«Я не чудовище. И я не хочу причинять боль человеку, который тронул моё сердце настолько сильно, что я пошёл против воли отца и короля».
Эльф мягко и немного кротко улыбнулся. Шарлотта только и могла, что смотреть на него круглыми глазами, раскрыв рот. Его слова тронули её и очень глубоко задели. Буря мыслей и эмоций переполняли Гриффин, но сказать ничего не получалось. Эльф уже собрался уходить, неспешно повернувшись к ней спиной, и только тогда она смогла спросить:
— Погоди! Как тебя зовут?
Эльф, продолжая радушно и нежно улыбаться, отчего у Шарлотты на душе становилось пугающе тепло, ответил: — Феанфил. Удачи тебе, Шарлотта.
Он ушёл, оставив её наедине со своими эмоциями и мыслями. И какими-то странными чувствами, из-за которых Шарлотта еле сдерживала порыв и стыдное для неё желание побежать за ним.
* * *
Шарлотта быстро закончила с личными отчётами, а посему ей было позволено отправиться в длительное увольнение — полноценный отпуск, чтобы отдохнуть и с новыми силами вернуться в строй. Первым делом, перешагнув порог уже злившего её своим видом Главного Здания Военного Совета и Управления Обороны, Гриффин быстрыми шагами метнулась в городской госпиталь, где как раз лежал её сын.
Несчастный ребёнок. Всего пять лет, а уже настигла страшная болезнь: самый обычный рак лёгких. Никакие новшества в медицине и прогресс в лечении опухолей даже магией не давали явных результатов. Единственный прогресс заключался в том, что Леон всё ещё был жив. Шарлотту коробило ото всех этих мыслей, чудовищного осознания и паники, потому что она никак не могла ему помочь. Все её возможности сводились к дежурным словам поддержки, присутствию и попыткам ободрить умирающего мальчика.
И именно в этот день случилось страшное: Шарлотте не позволили увидеть сына. Леон попал в реанимацию с лёгочным кровотечением. Прогнозы врачей были настолько неутешительными, что Шарлотта потеряла сознание, а как только запах нашатыря привёл её в чувство, только и оставалось, что бесконтрольно лить слёзы. Так она и просидела в коридоре несколько часов, ожидая хоть какой-то вести от докторов. Глаза уже болели от нескончаемых рыданий, которые Гриффин не была в состоянии контролировать. Всё за грудиной настолько распирало от фантомных болей, вызванных страхом потерять сына, что Шарлотта еле-еле могла сделать вдох. Иной раз ей казалось, что и она тут умрёт. Вместе с Леоном. Даже если и нет, то она точно знала: если её ребёнка не станет, то ей жить больше будет не зачем.
Вскоре к ней подоспела медсестра, с облегчением доложившая:
— Всё хорошо. Доктора стабилизировали его состояние. Кровотечение остановлено.
С души Шарлотты упал не просто камень, а целая груда валунов. Слёзы хлынули ещё сильнее.
— Я могу его увидеть? — Шарлотта попыталась спросить чётко, но заикание не дало ей этого сделать. Она чувствовала себя жалкой, хотя всё это было незначимо — главное, что Леон выжил.
— Пациенту сейчас нужен покой. Навестите его завтра, — дежурно бросила медсестра, кивком попрощавшись. Шарлотта тяжело вздохнула, но всё равно с некоторым облегчением. Её жизнь в буквальном смысле продлилась ещё как минимум на один день.
— Значит, завтра… — устало протянула она, вставая с потёртой больничной банкетки.
Майский вечер и пережитый стресс так и взывали выкурить сигарету, и даже не одну. В этот раз табак даже не горчил, а запах дыма едва ли ощущался. Вместо него все рецепторы были обращены к запаху буйно цветущей сирени. Шарлотта редко позволяла себе расслабление в виде курения, только лишь после сильных эмоциональных потрясений. Неспешно она отправилась домой, где её должен был ждать муж. Ждал ли? А стоит ли вообще идти домой? Беннет должен был быть осведомлён о возвращении супруги, но ни встречи, ни совместного похода к сыну не состоялось. Более того, он не соизволил посетить госпиталь во время всего того кошмара, который Шарлотта переживала в гордом одиночестве, хотя его должны были немедленно уведомить о тяжёлом состоянии их сына.
Птицы без устали кружили и звонко пели в розовеющем небе, стягиваемом сумерками. Чем ближе лето, тем позже в столице наступала полноценная ночь. Лиловые, белёсые и золотые облака неторопливо утекали вдаль, отражаясь на блестящей от игривой ряби водной поверхности канала, вдоль одного из которых устало шла Шарлотта. В руках у неё был только синий китель, который офицерша чуть ли не волокла безразлично по земле, а через плечо висела маленькая тёмная кожаная сумка, в которой были документы, жестяная коробка для сигарет и ключи. За то, как небрежно офицерка обращалась с элементом формы, можно и штраф получить при встрече с военной полицией, но она не испытывала ничего по отношению к этому факту, кроме безразличия.
К её скупой радости, никаких служивых в красных беретах не встретилось. Но Шарлотта уже обнаружила себя возле парадной пятиэтажного эклектического здания, ведущей в их с Беннетом жильё, который он получил по долгу службы от государства. Как и всякий гражданин, так или иначе отдавший свой долг: военная служба или усердная работа — отличия были лишь в престижности вознаграждения. Хотя, как все прекрасно знали, нюансов для получения хорошей жизни имелось куда больше, чем просто праведный труд и игры со смертью. Тот же Беннет Гриффин: сейчас её муж состоял в должности полковника, однако, ему партия предоставила квартиру в самом элитном районе столицы, в новом облагороженном доме, с тремя комнатами. И всё не от больших заслуг, а от связей и «масти». Шарлотта цокнула, думая об этом, решив выкурить ещё одну сигарету, опершись на кремовую гладкую стену.
«Вот вам и равенство».
Хоть Шарлотта тоже происходила из знатной семьи, но у них была совсем другая репутация, другая история, поэтому в момент, когда Шарлотта получила звание офицера, она увидела однокомнатную квартиру в деревянном бараке на окраине города. Лучше, чем ничего. Зато всегда было, куда уйти после очередной ссоры с мужем. Вот и сегодня в воздухе витало что-то такое, ненавязчиво подсказывающее Шарлотте, что эту ночь она проведёт как раз в комнатушке унылого барака. Не докурив до конца, Шарлотта затушила сигарету и убрала её в жестяную коробочку, чтобы закончить с ней позже. Неспешно она поднялась на нужный этаж, дошла до нужной двери, вставила ключ в замочную скважину и звучно несколько раз повернула — дверь была открыта. Стоило Гриффин переступить за порог, как она увидела чужой женский плащ персикового цвета и аккуратные белые туфельки на совсем миниатюрную ногу. Шарлотта тяжело вздохнула. Уже даже обида и злоба не пробирали сердце, только свербящее чувство задетого собственного достоинства: как Беннет мог привести в дом другую женщину, зная, что его жена сегодня должна была вернуться?
Впрочем, Шарлотта не стала устраивать скандалы и разборки, а вместо этого, нарочито громко вышагивая, зашла на кухню. Эти двое, судя по всему, были в комнате: развлекались на кровати. Такой вывод сделала Шарлотта, прислушавшись к звукам, доносящимся оттуда. Скрип брачного ложа, вздохи и охи. Шарлотта даже смогла услышать и понять, в каком хорошем ритме происходят все эти действия.
— Удивительно. Со мной ты в жизни так не старался, — вслух обронила она, приглядывая, что съестного можно с собой захватить на ту квартиру. Выбор пал на остатки чёрного хлеба, десяток яиц, пачку макарон и банку тушёнки. Ко всему прочему, она решила заглянуть в гостиную, взять красную книгу из книжного шкафа и отыскать промеж пожелтевших страниц деньги, которые были отложены ранее на чёрный день. Всего тридцать тысяч флинсов. Продукты Шарлотта сложила в авоську, а деньги закинула в сумку к документам и направилась к выходу. Она захлопнула дверь, даже не оглянувшись. К чёрту всё.
— Остальные вещи потом заберу, — снова вслух обронила она, припоминая, что что-то из личных вещей у неё на той квартире должно было заваляться. Хотя бы сменное нижнее белье и пара чистых рубашек. На первое время достаточно. Во дворе дома был припаркован некогда служебный авто «протокольного» чёрного цвета, доставшийся Шарлотте от влиятельного родственника из служб внутренних дел. Основной примечательной особенностью во внешнем виде транспорта были фары: казалось, что это не просто осветительные приборы, а глаза, способные отыскать в ночном городе предателей родины, между которыми тянулась широкая серебристая решётка, отдалённо напоминавшая китовый ус, что делало авто ни то забавным, ни то пугающим. «Малышка-догонялка» — так её называла сама Шарлотта из-за особенности транспорта разгоняться меньше, чем за двадцать секунд до ста километров в час. Хотя «догонялка» имела ещё одно удивительно свойство: её появление в каком-либо дворе нагоняло страх на жителей окрестностей. Все суетливо перешептывались: «За кем же приехали?». А затем и вовсе разбегались, кто куда — вдруг приехали по их душу. Забросив все вещи на заднее сидение, Шарлотта села за руль, провернула ключ зажигания и, под рёв мотора и свист шин, стремительно покинула двор. Небо стало немного темнее, чем было ранее: бледно-пурпурная синева тянулась от одного края до другого, и только на самой линии горизонта ещё прослеживалась золотистая полоса уже ушедшего заката, служившая ажурной каймой между небом и заливом, виднеющимся за праздными домами.
