У меня сердце оборвалось, когда эта ползучая тварь под два метра в длину приблизилась ко мне на хвосте и застыла впритык к моему носу: покрытая чешуёй узкая морда, два вертикальных зрачка в оранжевой оправе. Брр! Я отшатнулась и наткнулась лопатками на выставленные ладони Пересеченя.

Нет, Нойта, нельзя отступать, не сейчас. И засунь свои страхи, будь добра, куда-нибудь подальше.

Змея продолжала изучать моё лицо, изредка высовывая раздвоенный язык. Вертикальные зрачки пульсировали, словно бы раздуваясь.

– На ней проклятье, – установила диагноз она. – Вы, с-с-случаем, у себя дома ничего с-с-странного не замечали? Рас-с-стяжку, гирлянду, фонарики на проводах?

– Гирлянду, да, – сказал Пересечень за моей спиной. – Две лампочки уже перегорело.

– Когда перегорит пос-с-следняя, из жизни проклятой уйдёт весь с-с-свет, вся радос-с-сть, – прошипела змея. – И проклятая тоже захочет уйти. Вы не должны этого допус-с-стить.

– Но что же нам делать? – заломил руки Вор-Кошмарник. – Я не хочу, чтобы Нойта ушла!

– Лампочки будут гас-с-снуть каждый день, – сказала змея. – Пока не погас-с-сла последняя, надо ус-с-спеть промотать зиму до весны. Или вернуть ос-с-сень. На ваше ус-с-смотрение.

– Да ладно, – подала голос Путеводная Нить, которая до сих пор пряталась у Пересеченя в капюшоне. – Кому такое под силу?

Но змея уже удалилась, и я испытала немалое облегчение, когда её клыкастая пасть с раздвоенным языком перестала мелькать перед моим носом.

– Вы всё слышали, – глухо произнёс Вор-Кошмарник. – А теперь давайте отдохнём, и пусть те, кому нужно, пораскинут мозгами, а те, кто устал, закроют глаза.

С такими словами он стянул скатерть с плеч и расстелил её на усыпанной иголками земле.

Я недоверчиво потрогала ткань: греет, надо же! Лежит на ледяной земле, но греет, будто печка. Неужели дракон постарался?

Мы безбоязненно расселись по периметру скатерти. Опасливо косясь на меня, как на болезную, к нашей компании подковыляло мохнатое чудище и протянуло мохнатую лапу, чтобы передать Вору-Кошмарнику кекс. Маленький, кривенький – сразу видно, чудище пекло его самостоятельно. Вор опустил кекс в центр скатерти, и та, всё равно что грибами, поросла мисками со снедью. Салаты, торты, жареное мясо и рыба, всевозможные гарниры – перед нами источали благоуханный пар блюда на самый привередливый вкус.

Пересечень утащил к себе блюдо с жареным мясом и принялся невозмутимо его уплетать. Тогда я решила, что не грех сожрать тортик – он здесь тоже присутствовал и очень скоро очутился в моём животе. Сио Лантий налёг на салаты. Путеводная Нить удовольствовалась рыбьим хвостом (кто бы мог подумать, что хвосты её излюбленное лакомство). Вор-Кошмарник накинулся на Пересеченя: «Ну поделись ты хоть кусочком, обжора!».

И лишь Небываль-из-Пустоши вновь хранила хладнокровие. К пище не притронулась.

– Как, – говорит, – приблизить весну? Возвращать осень не вариант, Птица-Весень и без того страдает неимоверно, чтобы опять этот круг начинать. Надо подхлестнуть время. Но как?

– А разве наша птичка такими вещами не заведует? – удивился Вор-Кошмарник с набитым ртом (всё-таки отхватил себе немного мяса, какой молодец). – Ну да, она сейчас чёрная и злая. Но только она в состоянии ускорить приход весны.

Подкрепившись рыбьим хвостом, Путеводная Нить сделалась такой умной, что хоть ты прячься. Ни разу не сбившись, она виртуозно выдала нам какую-то закрученную речь, где проскочили слова «катализатор», «форсировать» и «годовые кольца».

Впрочем, последним заинтересовался Пересечень:

– А вот о годовых кольцах прошу поподробнее.

И завязалась дискуссия.

Из всего разговора я вынесла, что Птица-Весень каким-то образом способна воздействовать на годовые кольца, хотя они обычно расположены в деревьях, намертво там закреплены и нарастают с каждым годом по мере утолщения стволов. Это если вспомнить курс ботаники.

Сио Лантий тоже диву давался и терялся в догадках, какие кольца Инычужи имеют в виду. Как выяснилось, деревья – точнее, именно Хвоистые Химеры – могут повлиять на время, если нарастят годовое кольцо по просьбе кого-нибудь очень влиятельного и могущественного. И тогда времени будет некуда деваться – разгонится, как миленькое.

– Но договариваться с Птицей-Весень придётся тебе, Нойта, – тронул меня за руку Пересечень. – Она-то и во вменяемом состоянии за услугу может шкуру содрать, иногда даже в прямом смысле. А уж сейчас, когда в ней столько ярости… Страшно представить.

У меня будто все внутренности скукожились, холод до костей пробрал. Но я не подала виду. Под завязку напитаться тоской по вине гирлянды или потерпеть боль от Птицы-Весень ради исцеления? Полагаю, лучше уж второе.

– Понятно. Приму к сведению, – пробормотала я и обхватила себя за плечи.

Сио Лантий, напарник мой сострадательный, тоже меня за плечи обхватил, согревая, успокаивая без слов. Вроде бы помогло, отпустило. Правда, ненадолго.

Лесные ижи-существа продолжили пляски вокруг костра, а мы опустошили блюда (пустые, они исчезали сами собой – вот удобно, посуду не надо мыть) и засобирались обратно. Путеводная Нить променяла широкий и мягкий капюшон Пересеченя на облезлый воротник шубы Нойты Сарс, забралась в углубление и прислонилась – тёплая – к моему затылку.

– Всё будет хорошо, Нойта. Всё будет хорошо, – шептала она.

Молчала бы, честное слово. Из-за неё я была вынуждена шагать позади всех, ибо плакать на виду у Инычужей – сами знаете, чревато дополнительной порцией утешений, от которых только горше делается.

Лес шумел кронами в вышине. Ветер разгонял тучи, светлел горизонт. А я шла и плакала. И слёзы мои застывали красивыми льдинками на щеках, а потом падали в снег.

Как только мы добрались домой, Пересечень взялся за растопку камина, ибо батареи со своей задачей справлялись довольно вяло. Вор-Кошмарник в молчании удалился к себе в комнату, Путеводная Нить – на полку для шляп, Небываль-из-Пустоши взгромоздилась на спинку дивана. А Сио Лантий приткнулся в углу прихожей, потому что «Нойта должна пойти наверх одна».

На этом настояли решительно все. Они были убеждены, что Птица-Весень в скверном расположении духа не снизойдёт до моих просьб, если в комнате, кроме нас двоих, будет кто-то ещё.

А на меня и без того тоска наваливалась, тяжёлая, чернильная, густая...

Ли Фаний Орл поднялся с софы и обнял меня напоследок.

– Если надо, значит, надо. Жаль, что я не могу быть тебе полезен.

Утешил, нечего сказать.

Затем он уселся на тумбу напротив Сио Лантия и сочувственно вздохнул. Две охранные статуи, подумала я. Два согбенных привратника. Вот, как будет смотреться Нойта Сарс у Врат в Дивный Мир. Примерно так же уныло, да.

Моя рука примерзала к железным перилам пожарной лестницы. Ноги, несмотря на наличие обуви, примерзали к ступенькам – но тут уже, по большей части, из-за страха. Мне предстояло пойти на сближение с совершенно иной, неизученной формой жизни, в корне отличной от той милой, дружелюбной Птицы-Весень с красочным оперением. Как она отнесётся ко мне, когда я выпущу её из клетки? Не заклюёт ли? Не истеку ли я кровью прямо там, в собственной спальне?

Открывая дверь, я понятия не имела, что меня ждёт. Тишина и холод пустой комнаты были подобны хищным зверям, которые вонзали зубы прямо в моё сердце.

Птица-Весень (точнее, маленький чёрный обрубок с иглой вместо клюва) сидела на жёрдочке в клетке, крепко обхватив перекладину когтистыми пальцами неожиданно мощных лап. Набравшись смелости, я подошла к подоконнику и развернула клетку так, чтобы видеть крошечные злые глазки Птицы. Но та смотрела не на меня, а мимо меня, сквозь меня, словно Нойта – призрак, словно Нойты уже не существует и все фонарики гирлянды-проклятия погасли давным-давно.

По телу Птицы прокатывалась дрожь.

– Слушай, – неуверенно сказала я, и собственный голос показался мне слабым и жалким. – Слушай, нужна твоя помощь. Без тебя никак.