Сколько трав вытоптали мы ботинками и кедами, а то и просто босиком, не говоря уже о протекторах шин большегрузных машин и тракторов. Даже не ведая о том, как навредили себе. А ныне спешим в аптеку за тем или иным лекарством природного происхождения и не всегда находим его… Многие травы и растения почти исчезли с лица земли, их уже не вернуть.

Мои размышления прервал легкий толчок в плечо. Оборачиваюсь — Алексей:

— Па! Я отличный кадр сделал! — и показывает на свой «Зенит». — Хочешь, покажу в живом виде, пока он на месте.

— Что за кадр? — ленюсь я вставать с матраса.

— Э, так не пойдет, — говорит сын. — Лучше увидеть своими глазами раз, чем десять раз услышать!

Ну, молодец, заинтриговал. Пришлось пойти.

Серебристые паутины облепили кусты. Обходя «липучие места», мы вышли на крохотную поляну. Низкорослое, как бы все скрученное, деревце. Джида. Дикая. Мучнистые ягоды только начали покрываться алым лаком.

— Смотри внимательнее, — шепчет сын и показывает на тонкую ветку.

Словно веревочка, обвив ветку, слабо покачивается стрела-змея. Может, отдыхает, а, может, стережет добычу. Жучка какого, ящерицу.

Стрелка не замечала нас. Блестящая, под цвет серебристой листвы — чем не маскировка! — грациозная, с круглыми, как у ласточки глазами.

Признаюсь, раньше змеи всегда вызывали у меня, да только ли у меня, брезгливое чувство. А тут я увидел само совершенство природы.

Так же незаметно, как и пришли, мы удалились.

Алексей отправился купаться, а я вспомнил один случай.

В детстве мы часто рыбачили на Сырдарье за Чиназом.

Вдруг прибегает наш товарищ Витька по прозвищу Гвидон и, проглатывая от волнения слова, сообщает:

— Там… в ауле… у казаха… стрела-змея… пронзила сердце верблюда!

Новость была ошеломляющей. Мы, конечно, побежали тут же посмотреть на это необычное зрелище.

Действительно, на выходе в степь, неподалеку от глинобитных домишек, в пыли валялся огромный верблюд.

Рядом с животным мальчишки-казашата остервенело, кто палками, кто камнями, избивали давно безжизненную змею. Мы присоединились к ним. Как же! Жалко верблюда. А ведь она и человека могла укусить… Так ее, так!

Вспоминая этот эпизод, мне всякий раз становится стыдно.

И кто это первый пустил по свету небылицу, что стрела-змея пронзает собой все живое, и укус ее будто бы смертелен?

Ничего подобного. Она даже не ядовита в отличие от большинства сородичей. К тому же люди давно используют змеиный яд в медицине. Из яда змеи изготовляют ценные лекарства и сыворотки.

А как же верблюд? — спросите вы. А вот как. Ведь у животных тоже много болезней. Может, он отравился чем-нибудь, может, его укусил каракурт. Всякое могло быть… И надо же в такой момент рядом оказаться стрелке.

…Отчалили. И примерно через час-два главное русло реки пошло по «шву» на два рукава, образуя сердцеобразный остров. Остров весь порос высокой травой и густыми низкорослыми талами. Прямо зеленый эдемский уголок.

Хотя до ночлега было еще далеко, мы решили провести ночь здесь. Разбили палатку и каждый занялся своим делом: Алексей отправился осматривать остров в надежде поймать в объектив интересный сюжет, а я остался приводить в порядок свои записи.

Остров был и впрямь замечательный: со всех сторон продувался бодрым ветерком, а близ воды, над островерхими макушками рогоза, зависали голубые эскадрильи стрекоз. Вообще замечено: где большое скопление этих изящных красавиц, там меньше комаров. Значит, нам повезло вдвойне.

Уснули далеко за полночь. Совсем рядом вода перебирала камушки, словно четки. Зудел над ухом какой-то настырный комарик, и луна желтым паласом расстелилась по всему плесу.

Перед самым рассветом, когда спится особенно крепко, я услышал над палаткой странные звуки: «Чок, чок, чок!»

«Соловей!» — сонно отметил я и повернулся на другой бок. Но тут как началось! То на одном кусте, то на другом — по всему острову:

Чок, чок, чок!

Тюрлю-лю-лю!

Фию-фию!

Целый симфонический оркестр. Настоящий соловьиный остров — кто кого перепоет.

Снова поворачиваюсь на левый бок, хочу заснуть, а над самой головой соловьиный раскат, поворачиваюсь на правый — тоже самое. Обвалы звуков. Гимн вечной жизни.

Впрямь, так и назову это звонкое местечко в своих записках — остров Соловьиный.

Я подумал, что разбужен один, а Алексей тоже, оказывается, не спит. Шепчет мне в затылок жарко:

— Ух и здорово распелись!

Какой теперь сон, не до того. Звуки серебряными радостными струями проникали до сердца. Так и пролежали мы с открытыми глазами, слушая необычный птичий концерт под открытым небом, пока солнце не позолотило верхушки далеких гор.

И вдруг, словно по властному мановению дирижера, голосистая капелла разом смолкла.

Я вышел из палатки и начал выискивать пернатых солистов. Но они будто растворились. Лишь узкие листья тала бойко трепетали на ветерке, скрывая ночную тайну.

Посчастливится ли когда еще хоть раз услышать такой чудесный концерт?

…Человек — раб вещей, привычек, уюта. Даже переезжая с одной квартиры на другую, он долго привыкает к новым стенам. Что и говорить, сила привычки крепка.

Только на пятые или шестые сутки нашего путешествия мы стали толком привыкать ко сну на галечнике, просто земле или подстилке из тростника или травы. Но ведь ничего-то с нами не случилось?

Неуютно? Что-то давит, колет под боком? Ничего! Зато сколько простора… И все небо тебе в награду, лучше всякого покрывала. Нет под головой подушки? Велика ли беда — можно подложить теплый камень. Вон их сколько вокруг! Любой формы и размера.

По берегам реки невдалеке потянулись поля, засеянные пшеницей, кукурузой, овощами.

Так уж случилось, что следующий привал сделали на берегу у самого края обширного кукурузного поля.

Я принес родниковой водицы, установил треножник, разжег огонь: Алексей за это время набрал хвороста. Кстати, топлива на берегах много. Сушняк, хворост, кукурузные стебли, полежав под нещадным солнцем горят словно антрацит или саксаул.

Недаром на пути мы часто встречали сельских ребятишек, собиравших эти «дары природы». Замечательное топливо для тандыров, в которых пекутся самые, наверно, вкусные в мире лепешки.

Чай был уже вскипячен, приготовлены бутерброды, и тут у костра появился человек. Чуть ниже среднего роста, в сапогах, в которые заправлены выгоревшие до пыльного цвета штаны, белая рубашка навыпуск, на голове тюбетейка. Широкоскулое открытое лицо обрамляли усы подковой.

Поздоровавшись с каждым за руку, гость представился:

— Нурилла. Агроном. Во-он в том совхозе работаю, — и он указал вниз по течению реки.

Мы пригласили нового знакомого к нашему скромному дастархану. Он охотно присел. Правда, от бутерброда с паштетом отказался: уже отужинал, а кружку с горячим чаем с удовольствием принял.

— Значит, туристы? — спросил Нурилла. По-русски он говорил хорошо, без акцента.

— Можно считать и так, — согласился я.

— Да-а, красивые у нас места, — сказал агроном убежденно.

— А вы давно здесь живете?

— Здесь и родился. После школы — армия. Потом закончил Ташкентский сельхозинститут. И вот почти двадцать лет агрономом. А вы кто по профессии?

— Писатель…

— Это хорошо… Знаю, многие писатели, и в Москве, и у нас, борются за охрану природы, Байкала, того же Арала. Все правильно. Только ведь культурные земли — тоже часть природы, притом самая важная. И больше всего постоянно испытывает воздействие человека. Вот кого надо беречь в первую очередь, а не одну дикую природу.

С этим утверждением нельзя было не согласиться.

— Где же вы видите выход из тупика? — спросил я.

— В одном, — отрезал Нурилла. — Нельзя жить старыми привычками, ущербными для земли и человека. Земли наши издавна были богатыми. Деды и прадеды были всегда озабочены тем, чтобы почва не переуплотнялась. А теперь что происходит? Одно поле гусеничные и особенно колесные трактора «проутюживают» за рабочий сезон по двадцать-тридцать раз, калечат плодородный слой. А взять химию! Мы же с вами соль в пищу сыплем по вкусу, правильно? А не для того, чтобы отравиться… В результате перенасыщения минеральными удобрениями и другими химикатами полезные микроэлементы в почве не прибывают, а убывают, «сжигаются». Любой агроном вам объяснит, что на одном гектаре пашни в нормальном состоянии «проживает» около пяти миллионов дождевых червей. Каждый из них прорывает землю глубиной до шести метров. Благодаря этим «тоннелям», земля дышит, хорошо пропускает влагу. Но если сейчас вспахать любое поле, то мы обнаружим, что все меньше и меньше остается этих бескорыстных незаметных «пахарей». В общем, нужно больше вносить органики, больше доверять самой земле и, конечно, не истощать ее монокультурами. Сейчас, кажется, к тому поворачиваем…