Когда удар колокола возвещает конец работы, то надо как следует приглядеть за тем, чтобы весь инструмент был возвращен на место. Еще до того, как уйти со строительной площадки, надо проверить, что все, что было взято из инструментальной, налицо. Когда возвращают секачи, то никак нельзя довольствоваться тем, что число их сходится. Надо посмотреть, действительно ли это те самые, что были выданы утром. Всегда надо учитывать, что найдутся отдельные люди, которые не прочь присвоить себе хороший секач и вместо него вернуть свой старый и негодный для работы. Такая подмена может иметь место и в отношении топоров, пил, кирок и лопат.

Если во время работы вдруг хлынет дождь, то немалых усилий стоит удержать моих подопечных от того, чтобы они не разбежались и не побросали свой инструмент, который тогда легко может потеряться.

У совсем примитивных народов — и, к сожалению, не только у них одних — случается также, что если во время работы рукоять лопаты или кирки или топорище сломаются, то, вместо того чтобы принести обе половины домой, инструмент этот просто бросают. Никому не приходит в голову, что этим наносится ущерб нашей больнице, что придется покупать новую лопату, кирку или топор, вместо того чтобы сделать новую рукоять или топорище.

Работа на площадке требует настолько пристального и всестороннего наблюдения, что обеспечить его один я не в силах. Надо, чтобы нас было там по крайней мере трое. Помощниками моими в этом деле последнее время являются г-н Эрвин Матис, г-н Винь и сиделка-швейцарка Верена Шмид. Привлекаю я к этой работе и тех из моих гостей, которые способны с ней справиться. Последнее время нам помогает одна голландка, за эти несколько месяцев она приезжает к нам уже второй раз. Г-н Мишель из Страсбурга, который в течение двадцати пяти лет в свободное время принимает участие в постройке больницы, этой весной провел здесь месячный отпуск, чтобы познакомиться с ведущимися в Ламбарене работами. Большую часть этого времени он отдал нашей строительной площадке, руководя работой по прокладке рельс для наших вагонеток, на которых мы собирались перевозить землю. Он был поражен обилием и разнообразием требований, которые предъявляла ему эта работа, равно как и парижанин Ги Бартелеми, который в течение пяти месяцев помогал мне строить деревню для прокаженных.

У моих черных пациентов много хороших сторон. Главные из них — это добродушие и верность. Но, к сожалению, у них есть одна черта, которую мы находим у всех примитивных и полупримитивных народов: как постоянные работники они ненадежны. Тот, кому не приходилось иметь с ними дело, не может даже себе представить, какого напряжения и каких сил требует работа с ними на строительной площадке и сколько она приносит разочарований.

Я уже, кажется, начинаю жалеть, что так много внимания уделил тем трудностям, с которыми мы столкнулись при постройке деревни для прокаженных. Но, может быть, все же есть известный смысл в том, чтобы друзья нашего дела поняли одну из главных задач, стоящих перед теми, кто имеет дело с примитивными или полупримитивными народами: воспитать в них сознательное отношение к труду. Только когда они и в этом смысле продвинутся вперед, они придут к тому образу мыслей, который является предпосылкой настоящей культуры. Проведя известное время в общении с европейцем, если тот человек достойный, туземцы действительно начинают к ней приобщаться. Мы наблюдали это и в нашей больнице: среди туземного персонала и тех больных, которые, как например прокаженные, задерживаются у нас на длительное время, оказываются люди, которым не что иное, как воспитание трудом, дает возможность развиться духовно.

Около трети построек деревни для прокаженных готово. Среди них есть и отдельный домик, где больных этих будет принимать врач и где будет проводиться необходимое лечение. Он расположен в тени двух манговых деревьев и носит название «Дом Греты Лагерфельт». В последних письмах к этой горячей поборнице нашего дела в Швеции я рассказал ей о том, как мы строили этот дом. Она особенно им интересовалась. Построен он был на одно из ее пожертвований.

Всякий раз, когда прокаженные переселяются из полуразвалившихся хижин в новые здания, они приходят в восторг от прекрасных палат, в которых они теперь будут жить. Особенно довольны они тем, что в этих новых помещениях есть крепкие, запирающиеся на замок двери, чего не могло быть в прежних бамбуковых хижинах.

И теперь, в старости, так же как в 1925 — 1927 годах, я снова испытываю чувство удовлетворения от того, что сумел создать для моих больных значительно более удобные помещения и при этом руководил всеми строительными работами сам. Но удовлетворение это, однако, не освобождает меня от мысли, что, будучи в течение всего этого времени занят строительством больницы, я не имел возможности жить той жизнью, которую себе прочил. Я надеялся, что наконец-то выкрою время, чтобы, наряду со спокойной врачебной работой, снова вернуться к своему письменному столу, завершить кое-какие литературные труды, которыми я занимался долгие годы, и надлежащим образом вести свою обширную корреспонденцию. Ничего этого не случилось. Я очень огорчен тем, что, несмотря на то что ради этой переписки отрываю часы от сна и несмотря на помощь, которую мне в этом деле оказывают фрейлейн Коттман и фрейлейн Сильвер, остается еще столько писем, на которые люди вправе ожидать от меня ответа, а я обманываю их ожидания. Особенно же тяготит меня, что я не успеваю выразить стольким дорогим мне людям благодарность за то, что пожертвованиями своими они дали нашей больнице возможность продержаться в самые тяжелые для нее годы. Пусть они меня за это простят и помнят, как я за все им признателен. Оттого, что я встречаю в людях вновь и вновь понимание и доброту, я испытываю прилив сил и радости, воодушевляющие меня продолжать мое дело.

О больнице в целом я напишу тогда, когда постройка деревни будет завершена и я смогу вернуться к врачебной работе.

А сейчас не могу не упомянуть, как о важном событии, о том, что с марта этого года у нас в больнице появился рентгеновский аппарат. Мы с доктором Перси решили, что больше нельзя откладывать эту покупку. Решение это было вызвано главным образом тем, что без рентгеновских снимков, позволяющих следить за состоянием легких, нет возможности проводить современное, во многих отношениях обнадеживающее лечение туберкулезных больных. Много значило и то, что познания доктора Перси в области электротехники позволили ему всецело взять на себя установку аппарата и мы были избавлены от необходимости приглашать для этого специалиста, что сэкономило нам немало средств. Голландская фабрика, приславшая нам этот изготовленный специально для тропиков аппарат, предоставила доктору Перси возможность настолько обстоятельно ознакомиться с его конструкцией, что он в случае необходимости сумеет сам его починить. Мне остается поблагодарить администрацию этой фабрики за ее исключительную любезность и все услуги, которые она нам оказала в связи с покупкою этого аппарата.

Задумано нами и еще одно нововведение в нашей больнице. Дело в том, что наши пациенты согласились наконец носить сандалии. С давних пор я уже пытался приучить их делать себе из легкого дерева или из кожи сандалии, чтобы не ходить, босиком по территории больницы, где ничего не стоит поранить ногу о колючки и разбросанные среди травы острые камни и осколки стекла. Напрасно ссылался я на то, что у Гомера красавец-бог Гермес всякий раз, отправляясь в странствия, даже и тогда, когда ему надо было лететь по воздуху, надевал сандалии, — пробудить в моих больных интерес к этому виду обуви мне так и не удалось. На картинках в иллюстрированных журналах, которые сюда приходили, они постоянно видели белых мужчин и женщин в ботинках или туфлях и никогда — в сандалиях. Поэтому вопрос для них решался просто. Так как ботинки были им недоступны, они продолжали ходить босыми, не обращая ни малейшего внимания на мои советы.

Когда я пытался убедить моих пациентов сделать для себя сандалии, я думал и о том, что те, у кого забинтованы ноги, перестав ходить босиком, не будут больше пачкать повязки, шлепая по сырости и грязи.