«Страдание враждебно бытию» — подчеркивает Швейцер в «Культуре и этике». Самопожертвование и самоотречение не обязательно должны сопровождаться страданием. Наоборот, этим высоким человеческим чувствам и порывам должны сопутствовать удовлетворение и удовольствие. Несколько ниже мы увидим, как Швейцер делом своей жизни доказал, что для него самоотверженное служение людям было источником радости, счастья и глубокого внутреннего удовлетворения.

Швейцер склонен рассматривать страдание как спутника несовершенной морали, как порождение несовершенной организации общества. Страдания исчезнут, когда люди осознают всю важность сохранения жизни и человеческого достоинства, когда общество будет органично сочетать все три вида прогресса — материальный, духовный и социальный.[122]

Но и этому, в целом прогрессивному принципу этики Швейцера присущи слабости, обусловленные субъективно-идеалистическим характером мировоззрения мыслителя. Прогресс нравственности понимался Швейцером метафизически — как процесс увеличения числа людей, достигших высокого уровня нравственного развития. Мыслитель так и не преодолел до конца противопоставления личности обществу, что сказалось в разделении им нравственной ответственности на личную, в которой властен сам индивид, и надличную, в которой индивид якобы не властен.

Наконец, третий нравственный принцип этического учения Швейцера — принцип «человек и природа» — призван регулировать отношение людей к природе во всех ее проявлениях. Выдвигая и обосновывая его в качестве одного из основных принципов этики, Швейцер тем самым новаторски расширил сферу действия морали, включая в нее, помимо установления норм отношений между людьми, установление норм отношения людей к природе.

Основной предпосылкой, на которой строится все здание нравственного принципа «человек и природа», является следующее глубоко гуманистическое положение: «Этика благоговения перед жизнью не делает различия между жизнью высшей и низшей, более ценной и менее ценной. Попытка установить общепринятые различия между живыми существами сводится к тому, чтобы понять, стоят ли они выше или ниже нас, людей, а это критерий явно субъективный».[123]

К чему же ведет подобное субъективно установленное различие между жизнью более или менее ценной? По мысли Швейцера, — к возникновению и упрочению отнюдь не гуманного убеждения в том, что существует будто бы жизнь ничтожная, ничего не стоящая, нанести вред которой или уничтожить которую непредосудительно. Так, казалось бы, общая проблема перерастает в проблему специфически моральную.

Но Швейцер не останавливается на этом. Для него важно довести нить рассуждений до логического конца. Одно дело спорить о том, предосудительно или непредосудительно убить паука или бабочку, но другое — и вовсе не простое — рассудить, морально или аморально лишить жизни пресловутого «снежного человека». На подобной коллизии французский писатель Ж. Веркор строит свой философско-публицистический роман «Люди или животные?». И Швейцер, начав с факта констатации совершенной субъективности различия между жизнью высшей и низшей, подводит нас к страшному, ужасающему выводу: «Смотря по обстоятельствам, под ничтожной, ничего не стоящей жизнью понимают жизнь некоторых видов насекомых или жизнь первобытных народностей».[124]

Итак, принцип «человек и природа» основывается на следующих положениях: субъективным является утверждение, что одна жизнь ценнее другой; мы не знаем доподлинно, какое значение имеет то или иное живое существо в круговороте жизни на Земле и во Вселенной; поэтому этика благоговения перед жизнью требует уважения к любому живому существу. Сформулированные Швейцером положения плодотворны и очень актуальны в наше время в условиях все углубляющегося экологического кризиса. Призыв мыслителя — понять, в чем состоит жизненное назначение живого существа, на первый взгляд совершенно бесполезного или даже вредного с нашей антропоцентристской точки зрения, — звучит как призыв одуматься, пока не поздно, и прекратить истребление животных и птиц, насекомых и микроорганизмов.

Альберт Швейцер не только создал созвучное современности этическое учение, но и попытался всей своей жизнью и деятельностью доказать его приложимость к действительности. Мы сегодня можем говорить о его теоретических ошибках и заблуждениях. Мы должны говорить об этом, ибо, как справедливо отмечал недавний Председатель Народной Палаты ГДР Геральд Геттинг, на творческое наследие Швейцера претендуют самые различные силы в современном мире.

Но одно бесспорно. Поиски Швейцером единства слова и дела, этики и ее практического воплощения являют собой высокий пример бескорыстного служения человечеству.

Единство умозрительных поисков в сфере теории морали и практических деяний в девственном африканском лесу легче всего проследить на одном из лучших художественно-публицистических произведений Альберта Швейцера — «Письмах из Ламбарене». Под этим названием объединены произведения: «Между водой и девственным лесом» (1921), «Письма из Ламбарене», издававшиеся несколькими выпусками в 1925 — 1927 гг., и ряд очерков, относящихся к 30 — 50-м гг. и собранных в одном из разделов пятого тома «Избранных произведений» Альберта Швейцера (Берлин, 1971).

История создания и широкого распространения книги «Менаду водой и девственным лесом» такова. В 1919 г. Швейцер был приглашен прочесть курс лекций по этике в Упсальском университете (Швеция). Весной 1920 г. он много раз выступал в разных городах Швеции с органными концертами. На этих вечерах его расспрашивали о жизни Африки. Интерес к устным рассказам Швейцера был настолько широк, что побудил рассказчика записать их и назвать «Между водой и девственным лесом. Рассказы об Африке». Написанная по-немецки, книга еще в рукописи была переведена на шведский язык и впервые вышла в Швеции в 1921 г. Вскоре после этого она была издана в Швейцарии, а затем в Германии, в Мюнхене, издательством Бека, которое не раз выпускало в свет произведения Швейцера. К настоящему времени эта книга переведена на все важнейшие языки мира.

«Письма из Ламбарене» отражают второй период пребывания Швейцера в Африке и непосредственно примыкают к книге «Между водой и девственным лесом». Первая и вторая тетради «Писем» впервые вышли в свет в 1925 г. в издательстве Бека в Мюнхене; там же спустя два года была издана третья тетрадь.

Очерки и статьи, относящиеся к 1930 — 1950 гг., первоначально публиковались в ряде европейских журналов; впоследствии один из них («Школьный учитель Ойембо») вошел в книгу «Африканские рассказы» (Лейпциг, 1938). Другая часть была объединена в 1946 г. в журнале «Университас» (Штутгарт) как «Африканский дневник 1939 — 1945 гг.». Таким образом, книга, которая лежит перед нами, писалась почти полвека. Ее создавали одновременно сама жизнь и ее летописец Альберт Швейцер. Но летописец не был бесстрастным, сторонним наблюдателем, он сам был творцом и хранителем этой жизни, которая, как и всякая жизнь, являла свои и обычные, и самые неожиданные стороны в маленьком африканском поселке Ламбарене, в самом сердце тропической Африки.

Как только летом 1913 г. Хелене и Альберт Швейцер поселились в Ламбарене, тотчас же доктор начал делать записи о первых шагах становления больницы, о людях и событиях, которые казались ему заслуживающими внимания. Альберту Швейцеру не терпелось запечатлеть и осмыслить новый, ранее ему неведомый мир. В то же время, будучи человеком ответственным и обязательным, он хотел посылать эти записи тем, кто помог ему в его трудном предприятии. Он так пишет о рождении этой книги: «Рассказывая обо всем, что мне там довелось испытать и увидеть <...>, я пользуюсь теми отчетами, которые я, живя в Ламбарене, писал по два раза в год и которые, перепечатав, рассылал потом моим друзьям и всем тем, кто оказывал мне материальную помощь в моем деле».[125]