежде чем продолжить. Не готов стыдить за расстроенные нервы, хотя я отложил оружие, а он вдвое меня тяжелее. Сегодня он видел слишком много мертвых. Видел, как я убил почти всех. Знаю, он знаком с насилием лишь по старым веб-играм и фильмам, и ему хреновски сложно глядеть такому, как я, в глаза на расстоянии руки.

- Вы религиозный человек?

- Не вполне.

- Верите в Бога?

- Зависит от бога.

- Он был христианином. - Короткий взгляд на труп. - Это вера моей родины. Единый Бог сделал себя смертным, позволил казнить себя на кресте, чтобы искупить грехи человечества. Я лишь передаю его душу в руки Божьи.

- Все люди умирают на крестах. Но мне интереснее те, что выживают.

Едва заметный кивок понимания. - Почему так: я чувствую себя грешником, молясь богу, в которого не верю?

Окей, я более чем испуган. - Возможно, это грех против вашего рассудка, вашего самоуважения.

Туман улетучивается из глаз, он смотрит остро, словно впервые меня увидел. - Говорите по-английски.

- Как и вы.

- Ваш акцент... горожанин Северной Америки. Западное побережье. Низкая каста с оттенками профессионализма... рабочий, учившийся красноречию. Окленд? Как работяга из Окленда забрался на восточные склоны Божьих Зубов?

- Ну, поглядите на себя. Генри чертов Хиггинс[8].

- Ах... простите, мне жаль. Это... гм, рефлекс. Не могу поверить, что заметил не сразу. Но я немного...

- У вас выдался тяжелый денек.

- Дункан Майклсон. - Он протягивает руку. - А вы?..

- Некто, с кем вы не захотели бы знакомиться ближе.

Он не убирает руки, так что я вкладываю в нее складной нож. - Ваша вещица?

- Да... да, он. Спасибо. - Он сжимает его так, словно рад ощутить хоть что-то в руке. - Я владею им очень давно.

- Носите черный нож. - Вселенная словно дала мне легкого пинка.

- Очень к нему привязан. - Он пытается тепло улыбаться, пряча нож. - А вы кажетесь отдаленно знакомым.

Потому что я пошел в мать, в которую он уже успел влюбиться... но рассказ об этом не принесет добра никому из нас. - Мне часто так говорят.

- Ну, благодарю вас. Жаль, не поблагодарил сразу. Вы спасли нам жизнь.

- Мы делали это не ради вас.

- О... ох, разумеется. - Глаза снова затуманиваются. - У меня есть серебро, да, и наши слуги с радостью оплатят вам хлопоты, когда мы вернемся домой.

- Хочу, чтобы вы сделали кое-что для меня.

Он делает шаг назад, глаза туманны, полны осторожности. - Моя благодарность имеет пределы.

- Начнем с того, что могу предложить я.

- Кроме жизни?

- Что, если я сведу вас один на один с Т'фарреллом Митондионном?

- С Вороньим Крылом? - Глаза широко раскрываются, и тут же суживаются, полные сомнений. - Я уже начал сомневаться, что все истории о Короле Эльфов окажутся чем-то большим, нежели сельскими побасенками и шутками.

- Скажем, это не так. Гипотетически. Если я приведу вас к Вороньему Крылу, и он согласится ответить на вопросы. Рассказать любую историю по вашему выбору...

- Гипотетически. - Он кашляет, качая головой. - За такой шанс я продал бы свою гипотетическую душу.

Моя очередь изображать теплую улыбку. - Такого ответа и ожидал.

Это поляна. Я на поляне. Я шел туда. И пришел на поляну.

Должен был, ведь я куда-то шел.

Тут мило. Более чем мило: окрашенные зеленью косые лучи и нежно шепчущая листва, и где-то поблизости за деревьями шумит водопад. Я словно зашел в картину. И пахнет более чем мило: дикие цветы и чистая смола, яблоки и груши и даже персики, и свежая черная земля, и я бывал во многих лесах. Этот не похож ни на один. Словно я сейчас обернусь и уткнусь в Белоснежку. Кажется, я должен знать, что тут делаю.

Кажется, должен. Но не знаю, что я знаю.

Погоди.

Треклятые эльфы. Перворожденные, фейин, как угодно. Знаю такое заклятие.

Закрываю глаза и оборачиваюсь на месте, против солнца, и считаю каждый круг. - Три. Два. Один.

Не противозаклятие, всего лишь мнемоника, запуск логической цепочки. Прямое приложение Дисциплины Контроля. Не будь я так очарован красотой этого места, сосун не поймал бы меня.

Открываю глаза. - Может, тебе пора показаться? Я нетерпелив даже в лучшие дни.

Пылевые мошки в лучах солнца организуются, сливаясь в высокого фея, лицо словно высечено из ледяного камня. Он даже не притворяется реальным: голос сплетен из ветра и пения птиц. - Одичавшие хумансы не приветствуются в нашей стране.

- Я не дикарь.

Он кидает мне невыносимо высокомерный взгляд. Напоминая Кайрендал. - Слово "одичавшие" означает всего лишь...

- Знаю, что оно значит, чертов позер. Я не одичавший. Я из Тихой Страны.

- Что ты способен знать о Тихой Стране?..

- Я пришел сюда говорить об ином.

- Вызванная тобой жалкая лужица интереса успела высохнуть. Прочь.

- О, отлично. Ты словно трехлетняя девчонка на светской беседе.

- И сможешь уйти целым.

- При удаче мне не придется отвечать той же любезностью. - Держать голос ровным оказывается труднее, чем я думал. - Мне нужно видеть Воронье Крыло. Или, знаешь ли, ему нужно видеть меня. Реально. Хотя он сам еще не знает.

- Можешь уйти по доброй воле. Или тебя выведут. Без доброй воли.

Эй, знаю этот тон. - Слушай, я не ищу проблем. Но знай, что проблем я не боюсь.

Сделанный из пылинок эльф вытягивает невещественную руку, вокруг собирается сила. - Изыди, зверь! Провались в свою грязь!

- Гм, ну, если ты настаиваешь... - Я пожимаю плечами. - Нет.

Глаза расширяются, перистые брови ползут вниз, мерцание силы вокруг руки нарастает, уже болят глаза. - Ты изгнан. Покинь место сие со всей быстротою и не думай возвращаться!

- Некоторые виды магии на мне работают. Другие.

Поднимается вторая рука. Свечение рождает молнии. - Так оставайся на месте. Без движения, без дыхания, без мысли, муж из камня...

- Чушь.

- Да покинет навеки свет дневной очи твои...

- Прости. - Я даже чувствую смущение. Совсем немного. - Это не твоя вина.

Лицо эльфа полнится мыслью. Он неохотно опускает руки. - Кто ты и что делаешь здесь?