Павлик пришёл поздно. Дети уже спали, а Саша ждала его на кухне. Увидел её:

— А ты что не спишь?

— Павлик, ты где был?

— Я же тебе говорил, там юбилей, попросили поиграть.

— Что-то не припомню я, чтобы у Нины юбилей был, — Саша успела сложить два плюс два: дом, детей и женщину.

У мужа от её проницательности отвисла челюсть, он не сразу нашёлся что сказать, потом понял, что отступать некуда и сменил тактику.

— Где был? — говоришь, — Меня там уже нет. Раз муж сказал, что дела были, значит были. Сплетни тут бабьи собирает по посёлку. Сама вон с фермы последняя уходишь, чем там с бригадиром занимаешься? А? — лицо его вдруг исказилось злобой. — Что, молчишь, сука? Думала не узнаю ничего про вас?

Саша встала с табурета и начала отходить, муж был пьян, нес какую то чушь и сам же в неё верил.

Павел в ярости надвигался на неё:

— Что, по мужикам пошла? — схватил вдруг её за руку и больно сжал, — смотри, узнаю что про вас — убью и дети сиротами останутся, — с силой толкнул её на кровать.

Саша отодвинулась в страхе к стенке и молча глотала слёзы.

Ночь почти не сомкнула глаз, и в четыре утра встала на работу. Всю смену думала о вчерашнем скандале, в котором сама же оказалась виноватой. "За что он на неё кричал? Когда она позже всех с работы выходила? В понедельник? Так свет отключали, без аппаратов коров доила, задержалась, а кто там первый, кто последний уходил и не помнит".

Днём, когда ушла на вторую дойку, он ещё не пришёл, а вечером вернулась домой, он ходит с таким видом, как будто она виновата во всех смертных грехах.

Напоказ с детьми книгу читает, а её, наоборот, игнорирует как прокаженную. Будто не с работы, а с гулянки пришла.

Так и пошла размолвка. В выходной, муж с баяном с утра уходит. Возвращается поздно. А она, помня неудачный опыт поговорить с ним, вечером молчит. Если спать не успеет лечь — ужин подаёт. Как-то пришёл уже ночью. Она притворилась, что спит. Так он зашёл в комнату со скандалом:

— Тебя мужа встречать не научили? Или в конец обленилась, смотрю? — Саша вскочила с постели, испугалась, что детей разбудит.

Разогрела ужин, подала. Стала уходить, рявкнул:

— Что ты всё нос от меня воротишь? Или завела хахаля? — упёрся в неё пьяным взглядом.

— Тише, Павлик, детей разбудишь, — говорить с пьяным себе дороже, это она уже уяснила. А трезвого мужа не видела давно.

— Павлик, сено пора заготавливать. Может в выходной вместе покосим?

— Что ты тему меняешь? На сено разговор она переводит. Буду свободен, покошу…

Иди, ладно, спать. Голову только забивать мне горазда, — сел за стол.

Саша ушла спать, хотя не была уверена, что муж не поднимет её вновь.

Косить сено у него так времени и не нашлось, поэтому она ходила днём, подкашивала, где что найдёт, потом ворошила. Затем договорилась, чтобы привезли сено, убрала на сеновал. А когда зарядили дожди, Саша радовалась, что успела вовремя управиться.

На работе начались шепотки. Зашла как-то в "красный уголок" попить чай, а женщины при её появлении резко замолчали. Понимала, что за спиной судачат про их отношения. Сашу всё это угнетало, но поговорить с мужем не получалось. Павлик последнее время вёл себя агрессивно.

И вот, в августе, он как то вообще не пришёл домой ночевать. Обычно днём он был на работе. Когда вечером пришла с дойки, дочери напряженно уставились на неё и молчали. Саша подумала, что опять что-то нашкодили, но огляделась и увидела открытые дверки шкафа: вещей Павлика не было. Посмотрела на Наташу.

— Мама, он пришёл, собрал свои вещи и ушёл. Я тихонько шла за ним. Видела, он к этой Нине зашёл.

Саше стало так противно на душе и обидно, что впору было разреветься, но не могла. Не хотела детей пугать. В голове крутилось одно: он всё это время изменял, а её изводил придирками и ревностью. И ушёл молча, даже объясниться не удосужился.

— Бог с ним, — вздохнула она. — Давайте ужинать.

На следующий день поселковое радио донесло, что видели Павлика с Нинкой и детьми. Они с чемоданами садились в машину. Ехали на станцию. Павлик сказал, что домой, на родину уезжает…

Прошёл год. Сказать, что Саше было тяжело — ничего не сказать. Хотя последнее время Павел мало помогал по дому. И в жизни Саши после его отъезда практически ничего не изменилось. Но со временем в хозяйстве всё больше и больше не хватало мужских рук. С детьми помогала мать. Она уже не работала, хотя от колхоза пенсия была очень маленькая, но здоровья уже не было. Особенно после травмы, когда на неё наехал на лошади пьяный конюх. Тогда она ударилась головой и теперь часто страдала от головных болей.

После того как мать перестала работать, она стала каждый день ходить на могилу мужа.

А поселковое кладбище находилось сразу за домом Саши. Когда им выделили участок, она от радости не придала этому значения, а теперь, когда из окна детской открывался вид на кресты, не раз пожалела, что не попыталась попросить другой.

Мать приходила и по пути приводила Лену с яслей. А вечером девчонки по очереди с сестрёнкой оставались. Договаривались чья очередь нянчиться, Наташа была старше и хитрее, поэтому чаще в няньках оставалась Аля. Из-за этого сёстры часто ссорились.

Весной Саше надо было ещё и с огородами управляться. Но и это было ничего. Больше всего душу бередила тоска и обида. Саша никак не могла смириться с тем, что Павлик так резко изменил отношение к ней и уехал.

Шла как-то с работы в обычных думах, как свести концы с концами: надо купить одежду и обувь девчонкам. Опять всё обросли. Пальто Але переходило от Наташи по наследству, а вот обувь старшая вынашивала до дыр. Лене тоже надо было покупать одежду и обувь. То, что раньше Аля обрастала, она отдавала, не предполагая, что всё самой вскоре понадобится.

Зашла домой и опешила от увиденного: в комнате сидел Павлик. Девчонки с новыми игрушками и какими то обновками скакали по нему. Он дурашливо их удерживал, а они с визгами и писками вырывались. Лена сидела у него на коленях, вся измазанная в шоколаде и запихивала в рот конфету, видимо уже не первую.

Аля, увидев её, прибежала навстречу:

— Мама! Мама! Папа приехал! Смотри, что он мне привёз, — протянула куклу, — смотри, у неё волосы настоящие! И туфельки есть, и платьице. Красивая, правда?

Наташа, увидев мать, засмущалась. Как будто та застала её за чем то постыдным. Села на диване и смотрела, что она скажет.

Павлик встал, подкинув Лену на руки, подошёл к ней:

— А вот и мама наша пришла! Доча, где мама?

Лена указала на неё пальцем.

— Мама, на! — протянула фантик.

Саша взяла его и пошла на кухню. Она была в смятении. Павел вёл себя так, как будто и не уезжал год назад с любовницей… А дети явно были рады встрече с отцом. Прогонять его сейчас было неуместно.

Павлик пришёл следом, с Леной на руках. Саша подошла забрать дочь:

— Лена, иди к маме, надо ручки намыть.

— Ты сюда каким ветром? — обратилась к мужу.

— Шура, я дурак. Прости меня. Не могу без вас. Смотрю на чужих детей, а свои перед глазами стоят. Прости! — подошёл, обнял её вместе с Ленкой.

— Папа! — Ленка обхватила его за шею.

Так и стояли: Саша держала дочку, та держалась за шею отца, а муж удерживал Сашу за плечи.

— Пусти. Дети смотрят, — наконец вывернулась она.

Поужинали. Павел ушёл укладывать Лену, с книжкой в руках, а Аля пошла следом и привалилась к нему подмышку. Наташа сидела, украдкой поглядывая на мать. А Саша помыла посуду и взяв подойник, пошла в хлев.

Пока доила, слушала как струйки бьют о стенки ведра: вжик-вжик-чирк-вжик… Вспомнилось детство, когда мать так же доила Майку, а она тихонько сидела рядом. Как хорошо тогда было.

Дверь скрипнула. Не оборачивалась. Знала, что он стоит за спиной.

— Шура, прости! Не могу я без вас, — затянул он старую пластинку.

Саша вздохнула. Ей так хотелось ему поверить.