И ведь к моим словам не подкопаешься. Пусть я соврал, что не знал Гречихина до позавчерашнего дня, но ведь об этом можем знать только мы вдвоём. И по поводу артефактов — здесь тоже ничего нельзя доказать, ведь в голову ко мне не залезешь.

Скуратов усмехнулся.

— Вы думаете, я похож на идиота? — нахмурился он. — Как два человека с разницей в возрасте тридцать лет так быстро могут подружиться? Очевидно же, что вы были знакомы и до этого. Я пока не знаю как, но… почти уверен в этом. Поэтому вам и потребовалось так мало времени, чтобы возобновить общение, и пойти единым фронтом против меня и императора. А также против страны. Да и мероприятие это — для отвода глаз. Я достаточно времени прообщался со Степаном Андреевичем, дабы узнать, что он не любитель подобных вещей.

Чёрт. До чего же проницательный ублюдок. Буквально каждое его слово — в яблочко. И по поводу нашей дружбы, и по поводу мероприятия. Гречихин всегда ненавидел выступать публично, и сегодня вещал со сцены через силу. Но… у него нет не единого доказательства своей правоты. Да и как он способен прийти к правде, не узнав того, что я попал сюда из другого мира?

— Господин Скуратов, — включился в разговор Степан Андреевич. — Вы так и не ответили на вопрос моего, как вы говорите, давнего знакомого. — голос Гречихина стал спокойнее, он вернул себе адекватность рассудка и, видимо, решил додавить Скуратова. — Вы начинаете высказывать свои внутренние ощущения, свои иллюзии по поводу происходящего, подключать эмоции, но не хотите говорить конкретно. Как высказанная вами версия по поводу нашей кооперации ради того, чтобы навредить стране, укладывается с теми фактами, что мы с господином Воронцовым знакомы всего лишь два дня? У меня складывается стойкое ощущение, что вы хватаетесь за любую ерунду, что может нас опорочить.

— Так! — Николай залпом допил то, что оставалось в бокале, и звякнул им об стол. — Теперь дайте слово мне!

Наконец, император решил вмешаться в наш спор. Что для меня даже немного неожиданно. Неужели ему, всё-таки, не наплевать на возникшие разногласия? Или просто наскучило слушать грызню двух приближённых к нему сторон?

Сейчас и узнаем.

С заметно охмелевшим с начала разговора лицом он поглядел сначала на Скуратова, а потом и на нас со Степаном Андреевичем.

— Вот что я скажу… — начал Николай. — Вы все, сидящие за этим столом, мне очень нравитесь. — улыбнулся и икнул. — Да и не только вы, чего уж тут… но конкретно в этой ситуации — обе стороны! И мне… гм… очень неприятно слушать, как вы между собой ругаетесь. Я честно пытался вникнуть в обе ваши позиции, но… так до конца и не разобрался. Что вы, Михаил Леонидович, что вы, Степан… Андреевич с другом моей дочери. Я думаю, что никто из вас не желает зла нашей любимой стране. Я уверен, что каждый из вас — патриот до мозга костей. И поэтому… гм… давайте жить дружно! — император поднялся со стула и поочерёдно всех нас поцеловал в щёку.

От услышанного хотелось ладонью расшибить себе лоб. Неужели это всё, что он может сказать по итогам нашего спора?..

Решил, значит, сыграть в кота Леопольда, объявив хорошими всех? Но это ведь… твою мать! Идиоту было бы очевидно, услышав всё это со стороны, что правы — мы с Гречихиным. Хотя бы потому, что пытались мыслить рационально и приводили конкретные доводы, в отличие от Скуратова.

Скуратов ведь только и делал, что разбрасывался громкими словами, апеллировал к своей якобы тревоге о суверенитете страны. В общем, говорил так, как патентованный политик.

Но мы ведь сейчас — не на трибуне перед публикой. Хотя… Николай, судя по всему, не особо отличается от бездумной толпы.

И, что самое главное — разве он не понимает, что наши противоречия, как бы это помягче сказать — ни хрена не получится решить обычным «давайте жить дружно?» Не понимает, что они гораздо глубже и не рассосутся от обычных слов?

Хотя, чего это я. Естественно, он не понимает.

Он ни черта не понимает ни в людях, ни в политике.

Я, как мог, пытался скрывать своё разочарование, и с натянутой улыбкой ковырял оливки, разложенные в тарелке передо мной. Впрочем, разочарование Скуратова тоже было очевидно. По его глазам я видел, что он недоволен.

Так что, наверное, всё закончилось не так плохо, как могло бы.

Как минимум император не принял сторону Скуратова, и у нас всё ещё остаётся хоть какой-то шанс. И, в общем и целом, за сегодня мы как минимум не сдали позиции, а даже слегка укрепили их. Так как Скуратов первый начал этот конфликт, и в итоге ни к чему не пришёл.

— Ну что, на сегодня хватит ругаться? — Николай вопросительно обвёл нас взглядом.

Мы смолчали.

— Молчание, знак согласия! — он открыл дверь и подозвал к себе человека из личной гвардии. — Срочно зови к нам обратно обворожительных дам!

— А…эм… кого вы имеете в виду, господин? Вам снова заказать п…

— Дурак ты! — перебил мужчину Николай. — Директора и замдиректора!

— А-а-а, так точно, сейчас приведём их сюда.

— Вот и отлично, — император закрыл дверь и вернулся за стол. Откупорил свежую бутылку и разлил шампанское по бокалам.

Мде-е-е… не так я себе представлял серьёзный разговор, конечно.

Зато теперь абсолютно очевидно, что этот вариант отметается окончательно. Ибо даже если мы попытаемся переговорить с императором наедине, попытаемся убедить того в том, что Скуратовы — плохие люди, из этого ничего не выйдет. Как минимум потому, что он абсолютно не настроен ни с кем ссориться, а тем более с приближёнными ко двору людьми, а как максимум потому… что у нас, по сути, нет никаких аргументов, почему он должен нас послушать.

Ну, если посудить логически, что мы может поставить против Скуратовых?

То, что они проворачивают финансовые махинации? Ерунда, Николаю и так об этом известно, я уверен. То, что они занимаются незаконной торговлей наркотиками? Ерунда, это, для начала, нужно доказать — что будет очень проблематично, учитывая связи Скуратовых, да и потом, в случае чего не составит проблемы найти козла отпущения, а самому Михаилу выйти сухим из воды.

Тоже самое касается и всяческих заказных убийств и прочих грехов Скуратова. А в сотрудничестве с кем-то из других стран Скуратовы замечены не были, я даже специально у Евгения спрашивал, так как тот много под них копал. Так что под «изменника» его даже при всём желании не получится записать.

Н-е-е-е, всё это — недостаточно для того, чтобы император отвернулся от Михаила. Здесь, кажется, лучше бы сработало что-то, касающееся личных взаимоотношений. Не знаю… если б Михаил переспал с женой Николая, допустим. Такой повод был бы неплохим, да. Но…

А кстати, хм… почему бы и не…

В дверь кабинета вдруг постучались. Николай тут же подскочил из-за стола и со счастливым лицом бросился открывать. Думал, наверное, что вернулась его любимая Алевтина Игоревна со своим обворожительным пучком на голове, но…

Увидев на пороге лысеющего мужчину в чёрном костюме, император обречённо вздохнул.

— Что случилось?

— Ваше Величество, дело срочное, — произнёс мужчина и встретился со мной глазами. Стал говорить тише, хотя я всё равно всё слышал. — Министр Беляев сообщил, что германо-французские войска начинают концентрироваться на границе с Польшей.

— Ой! — махнул рукой Николай. — Да этот Беляев мне это чуть ли не каждый месяц сообщает подобное. Учения они там проводят, что ж ещё? Или ты правда думаешь… гм… что они попытаются напасть? Ха! Духу не хватит. А если и попытаются, мы отобьём их атаку, и за три дня до Берлина с Парижем доберёмся!

Ох… не к добру это, ох не к добру.

И в первую очередь — бахвальство императора, и его оторванность от реальности. Голову ставлю, что он не воспримет донесение всерьёз, и продолжит напиваться в этом кабинете. По-хорошему бы ему сейчас поехать во дворец, протрезветь, да мониторить ситуацию, чтобы в случае чего отдать нужные приказы. Но…

Этого не случится.