- Ага?
Она вздернула голову, рука откинула вуаль с лица. Блестящие глаза стали красноватыми, слезы текли по впалым щекам.
- Почему вы не застрелили меня?
Настало время молчать ему. Тишина разинула пасть между ними.
Он отошла к окну, массируя рукой затылок.
Он смотрел. Просто смотрел. Не мигая. Не дыша. Даже не думая.
- Таково было ваше намерение, верно? Убить меня. - Она говорила с ясными лучами света меж прутьев решетки. - Вот зачем вы пришли на площадь Ткача утром. Зачем пронесли этот замечательный пистоль. Зачем целили мне в лицо.
- Я... - Он потряс головой, будто проснулся. - ... был как в тумане. Тот взрыв... ну сами знаете. Очнулся и не понял, в какое пекло попал.
- Это не ответ. - Она повернулась лицом к камере, оперлась о стол. Дерево застонало от силы сжатых пальцев. Было некое мерцание в ее позе: словно безжалостно подавляемая дрожь. - Говорите правду.
- Какую правду вы имеете в виду?
- Любую, вами предложенную.
Он пожал плечами, извиняясь, что честность не принесет блага. - Я уже собирался.
- Да.
- Это было лучшей идеей, что я нашел. Единственной. День Успения... - Он встретил ее воспаленный взгляд. - Дерьмо, что случилось в день Успения... его не должно было случиться. Включая вас.
- И всё же... - Доска на краю стола оторвалась с коротким резким взвизгом. Она подняла расщепленную деревяшку, будто не понимая, что это. Бросила на пол. Скорее дала упасть. - И всё же...
- Ага.
- Вы спасли мне жизнь. - Безжизненный тон окрасился вялой меланхолией. - Спасли мне жизнь.
Ну, типа. Может быть. Плечи дернулись. - Казалось, это вежливо.
Она опустила голову, и край капюшона затенил красные глаза. - Прошу... - сказала она мягко. - Я задаю честный вопрос. И хочу узнать, почему вы отдали мне оружие, а не воспользовались им. Прошу уважить меня, ответив столь же честно.
Не было причин, по которым он должен был ответить. Ни малейших.
Она ждала.
Наконец он вздохнул: - Может, вы напомнили мне... кого-то.
- Ах.
Недвижность в белом. Соляной столб.
- И та особа... была вам важна?
- Ага. Думаю, да. - Он понял, что смотрит на покрытые шрамами руки. - Но не так важна, как должна была бы.
Голова поднялась на бесконечно малую долю. - Так она мертва.
- Уже давно.
- Вы убили ее?
- Пошла на хрен.
- Я лишь...
- Давай переведу, а? "Пошла на хрен" по-артански значит "не буду говорить".
Подобие кивка, и снова подбородок ее опустился. Он ощутил себя задницей. Впрочем, давно привык.
Она уставилась за решетку окна. На время остался лишь ветерок и медленный ритм барабанщика, треск тележных колес и отдаленный стук подков.
Потом она произнесла: - Та женщина, которую я вам напомнила... это случайно не Марада Яркая-как-Солнце? Марада, Рыцарь Тартелл из Кевлинз-Лип?
- Гм... - Он покосился, удивленный, настороженный. - Ага. Точно.
- Я надеялась. - Она почти прислонила скрытую капюшоном голову к прутьям. - Рыцарь Тартелл иногда гостила в имении дяди. Я восхищалась ею без меры. Ее Легенда бережно хранима Орденом; в свои дни она считалась отличным кандидатом в Поборники.
Он ощутил себя... таким мелким. - Помню.
- Она привозила мне подарки из необычайных стран, а сказания о ее подвигах среди моих сверстников, детей, достигали мифических пропорций. Хотя нам прямо запрещали ими интересоваться. Причины, полагаю, вы вполне можете представить.
Он мог. Пару лет сам был одной из причин.
- Когда же я выросла достаточно, получила доступ, Легенда о том, как были Сломлены Черные Ножи стала, гм, ранящим чтением. Думаю, вы тоже знаете причину.
Он закашлялся, словно что-то застряло в горле. Лучше, чем отвечать.
- Именно Рыцарь Тартелл и побудила меня тренироваться, ища Даров Хрила.
Он изобразил, будто проглотил помеху. - Она была такая. У нее был... э, подход. Могла заставить вас поверить, что вы можете всё. Одной своей улыбкой.
- Отсюда и эпитет. Не только по причине признанной красоты, но и за характер. Не было никого более теплого, доброго, готового рассмеяться шутке; но и гнев ее вошел в предания. Как само солнце, она могла поцеловать - или сжечь. Великолепная женщина и величайшая среди рыцарей.
- Да уж.
- Сами понимаете, какая это лесть - сравнение с ней. - Она подошла к прутьям камеры. Казалось, глаза ее истекают кровью. - Так вы находите меня очень похожей? Точно?
"Охх, срань". Он достаточно знал женщин, чтобы понять: такая милая беседа может в мгновение ока превратиться в падение к озеру пылающего говна. - Гм, ну... ага, я тут...
- Но как такое может быть? Вы находите меня столь же теплой? Доброй? - Ее тон стал резче. - Я полна веселья? Или мои милые черты напомнили ее?
Дым загустел внутри головы. Дым горящего навоза. - Слушайте, я лишь...
- Я не обрела титулования, знаете? Кроме тех прозвищ, что летят в спину, если все считают, будто я не услышу. Челюсть Топором. Мрачная Ворона. Стальная Щелка. Знаете, что я больше не ношу шлем?
- Что-то слышал...
- Не надеваю с того дня, как подслушала болтовню двух горожан. "Верно, рыцарям положено идти в бой в полных доспехах, но только глянь на ее лицо! Шлем для нее не закон, а благодать!" А второй отвечает: "Будь она столь же умной, сколь сильной, снимала бы его в бою и надевала в постели".
"Иисусе, кто затащил меня в эту срань?" Он глядел в потолок и выше. "Позор, если ты".
Посмотрел на нее снова и решил, что в пылающее говно лучше плюхаться лицом. - Знаете, для девицы, воспитанной приторно, до тошноты вежливыми хриллианцами, вам следует иметь манеры получше.
Она подскочила, будто ударенная.
- Когда задаете парню вопрос, не будет ли учтиво закрыть рот, пока он не ответит?
Она стояла у решетки, воспаленные глаза сулили беспощадный вызов. Ответ должен быть поистине хорошим.
Он понял, что имеет хороший ответ. Более чем хороший - полезный. Поможет ее обработать. Ради всего наилучшего.
Это даже не ложь.
- Всё потому, что вы так же несчастны.
Гневный вызов уступал место озадаченному унынию. - О, - произнесла она тихо, но тут же брови сошлись, подбородок пополз вверх и он понял, что услышит.
- Не знаю, - сказал он быстро. - Она не рассказывала.
- Но... она казалась такой...
Он глубоко, медленно вдохнул. - Знаю лишь, что у нее были... проблемы. Эмоциональные. Глубокие. Такие, с которыми никто не может справиться. Быть Марадой - той, которую вы знали, идеалом Благородного Рыцарства, полной радости и великодушия, невероятно могучей и так далее и тем более - вот был ее ответ на проблемы. Так она выживала, хотя что-то грызло ее изнутри. Думаю, потому она была лучшей. Это был единственный ее ответ.
Она смотрела в ладони. - И как, интересно, вы всё узнали?
- Не узнал. Ну, кое-что узнал, но мне было, честно говоря, всё равно. - Хотя залезть между ног всегда был готов. Он дернул плечами, этот шрам всегда причинял боль. - Я был почти что ребенком. Сам имел проблемы.
Руки сжали решетку, прутья стонали. - Значит, вас озарило слишком... поздно.
- Почти всегда так.
- В боли, - пробормотала она, снова клоня голову и скрывая глаза, - она могла лишь пересоздавать себя.
Похоже, она нашла в своих словах грустное утешение, будто неожиданно разрешила загадку. - Единственным путем бегства от боли было... стать кем-то иным. Кем-то, кто никогда не ощутит... такой...
Ах. Он знал, на какой они оказались странице. - Нечто подобное пробовали многие из нас.
В ответ он повернулась спиной.
- До сблева обидно понять, что не сработало.
С легким вздохом она начала сползать по прутьям; вскинула руки, чтобы удержаться. - И как... - Голос был придушенным. Смазанным. - Как Марада справилась с таким... открытием.
- Не справилась. Не... смогла, думаю. Для нее было слишком. - Память жгла и сейчас. Обрабатывая ее, он обрабатывал и себя. - Она... сделала кое-что глупое и позволила себя убить.