Постепенное наведение порядка в нашем больничном хозяйстве могло бы с новой силой воодушевить нас на работу, если бы последствия нехватки места, дизентерии и голода не были столь безысходными. Изо дня в день положение ухудшается. Дизентерия продолжает распространяться по больнице. Почти каждый день находишь какого-нибудь больного, который ею только что заразился. К тому же прибывают еще и новые пациенты. На днях мы за одно утро приняли шесть человек.
Помимо моей воли, мысли мои принимают такое течение, которому не следовало бы поддаваться и тем не менее приходится. На перемещение больницы, которому я с момента возвращения противлюсь, меня теперь толкают другие, новые обстоятельства. Уже несколько месяцев как я всеми силами стараюсь не думать о том, что места, которого в прежней больнице хватало для сорока больных, никак не может теперь хватить для ста двадцати!
Из-за недостатка места я не могу так, как следовало бы, изолировать дизентерийных больных от других моих пациентов. По тем же причинам я не могу создать необходимых условий несчастным психическим больным. Помещение, которым я для них располагаю, — темная каморка без окон — окружена палатами, где лежат другие больные. Изолированной же палаты, светлой и солнечной, у меня для них нет. Буйных больных я не могу держать у себя долго, потому что для других моих пациентов их присутствие непереносимо. Поэтому мне приходится оставлять их связанными в их деревнях, где они обречены на мучения и нередко на смерть, тогда как в больнице, где есть уход, они, может быть, могли бы еще поправиться. О том, какие это мне причиняет страдания, я ни разу даже не заикался никому из моих помощников. Если бы у меня было больше места для строительства, то я мог бы поселить психических больных на значительном расстоянии от других и исполнить по отношению к ним свой долг.
К тому, что у нас для обследования и лечения больных меньше помещений, чем следовало бы, и что они слишком тесны, как мои помощники, так и я сам относимся спокойно и ничего не требуем. Однако то обстоятельство, что нам приходится иметь на излечении сто двадцать больных вместо сорока и что работает не один врач, а трое, нельзя упускать из виду. Прежде всего нам не хватает места для многочисленных перевязок, делать которые приходится ежедневно. Мы вынуждены совершать их на открытом воздухе, что причиняет большие неудобства как самим больным, так и совершающему эти перевязки персоналу и противоречит всем правилам медицины. У нас нет помещения для гнойной хирургии, нет его и для бактериологических исследований, и для работы с микроскопом! В нашем распоряжении лишь две квадратные комнаты по шестнадцати метров каждая и еще два совсем маленьких помещения, из которых одно служит аптекой, другое же — одновременно лабораторией и стерилизационной. В комнате, где мы осматриваем больных, Жозеф делает вливания, двое негров перематывают бинты, а двое других моют пузырьки и бутылки. Толкотня и давка там, как на ярмарке. Напрасно стараемся мы не думать о том, как пагубно эти обстоятельства отражаются на нашей работе и сколько нам приходится тратить напрасно и сил, и нервной энергии.
Даже если бы не было эпидемии дизентерии, этот недостаток места в бараках нам тягостен. Мы не имеем возможности изолировать умирающих. Нет у нас и морга. Мертвые остаются вместе с живыми до тех пор, пока их не унесут на кладбище.
Негде мне разместить и персонал. За исключением Жозефа и повара Алоиса, все ютятся по углам и чуланам. Для того чтобы удержать помогающих мне в работе туземцев, обещаю им, что они будут жить в человеческих условиях. Но когда я исполню это обещание, неясно мне самому. Если бы я мог обеспечить этих людей хорошим жильем, то, несмотря на все трудности, мне бы все же удалось сделать из них лекарских помощников, недостаток которых так мешает нашей работе.
Пожарная опасность в нашей больнице настолько велика, что никак нельзя закрывать на нее глаза. Наши больничные бараки и вообще все наши строения настолько тесно придвинуты друг к другу, что достаточно одному из них вспыхнуть, как погибнут все остальные и не будет возможности их спасти.
Так вправе ли я быть в обиде на дизентерию за то, что она столь немилосердно напоминает мне, что у меня не хватает территории, чтобы строить, а помещения недостаточны для больных?
Голод же в свою очередь напоминает мне о нездоровом и опасном положении, которое создалось из-за того, что моя больница не имеет собственного участка земли, где можно было бы вырастить плодовые культуры и тем самым обеспечить больных продуктами питания. Если бы в самом начале лета, когда появились уже первые предвестья голода, я мог засадить какой-то участок земли маисом, то сейчас я имел бы возможность подкармливать им моих больных.
В больнице у меня всегда есть двадцать-тридцать человек, которые могут выполнять легкие полевые работы. Прежде всего, это родственники моих больных, которые их сюда привезли. Почему они должны сидеть сложа руки? Если участием в полевых работах они окупят стоимость своего содержания здесь и — хотя бы частично — содержания самих больных, то это и справедливо, и уместно. Затем, это легкие больные и выздоравливающие, которым также не может повредить небольшая работа. Больные с язвами стопы, когда идет грануляция, обычно уже чувствуют себя достаточно хорошо, чтобы несколько часов поработать. Таким образом, в больнице у меня пропадает немало рабочей силы из-за того, что рядом нет земельного участка.
До сих пор это не имело для нас такого большого значения. При сорока больных эта рабочая сила гораздо меньше для нас значила, чем сейчас, когда больных сто двадцать и даже больше. Да и сама мысль завести возле больницы плантацию нисколько не соблазняла нас, потому что мы могли еще как-то доставать бананы и маниок. Теперь же, когда свирепствует голод и становится все очевиднее, что бедствие это неискоренимо, положение совершенно иное. Для того чтобы просуществовать, больница должна по крайней мере какую-то часть необходимых для питания продуктов производить сама. Нам уже больше не приходится полагаться на привозной рис. Это обходится слишком дорого. Да и отнюдь не безопасно для больных постоянно питаться одним рисом: в этом мы могли достаточно убедиться на собственном опыте. Больные просто не в силах перенести рацион, состоящий исключительно из риса. Немало есть таких, которые прибывают к нам, уже пострадав от такого питания. К тому же из чисто медицинских соображений больным необходимо давать маис и бананы.
При каждом удобном случае разъясняю своим пациентам, что имею право принимать дары от моих заморских друзей, которые и содержат нашу больницу, только при условии, что здешние туземцы со своей стороны сделают все от них зависящее, чтобы оказать ей помощь продуктами или своим трудом. Этот принцип мы со всей настойчивостью осуществляем. Людям благоразумным мы его разъясняем, другим же просто ставим условием. Мы хотим, чтобы перед субсидирующими нас друзьями совесть наша была чиста. Нужды больницы, вопреки ожиданиям разросшейся и вдаль, и вширь, велики. Мы можем позволить себе только самые необходимые траты. Жители окрестных деревень и наши больные должны оказывать нам всемерную помощь.
Если бы возле больницы была плантация, те из больных, кому нечем оплатить свое содержание и лечение, получили бы возможность что-то заработать и скопить деньги, на которые они могли бы потом купить рис. И вот в октябре у меня созревает решение перенести больницу на новый, более обширный участок, который бы целиком принадлежал ей, и сделать это елико возможно скорее. У меня уже есть рифленое железо для крыш. Оно должно было пойти на покрытие бараков старой больницы. Теперь я употреблю его на постройку новых. В рабочей силе у меня недостатка не будет. Имея рис, всегда можно найти рабочих. Какими покорными стали теперь мои пациенты по сравнению с тем, чем были раньше! Они уже больше не уклоняются от работы, а, напротив, предлагают свои услуги, ибо те, что трудятся, получают большую порцию еды по сравнению с другими.
