Через три дня после нашего переезда начинается такой наплыв больных-европейцев, что мы не знаем, как их и разместить.

После того как аптека уложена, я сразу же начинаю разбирать принадлежащие нам строения старой больницы. Некоторые из них являются собственностью миссионерского пункта и были предоставлены нам лишь во временное пользование. Как внимательно приходится следить, чтобы, ломая стены, негры мои не повредили брусьев и досок! Какого труда стоит вытащить из дерева гвозди и выпрямить их все, чтобы. они снова были годны к употреблению!

Полученные при разборе строений доски идут главным образом на сооружение коек, которые, как и в старой больнице, располагаются по две одна над другой. Этой работой занимается в свободные часы доктор Трене. Как человек практичный, доктор Трене придумывает такой способ скрепления досок, который позволяет их время от времени снимать, чтобы вынести из барака, вымыть и высушить.

Но прежде чем он успевает сколотить последнюю койку, ему приходится бросить молоток и возвращаться в Европу. Его отпустили к нам только на год. 18 февраля он нас покидает. Надеемся, как и он сам, что в будущем ему еще удастся вернуться в Ламбарене.

На его место 23 марта прибывает доктор Эрнст Мюндлер из Швейцарии. Вместе с ним появляется г-жа Рассел из Канады, которая приехала сюда на несколько месяцев, чтобы помочь нам.

4 мая приезжает женщина-врач из Шотландии — тоже на короткое время — помочь нам в работе. Перед этим она работала на американском миссионерском пункте в Бельгийском Конго. Она посвящает себя дизентерийным больным и больным сонной болезнью и, кроме этого, работает в лаборатории.

Г-жа Рассел очень скоро находит свое призвание. Она берет на себя руководство людьми, которые валят лес и работают на плантациях. Этим она дает возможность фрейлейн Коттман освободиться для другой работы.

Новой производительнице работ скоро удается завоевать симпатию негров, и они охотно ее слушаются. Примечательно, что из всех нас эта белая женщина пользуется самым большим авторитетом среди туземцев.

Неразлучной спутницей ее становится ручная обезьянка, которую я подарил ей, когда она к нам приехала. Каждое утро она отправляется вместе со своей хозяйкою в лес. Полазав там по деревьям, она неизменно возвращается.

Работы у нас все время столько, что нет возможности с ней справиться, и поэтому мы с благодарностью принимаем предложение некоего г-на Карла Суттера оказать нам посильную помощь. Г-н Суттер — швейцарец и перед этим торговал лесом. Вместе с г-жой Рассел он руководит работами на плантациях и в лесу. Пока не окончилось сухое время года, нам хочется очистить большой участок от леса.

По счастью, к этому времени готово уже несколько комнат нашего дома на холме, а то мы не знали бы, как и где разместить всех вновь прибывших. В самом начале лета новая кухня возле жилого дома покрыта крышей. Теперь можно готовить на новом месте. Вскоре вступают в строи курятник и хлев для коз, и можно уже перевозить туда всю нашу живность.

В то время как врачи завершают внутреннее оборудование больницы, а Ганс Муггенштурм заканчивает постройку жилого дома на холме, я забиваю сваи для еще одного дома из пяти комнат, который будет стоять на склоне холма напротив больницы. Впоследствии там будут жить врачи. Дом на холме предназначается прежде всего для наших сиделок. Мало того, там есть еще палата для больных женщин-европеек, наша общая комната и столовая и к тому же еще и складские помещения. При африканском доме не строят ни склада, ни погреба. Все должно храниться в комнатах.

Помимо всех упомянутых работ надлежит еще возвести изгородь, которая должна отгородить больницу вместе с жилыми домами и садом от леса. Длина ее достигнет пятисот метров. Столбы для этой изгороди найти нетрудно. Дело в том, что здесь, в лесу, есть такие деревья, которые, будучи срублены, а потом снова посажены в землю, тут же пускают корни и продолжают расти. Так мы строим изгородь с живыми столбами. Между этими столбами натягиваем проволочную сетку. Всю эту большую работу по ограждению территории мы предпринимаем ради разведения коз, которым мы здесь занимаемся. Коз наших нельзя пускать в лес, там они неминуемо станут добычею леопардов.

Как же выглядит теперь наша новая больница? В большом бараке (двадцать два с половиной метра длины и восемь — ширины) находятся приемная и процедурная, операционная для обычных операций и еще другая — для гнойной хирургии, аптека, кладовая для хранения запасов медикаментов, кладовая для белья и перевязочного материала и лаборатория.

Окна этого помещения, равно как и окна наших жилых домов и отделения для больных-европейцев, затянуты сеткой, предохраняющей от москитов. Благодаря этому врачи могут в случае необходимости работать в этом бараке также и вечерами, не подвергая себя опасности заразиться малярией. Под крышей из рифленого железа есть, — как и в отделении для больных-европейцев и в наших жилых домах, — еще и другая дощатая крыша, чтобы в помещениях было насколько возможно прохладнее. Между дощатой крышей и крышей из рифленого железа оставлено пустое пространство, высота которого двадцать пять сантиметров. Известно, что воздух — лучший изолятор.

Перед этим бараком ближе к реке стоит небольшой домик пять с половиной метров в длину и пять в ширину. Часть этого помещения занимает прачечная, другую — перевязочная для больных с язвами стопы. Со стороны барака, в котором работают врачи и сиделки, эти помещения остаются открытыми, для того чтобы, не оставляя своей работы, мы могли наблюдать за тем, как исполняют свои обязанности прачки и лекарские помощники.

Далеко растянувшийся в длину и расположенный ближе всех к реке барак предназначен главным образом для дизентерийных и психических больных.

Для изоляции дизентерийных больных сделано все необходимое. Их палаты наглухо отделены от остальных и имеют свой выход к реке. От реки же эти больные отделены изгородью, чтобы они не загрязнили в ней воду.

Для психических больных отведено восемь палат и одно открытое общее помещение. Тем, что я мог столько для них сделать, я обязан пожертвованию в пользу этих несчастнейших из несчастных моей больницы со стороны общества Гилдхаус в Лондоне в память покойного члена этого общества г-на Эмброза Померой-Крэгга.

В следующем, расположенном выше по склону холма бараке наряду с палатами для больных находятся также кладовые для хранения продуктов и посуды. Под этим построенным на сваях домом больным раздается пища.

В бараке, расположенном выше всех, размещаются семьи с детьми,. а также женщины и девушки, прибывшие сюда без родных.

В расположенном на такой же высоте, но несколько выше по течению реки бараке сосредоточены послеоперационные больные.

Во всех больничных бараках имеются комнаты для обслуживающих эти бараки лекарских помощников.

Если пациенты наши будут терпеливы как овечки и скопом войдут в свой загон, то больница сможет вместить что-нибудь около двухсот пятидесяти больных вместе с сопровождающими их лицами. Обычно же в ней находится от ста сорока до ста шестидесяти больных.

Немного выше по реке у самой воды построен сарай-навес для лодок (четырнадцать метров в длину и шесть в ширину). На воде должны оставаться только те лодки, которые все время курсируют. Остальные же лучше сохраняются, когда они на суше и под крышей.

В этом сарае отведено также место для гребцов, которые привозят к нам больных европейцев; в прежней больнице нам всегда стоило большого труда разместить их на ночлег.

После того как самые срочные работы по внутреннему оборудованию больницы закончены, доктор Лаутербург и доктор Мюндлер могут снова всецело посвятить себя больным. Насколько же легче нам работать в новой больнице, чем было в старой! Теперь у нас наконец простор, много воздуха, много света. Как благодатно действует на всех врачей то, что здесь значительно прохладнее, чем на прежнем месте!

Радость их омрачается тем, что этой весной у нас умирают двое больных тяжелою формой малярии. Один из них первое время не внушал нам никаких опасений. Чтобы освежиться, он выпил два стакана пива. На следующий же день вспыхнула лихорадка, справиться с которой оказалось невозможным. Это уже второй случай, который я здесь наблюдаю: употребление пива приводит к резкому ухудшению в состоянии больного малярией, и дело кончается смертью. Чем это можно объяснить, мы до сих пор не знаем.