Нужны нам и еще две комнаты: одна для Жозефа, а другая для нашего повара Алоиса. Так как для Жозефа у меня сейчас помещения нет, он живет у себя в деревне немного выше по течению реки и является сюда только на работу, а это означает, что приходит он поздно и рано уходит. Если с утра идет дождь, то он не является вообще, ибо, как и все южане, в дождливую погоду он не выходит из дома. Если же вечером ожидается торнадо, то он покидает нас в три часа, и переубедить его я не в силах. Гребля — речь идет о перегоне длиною в каких-нибудь полтора километра — до такой степени утомляет его, что это заметным образом влияет и на работу его, и на его настроение. Алоис живет далеко от нас, на другом конце миссионерского пункта, в хижине, лишь на время предоставленной в наше распоряжение.

Словом все это означает: «Строй еще, незадачливый доктор, и приготовь еще десять комнат!».

На участке земли, который отведен мне миссионерским пунктом, есть уголок, где можно построить дом длиною в шестнадцать и шириною в двенадцать метров. Там можно будет разместить белых больных, сложить запасы и поселить Жозефа и повара. Под домом, между сваями, можно будет найти место и для кур.

Живей за работу! При этом не забыть только об одном: новое здание должно быть сконструировано так, чтобы в случае надобности его можно было без особых трудностей разобрать и перенести в другое место! Миссионерское общество, чьим гостеприимством я с благодарностью пользуюсь, позволило мне возвратиться на его территорию и расположиться на его землях при условии, что я буду рассматривать свое пребывание на миссионерском пункте как временное. Оно держится того мнения, что предприятие такого большого размаха, как наше, может создать ряд неудобств для самого пункта и находящихся при нем школ, и это усугубляется еще и тем, что холмы, скалы и болота, которыми покрыта его территория, не позволяют возвести здание больницы в более отдаленном месте. Нечего говорить обо всех существующих в этом вопросе «за» и «против». Пока что мы пришли к соглашению, и все устроилось. Если бы я по приезде мог раздобыть брусья, и доски, и строительных рабочих, то можно было бы сразу же заняться перенесением больницы на новое место. У нас нет ни того, ни другого, ни третьего! Поэтому в силу необходимости мы остаемся на прежнем месте. И совесть моя в этом отношении чиста. Для миссионерского общества преимущество иметь возле себя больницу настолько велико, что причиняемые ее пребыванием неприятности не могут идти с этим в сравнение. К тому же, как мне кажется, те месяцы, которые мы провели здесь вместе, г-н Херман и я, доказали, что разумное и корректное поведение их руководителей позволяет миссионерскому пункту и больнице существовать бок о бок на одной территории, даже если они пространственно не отделены друг от друга так, как обоим бы этого хотелось, и что при всем этом каждое из этих двух учреждений получает весьма значительные выгоды от присутствия другого. Да и миссионеры района Огове тоже хотят чтобы я остался на пункте.

Однако я непременно должен считаться с возможностью дальнейшего перенесения больницы на новое место и соответственным образом возводить все мои постройки, в том числе и курятник.

Новый дом будет построен на сваях и покрыт рифленым железом. Американец, г-н Крау, теперь уже совершенно поправившийся, едет с надежными гребцами, которых я получаю на несколько дней в свое распоряжение, за тридцать километров вверх по течению, чтобы привезти оттуда с маленькой речки необходимые нам сваи твердого дерева. В вечерние часы новый доктор и я срываем землю, чтобы выровнять строительную площадку. Лесопильня в Нгомо обещает сделать все возможное, чтобы обеспечить нам доставку материала. Надо надеяться, что все подготовительные работы к началу сухого времени года продвинутся настолько, что можно будет приступить к строительству.

Постройка нового дома — смелая затея. Стоит только моему плотнику-негру от меня уйти, как все сразу остановится. Но дом должен быть построен.

В настоящее время плотник-негр работает мало. Его больной сонной болезнью жене становится все хуже. Она обречена.

До второй половины января новый доктор продолжает болеть фурункулезом. Иногда ему на несколько дней становится лучше. Потом приступы лихорадки возобновляются, и на теле появляются новые фурункулы. То, что приезжающие в Африку европейцы часто заболевают длительно протекающим фурункулезом, общеизвестно. Матильда Коттман чувствует себя лучше. Мои язвы начинают, кажется, заживать. Когда же я наконец смогу сбросить свои деревянные башмаки — такие неудобные и тяжелые?

17 января смерть избавляет жену моего плотника от долгих страданий. Мы заботливо ухаживали за ней и, во всяком случае, не допустили образования пролежней, до крайности отягчающих длительное течение этой и без того тяжелой болезни. Все мы отдаем несчастной страдалице наш последний долг.

Теперь мой плотник-негр долгое время, не будет работать. Печали принято предаваться в праздности. С этим ничего не поделать. Несколько недель будет теперь вдовец сидеть в своей хижине, порвав на себе одежду, и ни до чего не коснется. Этого требует от туземца священный долг. Первобытные народы чтят своих умерших больше, чем мы, во всяком случае в своих обычаях.

Итак, дом для обоих врачей мне приходится строить теперь одному. Доктор Нессман до сих пор еще пользуется гостеприимством четы Херманов.

Г-н Крау, американец, который должен был 20 февраля возвращаться домой, едет проведать своего друга и получает тяжелый солнечный удар. От этого сопротивляемость организма настолько снижается, что инфекция, с которой он после многомесячной борьбы, казалось, справился, снова одерживает над ним верх. Возобновляются приступы лихорадки — тяжелой и упорной. Образуются новые абсцессы. Жизнь его снова в опасности. Скольких забот уже потребовал от нас только один этот белый пациент, скольких трудов он нам стоил!

Но зато как приятно бывает видеть больных, в лечении которых при небольшой затрате сил удается многого добиться! Вечером как-то, когда мы сидим за столом, в комнату к нам врывается вдруг некий лесоторговец; он отчаянно жестикулирует.

— Я с ума сойду! — кричит он.

В испуге вскакиваем мы с мест, чтобы тем или иным способом его успокоить. Но, как тут же выясняется, причина его страданий кроется отнюдь не в мозгу, а в зубе. Под пломбой у него болит корень, В глуши девственного леса несчастному пришлось в течение нескольких дней терпеть жестокую и все возраставшую боль, вызванную тем, что образующиеся при гниении газы не находили выхода. Чтобы добраться до меня, ему пришлось ехать два дня в каноэ вверх по реке. На следующий день после того, как я удалил ему зуб, веселый сидит он с нами за столом. Он тоже обещает мне брусья.

Уже несколько недель, как на миссионерском пункте свирепствует леопард. Жертвой его становится среди бела дня коза, которая паслась со своими козлятами неподалеку от нашего дома.

27 января мы с Матильдой Коттман едва не тонем. Взяв хороших гребцов, возвращаемся домой из фактории, где мы совершали покупки. Лодка наша сильно нагружена, и уже совсем темно. Приказываю гребцам не подходить близко к берегу, потому что на пути туда заметил упавшее в воду дерево с огромными сучьями. Спустя некоторое время мне все-таки кажется, что мы слишком к нему приблизились. Гребцы разуверяют меня, и я успокаиваю себя тем, что глаза сынов природы в этой беспросветной тьме различают предметы гораздо лучше моих. Внезапно меня охватывает необъяснимое беспокойство. Я вскакиваю и заставляю гребцов повернуть в сторону от берега. В ту же минуту из воды высовываются сучья огромного дерева. Нам едва удается проплыть мимо, не задев их. Если бы не этот поворот, мы бы со всей силой врезались в них, были бы оглушены ударом и выброшены из лодки. На здешних негров никак нельзя полагаться, даже в тех вещах, в которых они действительно знают толк. Легкомыслие их столь велико, что надо быть готовым к любым неожиданностям.