Покачиваясь и ухватившись за дверной проём, стояло его высочество в рубахе, расстёгнутой наполовину и как попало заправленной в брюки, и держало измятый лист бумаги, сложенный небрежно, но запечатанный восковой печатью.

Принц сгрёб подбежавшего Элиаса за грудки и встряхнул:

— С-сейчас же… с-сволочи… в Лю-юмос-с! Дос-ставить его вел-ик-честву! Не-мед-лен-но, я с-сказал! П-поняли, с-сволочи?.. Вы т-только ль-людям жизь пор-тить ум-меете!

Видимо, инквизиторы впервые в жизни видели пьяного принца, потому что и у Элиаса, и Одри на стабильно невозмутимых лицах выплеснулось изумление самого высочайшего сорта: с трудом Элиас вымолвил, что бежит сию же секунду.

— П-проверю завтра… тва-ари ин-кви-зи-тры!

И перед нами, стоящими с открытыми ртами, захлопнулась дверь. Райан попробовал было достучаться, но изнутри его послали так глубоко, куда обычно отправлялись во время адноддских всплесков.

— Дай сюда! — у ошалевшего Элиаса Райан забрал послание, взломал печать, развернул лист, пробежался глазами и разразился смехом. — Нет, это нельзя отправлять в Люмос!.. Но, кстати, да, мы совершенно забыли об этом… Нельзя тебе такое читать, Ана! И не проси!

Он передал письмо сиру Брису, минуя мою протянутую руку. Позже мне удалось ознакомиться с содержанием, и оно, на самом деле, было не совсем приличного характера. Не стесняясь в выражениях, Его высочество на низком лумерском диалекте высказал всё, что думал о королевском дворе, инквизиции (почему, собственно, и влетело Элиасу) и решении Его величества сослать своего наследника на остров с нетрадиционным магическим фоном. Всё это уложилось в одно короткое предложение. А затем принц поклялся всеми Основателями, включая Чёрного Некроманта, что по своем возвращении лично найдёт каждого, кто хотя бы косым взглядом обидел Иларию де Венетт, и сделает с ним то, что делают адноддцы во время всплесков магии, только без использования смягчающего масла.

— Элиас, я напишу прошение, как положено, и завтра с утра отправим кого-нибудь из вас вместе с господином Уриэном. Он поедет по моему личному поручению.

Не прошло и десяти минут, Его высочество снова подал голос, вызывая к себе Элиаса. Райан остановил побледневшего инквизитора и велел переждать в гостиной.

— У-ехала эта сволочь? — спросил Генрих, прикладываясь к бутылке.

— Конечно, сразу побежал, как только ты приказал! Уже на Люмосе, докладывает Его величеству! — Райан намеревался втащить принца в его комнату и поговорить по душам, но не успел.

— Ш-штобы утром был в-вот с-здесь, сачётам! — Генрих ткнул пальцем в пол перед собой, отмахнулся от попытки Райана схватить его за руку, пьяно попятился, захлопнул дверь и — бац! — герцог стоял перед дверью и пытался вспомнить, что он собирался сделать. Магия забвения вернулась.

Утром Его высочество не подал голос, то ли забыв про приказ, то ли перепутав время суток, и наместники уехали на рудник исполнять обязанности. Как рассказывал сир Брис, стоило им удалиться на расстояние, память вернулась. И о пьяной вечерней выходке принца тоже.

— Ну, по крайней мере, мы знаем, что его пьянейшество находится у себя, — философски заметил Райан, отказавшись возвращаться. — Рано или поздно запасы, которые он стащил у Нерис, закончатся, а там пусть няньки следят за ним.

Тем не менее, своё вчерашнее намерение Райан выполнил. В кабинете рудника написал два письма и одну записку. Вызвали лодку, господин Уриэн с Элиасом уплыли, инквизитор пообещал вернуться к вечеру. А записка предназначалась мне. В ней Райан попытался объяснить про возможное сильное заклятие, наложенное на дворец, и попросил не уходить из него, а дождаться вечера, мол, потом вместе с сиром Брисом они что-нибудь придумают.

Райан переживал зря: я поверила его записке, потому что с утра у многих во дворце в разной степени болела голова. Я полагала, что болела сильнее у тех, кто чаще вспоминал принца и пытался уловить причину чувства, будто что-то забыл. Даже Райан, с которым я провела ночь, пожаловался утром на лёгкое недомогание, а с сиром Брисом и остальными на эту тему я не разговаривала.

Часам к одиннадцати голова начала раскалываться, пришлось остановить уборку комнат на господском этаже. Эва была отправлена помогать на кухню, а я прилегла. Проснувшись через пару часов, почувствовала себя намного лучше, напилась отвара с душистым сухотравьем и вернулась было к прерванной работе, но Эва сообщила о записке от герцога.

Заклятье… Так вот оно что… Я обошла всех во дворце, спрашивая о самочувствии, и убедилась: дело точно нечистое. Но кто наложил чары и зачем? Его высочество научил меня одному магическому приёму, цель которого изначально была — абстрагировать эмпатоморфию от желаний партнёра. Я пробовала вызывать маг-защиту лишь в присутствии Генриха и никогда не проверяла во время ночей с Райаном или сиром Брисом — а зачем? Нам было хорошо, мы друг друга не обижали, самокопание же могло испортить только моё настроение, не чужое.

Сегодня я решила попробовать этот приём. Уселась в кресло, расслабилась и сосредоточилась на задумчиво плещущейся во мне магии. Обратилась к ней и попросила окутать меня охранным коконом, защитить от чужого вредоносного влияния… О, нахлынуло удивительное чувство, будто кто-то в холодную тёмную ночь укрывает твои плечи спасительным тёплым плащом! Вслед за этим я поняла, что осадок головной боли растворяется, и внезапно меня обожгло мыслью: что с Его высочеством?!

— Святые Белые Основатели! Дворец полон магов, инквизиторов и никто из них не догадался! — ругалась по дороге к комнате Генриха. Бежала туда, как угорелая. Толкнула дверь — заперта. На мой стук никто не ответил.

Холодея от фантазий о том, что могло случиться с принцем со вчерашнего вечера, я попыталась открыть замок отработанным приёмом, но пальцы закололо ответной магией: Генрих ещё и маг-печатью подстраховался!

— Засранец! — выругалась в сердцах. Может, лежит у себя опять располовиненный через портал или… и того хуже… — Спокойно! Успокойся, Ана!

От произнесённых вслух слов стало легче, нужна была холодная голова, а не эмоции. Из более-менее толковых во дворце оставался господин Дорман, но он не был магом, что мог посоветовать или предпринять? Даже если бы мы захотели, взломать дверь или снять с петель не получилось бы — печать бы не дала. Засранец принц!

Никогда этого прежде не делала — приложила руку к двери, вспоминая слова Его высочества об уникальности магии метаморфа: «Если сила качественная, то она может заменить несколько слабых, разве что у неё другие задача и перераспределение потоков. Но если научиться управлять ею, то при смене личины может измениться даже аура, и ни один инквизитор не опознает в метаморфе другого человека. Ибо маг воды, чью личину наденет метаморф, примет не только внешнее обличье и голос, но и отпечаток магической сути…»

Решив начать с малого, я изменила только руку, потому что для полного превращения мне пришлось бы как минимум снять платье: фигура Его высочества не поместилась бы в него. Но руки, на удивление, оказалось достаточно. С неё я отправила призванную маг-силу метаморфа, давая ей задание продублировать магическую вязь принца. И чудо случилось — я чувствовала, как по руке струится сила, отделяется от ладони невидимое тепло и проникает в дверь, а потом возвращается с ощущением свободы. Вторая проба вскрыть металлический замок — и успешно, щелчок поднявшейся щеколды откликнулся торжествующим безмолвным воплем внутри меня. «Опасная ты необручница, Ана!» — похвалила я себя и сосредоточилась на мыслях о принце.

Страшно было зайти внутрь и увидеть тот ужас, но… меня встретила мирная картина спящего на кровати Генриха. Храпел, правда, он ужасно через открытый рот. И спёртый от пьяного угара воздух сдавил мне горло. Я торопливо направилась к закрытому окну, и за свою невнимательность едва не поплатилась — на полу валялось несколько пустых бутылок, одна из них была явно намеренно разбита об стену рядом с зеркалом, я споткнулась об бутылку, и только брошенная на пол подушка смягчила моё падение.