«Спасибо», — отозвался мысленно Феанфил, проснувшись и положив подушку под голову. Все его действия неловко совершались в полудрёме, после которых он тут же погрузился в крепкий сон, оставив Шарлотту наедине с собой. Ей оставалось только в тишине глядеть в окно, за которым стояла безмолвная безоблачная ночь. Ещё с час Гриффин так пролежала, наблюдая за тем, как менялся оттенок небосвода с тёмно-синего на более светлый. Она старалась отпустить мысли, не пытаться поймать их за хвост. В какие-то моменты даже прогнать их подальше от себя, но они, точно назойливые комары в жаркую летнюю ночь, свистели где-то в воздухе, не давая уснуть.

В конечном счёте, уже застав розовеющие редкие облака, Шарлотта ненадолго погрузилась в сон, во время которого ей даже ничего не снилось. Но это долгожданное короткое умиротворение прервал телефонный звонок. Мерзкое дребезжание и громкий звон били по ушам и вызывали головную боль. Гриффин с трудом оторвала себя от дивана, вдобавок ко всему обнаружив тот факт, что она не снимала одежды. Феанфил всё ещё спал. К её удивлению, ему было всё равно на надоедливое визжание телефона. Шарлотте в голову не приходило, кто мог звонить ей с утра пораньше, да ещё и на эту квартиру. Глянув на часы прежде, чем поднять трубку, она увидела, что времени было восемь часов. Устало вздыхая, она ответила:

— Слушаю.

— Шэрри, это ты?

Голос родной матери Шарлотта узнала сразу, он даже придал бодрости. Просто так она никогда не звонила.

— Да, конечно. Что случилось?

— Это чудо! Настоящее чудо! Звонили из больницы, вот недавно! Леон! Он здоров! Полностью здоров! Ты представляешь? Вот на что способна наша медицина! Ты представляешь? Такое счастье…

Полностью здоров. Шарлотта от шока выронила трубку, на мгновение потеряв контроль над задрожавшими руками и не в состоянии хоть слово сказать. Губы дрожали, а взгляд устремился в одну точку, даже не фокусируясь ни на чём. Как такое возможно. Гриффин вспомнила, что случилось ночью. То, что она восприняла, как наивную игру и попытку со стороны Феанфила покрасоваться перед ней, оказалось самым настоящим чудом. Божественным чудом.

«Это действительно сделал он?» — поняла она, испуганно взглянув на безмятежно спящего на полу эльфа.

Придя в себя, она схватила телефонную трубку, которая печально повисла на проводе и раскачивалась, подобно маятнику, и торопливо проговорила:

— Слушай, я тебе потом позвоню. Чуть позже! Пока! — Что-то ещё пыталась её мать проговорить в телефон, но Шарлотта ничего не расслышала, кроме какого-то взволнованного бормотания.

Шарлотта буквально швырнула с грохотом трубку на место, бросилась к Феанфилу и начала его будить, всячески раскачивая и тормоша. Однако задачка оказалась не из простых. Да и эльф слабо реагировал на её попытки его разбудить.

— Вставай! — уже озлобленно выкрикнула она, ударив Феанфила кулаком по спине. В ответ она только услышала, как тот сквозь сон бормочет на своём родном языке. — Я ни слова не понимаю из твоей тарабарщины! Проснись же!

«Что такое?» — наконец, Шарлотта дождалась хоть какой-то реакции. Утомившись и запыхавшись, поправляя взъерошенные волнистые волосы, она присела рядом, уже относительно спокойно дожидаясь, когда Феанфил поднимается и с ним можно будет вести более осмысленную беседу. Хотя тот и не выглядел достаточно к ней готовым. Эльф сонно протирал глаза, разминал спину и периодически звучно зевал, чуть ли не заваливаясь обратно на боковую.

— А ты большой любитель поспать.

«Это правда… На самом деле, я просто ещё перед нашей встречей сутки не спал».

— Просто ответь мне и спи дальше: это действительно ты вылечил моего сына? — голос Шарлотты дрожал, она требовательно и вопросительно смотрела прямо в глаза Феанфила, ища в его мимике и действиях хоть какой-то подвох: ей слишком сложно было смириться с реальностью случившегося и принять это. Да, маги-врачи могут ускорять заживление ран, ожогов и прочего, но в пределах разумного: доктора не всесильные боги и не могут отрастить больному новую конечность или орган, так же, как и не могут повлиять на болезнь, причина которой кроется где-то глубоко внутри генома больного.

Феанфил же непринуждённо ответил: «Ну да, хотелось сделать для тебя хоть что-то хорошее. Тебе было грустно, и ты страдала. Если я могу помочь, то я стараюсь помочь. Я просто хочу помогать людям, и не только людям…».

И он снова уснул, вновь оставив Шарлотту наедине с жалкими попытками осознать тот факт, что этот юнец не просто какой-то сильный маг, а нечто большее. И не просто сложно, но и страшно представить, что он может ещё. И кто может этим воспользоваться, и в каких целях. Особенно с их стороны.

— Что же будет, если про тебя узнает наше правительство? Они же не успокоятся…, — последнее, что спросила Шарлотта, но задала этот вопрос она в большей степени всё же себе, окунаясь в нарастающий ужас, обдумывая все возможные варианты последствий, которые только могли прийти в голову.

Всё это уже сейчас выглядело по-настоящему жутким.

Стены и потолок железно-бетонного бункера давили на Эрину со всех сторон. Бледный свет от немногочисленных ламп растекался по помещению и терялся в глубоких чёрных тенях, вытекающих из углов. Она, вся сжавшись, сидела на стуле, окруженная специальным отрядом и военными, будто бы она какой-то заключённый, преступник, изменник и враг народа. Тяжело сглатывая, Уилд внимательно осматривала обезличенных масками солдат, которые в любой момент явно были готовы вступить в бой. Но с кем? Ей ничего не сообщалось. Все её вопросы и даже требования холодно игнорировались.

Отвечала Эрине только тишина. Со всей взаимностью к её вопросам и отчаянию она пропускала сквозь себя электрический треск ламп, едва уловимый скрип металла, тяжёлое дыхание военных и бешеный стук сердца самой Эрины, который звонким колоколом отдавался в ушах девушки. Но даже эта неприятная деталь не могла усмирить мысли и чувства внутри. Что с её друзьями? Что с городом? Что вообще происходит? Кто в итоге на них напал и зачем? И что с ним?

Действительно. Что с ним? Их последняя встреча всё ещё стояла у Эрины перед глазами. Её поражало, как старший лейтенант Ригер мог быть таким спокойным, словно знал наверняка, что всё будет хорошо. А знал? Или это какое-то смирение солдата перед неминуемой смертью? Неужели он был уже тогда готов? Неужели всё так плохо?

Сердце Эрины заколотилось ещё сильнее, отдавая уже болью за грудиной и не давая нормально дышать. Думать о том, что многие её друзья и знакомые остались на поверхности, было страшно. Удушающе страшно. Она и в самом деле на долю секунды чуть не потеряла сознание, но на смену лёгкому забвению пришла нервная тошнота. Едва ли ей удавалось удержать то малое оставшееся содержимое своего желудка вперемешку с горькой желчью при себе. Всё тело захватила дрожь, от которой мышцы немели и не слушались. Почему именно она в безопасности? Почему все эти служивые не могут помочь остальным? Почему она?

Руки подло тряслись, правую Эрина поднесла к побледневшему лицу, чтобы закрыть холодной влажной ладонью глаза. Искусственная липкая тьма, — Эрина погружалась куда-то в себя. Куда-то, где не было страха, тревоги и отчаяния. Не было ничего.

В один миг она словно бы перестала для самой себя существовать. Не стало той Эрины, которую она в себе чувствовала секунду назад. Сознание лёгкой сизой дымкой улетучилось от дрожащего тела, на которое можно было взглянуть со стороны. Эрина видела себя, но не до конца это осознавала. Не до конца осознавала и себя. Не было ни времени, ни чувств — ничего. Только нежное лавандовое небо, высокие редкие облака, гонимые тёплым лёгким ветром, и широкие поля, геометрически точно очерченные разнообразием своих оттенков, в зависимости от того, что на них росло. Какие-то квадраты робко желтели, другие же свежо зеленели, а третьи вкрадчиво темнели, не успев обнажить хотя бы крошечные ростки. Между некоторыми квадратами скромно обосновалась асфальтированная дорога без разметок, по краям поросшая молодым сорняком.