Привели в дом, в котором располагалась комендатура и заперли.

— Шура, что же будет то теперь? — голос Тони дрожал.

— Эх, Тонька, ну что же ты вылезла то? Не видела что ли, что меня полицай остановил? — Шурка тоже была напугана, но ещё больше злилась, что подружка так глупо попалась.

— Я думала, что у тебя молоко берут, хотела своё тоже предложить…

— Предложила? — Сашка посмотрела на злосчастное молоко, которое теперь стояло рядом и мозолило глаза. — Ну что, давай хоть сами его выпьем, чтоб не пропало.

Шурка открыла банку и с наслаждением отхлебнула. Тоня, глядя на неё, открыла свою.

Молоко выпили, немного успокоились и задремали.

От внезапного шума за стеной резко проснулись, стали прислушиваться. Говорили на финском. Девочки научились понимать отдельные слова, но беглую речь разобрать не могли.

Вдруг дверь открылась, вошли полицаи и потащили упирающихся испуганных девчонок в соседнее помещение.

Там стоял большой стол. Шурку подтолкнули к нему, повалили на живот и задрали платье. Затем, один из них взял розги, размахнулся и, со всего маху, ударил.

Сашка взвыла. Боль была такая, что, казалось, прикладывают раскалённое железо, а потом, вместе с кожей отдирают. Удары сыпались снова и снова.

Тоня с ужасом наблюдала, ожидая своей участи. Сашку стащили со стола и толкнули туда, дрожащую от страха подругу. Каждой дали по пять розг. На ломаном русском предупредили, чтобы больше их, на запрещённой территории, не видели и отпустили.

Девчонки еле ковыляли. Разодранная розгами кожа кровила и прилипала к белью, от этого, каждый шаг доставлял мучение.

Шурка шла домой расстроенная: мало того, что попали на полицая, так ещё и с пустыми руками сегодня домой возвращается.

— Шура, ты куда запропала? — мать встретила её у порога. — Я уж испереживалась… Васю к Тоне отправила, думала ты там, а тётя Настя, там, сама места себе не находит.

Увидела Шуркино лицо, испугалась ещё больше.

— Да что ж случилось то? Не молчи же.

— Мамочка, я молоко сама выпила… Нас с Тонькой полицай схватил и запер. А потом нас поролиии. — Сашка, всхлипывая, задрала платьишко, показывая красные рубцы.

Февронья обняла дочь.

— Пойдём. Ляжешь. Помажу тебе ранки…

Принесла мазь, которую готовила сама из цветков зверобоя.

— Дааа, долго ты теперь сидеть не сможешь. — помолчала и продолжила как бы про себя — значит молоко мы теперь менять не сможем.

— Ну, вот ещё! — Фыркнула Шурка — Просто я теперь буду аккуратнее.

Шёл 1943 год. Люди на оккупированной территории проходили школу выживания.

Это тогда приросла к Саше поговорка: "Голь на выдумки хитра".

И, на самом деле, люди друг от друга учились житейским премудростям: как, не имея муки, испечь хлеб, например. Или, износилась обувь, что делать? Когда нет возможности купить…

Финны были заинтересованы в развитии колхозов и использовали местное население, заставляя работать на них. Николай до войны работал на сушке зерна, был привлечен работать и при финнах.

Саша приходила к нему под видом: "несу покушать брату".

Сама же, подвязывала штанины шаровар внизу так, чтобы плотно прилегали к щиколотке. А в сушилке, украдкой, успевала бросить в шаровары несколько горстей зерна. Шла к тёте Насте. Вместе зерно перемалывали. Заранее заготавливали и сушили мох, затем его растирали и добавляли в муку. Летом собирали и сушили на зиму травы, листья и кору деревьев. Использовали их добавляя в муку, чай, суп. Умели лечить травами.

Вот и сегодня Сашка пришла к подруге. Тётя Настя как раз замешивала тесто. Шурка высыпала зерно в мисочку.

— Тётя Настя, а для моего хлебушка тесто сделаем?

— Шура, мой руки и начни пока перемалывать.

Сашка в ступе перетерла зерно, потом растолкла волокна мха, и сушеную крапиву.

— Шура, у меня сыворотка осталась, замеси на ней.

Девочка старательно замешивала тесто, предвкушая как придёт домой со своим хлебушком.

— Тоня, а ты пока почитай нам вслух про Чука и Гека. — попросила подругу.

— Я её уже читала. — девочке не хотелось перечитывать повторно.

— Ты читала, а я — нет. Видишь же: мы заняты… Ну почитай, чего тебе стоит? — канючила Сашка.

— Лааадно. Слушайте. — Тоня уселась поудобнее с книгой у окна, а её мама с Шуркой хлопотали возле печи.

На кухне витал манящий аромат. Когда хлеб был готов, Сашка засобиралась домой.

— Тёть Настя, а завтра поможете мне платье кроить?

— Хорошо, Шура, приходи, только не рано. Я с утра занята буду.

— Тогда ближе к обеду приду, хорошо? Спасибо, что помогли хлеб испечь, пойду маму порадую! — проговорила Сашка, выбегая на улицу.

Мать дома сидела за прялкой: купленные в начале войны ягнята, выросли, и уже дважды давали приплод. Теперь в семье Саши была шерсть и, иногда, мясо.

— Мам, мы сегодня с хлебом! — Положила на стол тёплый каравай.

— Опять у Красоткиных была? Тётя Настя там не устала от тебя?

— Что ты, мама, она сама всегда зовёт. Я и на завтра уже договорилась: ты мне разрешила отрез взять на платье, так я у неё и раскрою.

— Я думала, мы завтра с тобой лён подёргаем…

— Так давай, с утра — лён, а потом, как справимся, я к тёте Насте схожу?

— Да. Я с утра и собиралась… Обувь износилась. Ходила к мастеру, сказал что возьмётся к осени ботинки из кожи пошить, а мы потом льном верх надвяжем.

Летом ходили в лаптях. Тимофеевна, древняя старушка, что жила в Низовье, была мастерицей. До войны плела корзины, короба и другую хозяйственную утварь. А сейчас плела лапти. Кто хотел научиться — не отказывала, помогала. А ей приносили кто что мог, из еды. Так и жили сообща.

В первый год оккупации Февронье с детьми тяжко пришлось: огорода не было, картошки не запасли. Скотины тоже не было. Выкручивались как могли: Сашка молоко меняла, да от солдат кашу иногда приносила, а Василий нанимался пахать. До войны лошадей многие держали. Сейчас меньше, но соблюдая очерёдность в сезон успевали всю землю перепахать. Мужских рук не хватало, вот и нанимали за харчи. Кому дрова колоть, кому косить, кому что-то починить.

Следующей весной, после начала войны, Февронья присмотрела заброшенные огороды. Перекопали и посадили картошку, свеклу, морковь и даже капусту. Осенью заквасят её в бочке, будет чем щи зимой заправлять.

Телочка, взятая в начале войны, подросла, и в феврале мать договорилась в колхозе с ветеринаром, чтобы её осеменили. Теперь к декабрю ждали отёла, а там и своё молоко будет…

Утром Сашка не залёживалась, привыкла рано вставать. Зато, поможет матери со скотиной управиться и ещё весь день впереди свободен.

Весной посеяли лён. Пришла пора его заготовить.

Утром с порядней управились и пошли с матерью на огород.

— Мам, а почему лён надо с корнем дёргать? Почему косой или серпом не скосить? Быстрее же будет. — Сашка грызла дудку, сорванную по пути и пыталась осмыслить технологию изготовления нитей из льна.

— Косой ты укорачиваешь стебель. А нам надо, его как можно более длинный для нитей оставить.

— Понятно. А что потом? Выдергаем его сегодня, а дальше что?

— Оставим в поле на земле. Его дождём будет поливать, потом солнцем сушить. Недели три полежит, размокнет, размякнет, а потом соберём и домой привезём.

— А потом? — всё допытывалась Сашка.

— Потом — суп с котом. Давай уже делом заниматься, пока дождь не пошёл, а то вымокнем. — Февронья с беспокойством поглядывала на наползающие тучи.

Саша глянула на небо: было солнечно, но со стороны Яг ручья надвигалась явно дождевая туча. А здесь и укрыться негде.

Прикусила язык и сосредоточенно принялась за работу. Собирали растения в небольшие пучки, выдёргивали, связывали и укладывали рядками, чтобы потом удобнее было их переворачивать.

Наконец справились и с наслаждением разогнули спины. Перед дождём парило. Сашка вспотела, а кофту не снять: оводы дождь почуяли, оживились, роем вьются над ними.