Подруга познакомила её со своими одноклассницами. И благодаря Сашкиной лёгкости в общении, простоте и жизнерадостности, а также обилию запаса интересных историй из своей жизни, девочка легко влилась в их компанию. И, часто, именно она была в центре внимания.

Сегодня у Тони было пять уроков, а у Сашки, в её первом классе, занятия уже закончились. Шла не спеша домой. Весеннее солнце изрядно припекало.

Подошла к мосту и ахнула: река вскрылась. Огромные льдины, сталкиваясь и наскакивая друг на друга, с грохотом и треском продирались между берегов в бушующем потоке. Летом, местами, речку можно было перейти вброд, но сейчас вода прибыла так, что, казалось, ещё немного и затопит дорогу. Сашка переходила через мост, с опаской поглядывая вниз. От того, что там всё неслось, кружилась голова. Взялась за перила. Казалось, что поток сейчас подхватит её и унесёт за собой вместе с этим шатким мостом. Было страшно, но, в то же время, она испытывала необычайный восторг от весеннего буйства природы!

Ещё немного и вновь зазеленеет всё вокруг. И — ура! — начнутся, наконец, каникулы!

В мечтах о лете не заметила как пришла домой.

Мать жарила оладьи: их аромат чувствовался ещё в коридоре.

— Мама! Как я люблю олашки! Что это ты вдруг затеяла?

— Алексею сегодня, год, как ушёл. — мать печально вздохнула. — Вот, помяни брата.

Сашкино прекрасное настроение улетучилось. Пока переодевалась в домашнее, пока руки мыла — молчали. Села за стол.

— Ну что притихла? Кушай вот. — мать поставила на стол огромное блюдо с румяными оладьями и мисочку со сметаной.

По соседству все держали скотину и молоко можно было либо купить, либо что-то предложить за него.

У них не было ни коровы, ни огорода. Мать здесь начала привыкать, но с мыслью уехать ещё не рассталась. Поэтому и обзаводиться хозяйством здесь не хотела.

— Ой, мам, там лёд пошёл! Ты бы видела, такое течение сильное на реке, того и гляди мост снесёт. Я пока по нему шла — страху натерпелась! — снова принялась щебетать Шурка. — Льдины все в ширину не вмещаются, их выносит на берег. И они там одна на другую наскакивают и остаются лежать. А некоторые вывернулись и встали на ребро. Стоят там теперь, как ледяные башни.

Февронья молча слушала трескотню дочери, а в мыслях взвешивала все за и против: что же делать? Ехать на родину? Не ехать?

Она и не предполагала, что скоро всё решится само собой: шёл 1941 год…

В тот день, 22 июня всё было, как всегда: люди встали, пошли на работу. Когда по радио объявили, что Германские войска вторглись на нашу территорию… Сначала все притихли, пытаясь понять то, что услышали. И, наконец, пришло всеобщее осознание: Война.

В воздухе витала паника: женщины плакали, дети, ничего не понимая, притихли. Мужики напряжённо курили.

Началась всеобщая мобилизация мужского населения призывного возраста.

Семьи, у кого была возможность уехать к родственникам вглубь страны — уезжали.

Начали эвакуировать школу — интернат слабовидящих детей. Деревни пустели.

Февронье с ребятами ехать было некуда. У них нигде ничего своего не было: ни жилья, ни огорода, ни скотины.

Когда она поняла, что им придется остаться, стала думать, как жить дальше?

Шурка, как то, придя к подружке, сказала тёте Насте, что мама хочет заводить скот, но не знает как.

— Шура, а вот у нас ягняток овечки принесли. Дядю Петю в армию забирают, мне одной с хозяйством трудно будет управляться, могу вам ягнят недорого продать.

Сашка вечером рассказала матери о предложении. Стали думать, а где их держать?

Мать поговорила с хозяйкой, та и разрешила часть пустующего хлева занять.

А у Николая в колхозе трудодни накопились, договорились телёнка взять, время пройдёт, подрастёт и, глядишь, своя корова будет.

Хлевушку, пока лето, Коля с Василием начали утеплять чем получится. Забот в это лето прибавилось. Купаться и валяться с подружкой на солнышке у Сашки уже не получалось.

Деревни продолжали жить почти мирной жизнью. Только, вместо мужиков, теперь тяжёлую работу выполняли бабы да подростки.

Школа осенью продолжала работать и Саша пошла во второй класс. Но закончить ей его опять не удалось.

В октябре объявили о наступлении финских войск. Карельский фронт держал оборону, но нёс огромные потери.

В Ладву оккупанты пришли со стороны Низовья, когда их никто не ждал. Несколько наших солдат оказались отрезаны от основных войск. Потом говорили, что их подвела разведка. Они пропустили финские танки и вышли на дорогу, направляясь в лес. А за танками, навстречу им, шла финская пехота. Здесь наших солдат и расстреляли. В назидание местному населению, чтобы запугать, тела русских убитых хоронить не разрешали, и, их разлагающиеся на солнце тела, больше недели валялись на дороге.

Василий с друзьями видели как несколько солдат укрылись в заброшенном доме. Финны уже заняли посёлок, и днём к дому незамеченным было не подойти. Ребята ночью прокрались к ним, отнесли еду. Так ходили ещё несколько ночей, кормили их. Потом, когда финны перестали прочесывать окрестности, ночью вывели солдат к лесу. (На территории Прионежского района действовал, тогда, партизанский отряд "Верные друзья")

Финские полицаи выселили население на окраины, а центральную часть поселения заняли под свои казармы и комендатуру.

Установили и донесли до населения свои правила. В центральную часть посёлка заходить запрещалось. Полицаи на велосипедах патрулировали улицы.

Были люди из местного населения, которые добровольно согласились на них работать. Они же и указали на оставшихся в колхозах председателей.

В сельском хозяйстве оккупанты ничего не понимали, но обосновывались основательно, поэтому председателей в колхозах назначили бригадирами.

Отбирали молодёжь, тех кого по возрасту не забрали в армию, направляли на строительство дороги на станцию. Населению выдали хлебные карточки. Норма была разная. Для карелов и вепсов норма больше, а для русских — совсем мало.

Колю из-за хромоты к тяжёлым работам не привлекали, а Вася по возрасту не подходил.

Прокормиться семье стало трудно. У них своего ничего не было, и ежедневная задача теперь у Шурки была — найти еду.

Первые дни оккупации на улицах было безлюдно. Ходили задворками только в соседние дома. Шурку мать тоже с дому не выпускала. Потом потихоньку осмелели.

Надо было думать как теперь кормить семью. У Февроньи были припасены отрезы ситца, думала уедет на родину, там пригодятся, а понадобились здесь.

Пошла к соседям, договорилась брать у них молоко, а рассчиталась ситцем.

Сашка с Тоней каждый день ходили в "разведку". Осматривались. Вдоль посёлка, со стороны полей, были вырыты оборонительные траншеи. Вот по ним, девчонки, могли передвигаться незамеченными даже до центра поселения.

Молоко, которое мать приносила, сами не пили. Девочки пробирались к солдатским казармам и выменивали молоко на паёк или галеты. Солдатам однообразная каша не нравилась и они охотно её меняли на молочные продукты.

Вот Сашка и караулила их обеды / ужины. Стоит, ждёт. Солдаты покушают, потом детей подзывают, отдают еду. Шурка котелок возьмёт и через дорогу к речке бежит, чтобы полицаи не увидели. Там уже Василий с ребятами поджидают. Покушают, Сашка котелок намоет и бежит обратно возвращать. А иногда, когда кто-нибудь из солдат от каши совсем отказывался — ей отдавали полный паёк. Тут уж Сашка, счастливая, бежала с котелком домой.

У многих финских солдат на родине были оставлены семьи и дети, и они местных ребятишек жалели. А вот женщины, финки, вредные были: если увидят, что ребята возле казарм крутятся, могли полицаям их сдать.

Как то Сашка с Тоней пошли молоко менять. Крадутся, прячутся вдоль берега. Тоня осталась в кустах, а Сашка решила перебежать дорогу к казарме. Уже добралась до ворот, а тут, откуда ни возьмись, подходит полицай. Остановил её, начал на ломаном русском допрашивать, почему она на запрещённой территории. А подружка издали не поняла, думала, что у Сашки молоко берут. Выскочила из укрытия и тоже подбежала. Тут их обеих и задержали.