В общем, спецслужбы ФРГ и США узнали, что против инициатора проекта, и советской делегации готовится какая-то акция. Правда они с чего то решили, что тебя, Грин, будут вербовать, шантажировать, и требовать рушить проект изнутри.

Как сейчас ясно, они ошиблись. Господин Шрюберс — агент русских. Он подготовил ликвидацию тебя и Косыгина. Это автоматически свернуло бы проект, и все вернулось бы на круги своя.

Из Италии приехали молодые революционеры, вооруженные и подготовленные. Была спланирована грандиозная операция. Шрюберс слил графики перемещений русской делегации, и поставил не самую лучшую охрану.

Спасла случайность. Вы, Грин, пошли пешком.

План операции предполагал взрыв «Жука», когда мимо него поедет лимузин с русскими и тобой. Основной взрыв был направлен на дорогу. А террористы с автоматами должны были быстро закончить дело.

Но вы пошли пешком, и вмешались китайцы. Это сорвало все их планы. Не дергайся, Грин. Про участие в этой истории китайцев знает крайне ограниченный круг лиц. Что бы тебе было легче, знай, посланник Ху Байдао, сейчас ведет переговоры с отцом. И достаточно долго вчера общался с Косыгиным.

Русские уехали вчера. Охранник Карасефф лежит в этой же больнице, угрозы жизни нет, но пострадал он сильно. Обошлось без ампутаций, но службу ему придется оставить.

Сегодня в Бонне подписан итоговый протокол между СССР и ФРГ. Все, что ты предлагал, принято почти без изменений.

Катарина ночевала здесь, у твоей постели, так что боюсь, в садовники тебя не возьмут.

Под конец доклада, Хофман заявил:

-Кэт, Грин сейчас будет тебе говорить гадости, в надежде, что ты его бросишь. Отнесись с пониманием, исходя из того, что на свадьбе Джо и Айрин вы заявлены как пара. Не ломай людям планы.

— А скажи мне Хофман, как ты заявлен на этой свадьбе?

У меня кружилась голова, и меня душила злость. Асы разведки, легендарные шпионы… Дерьмо одно. Профукать на такой должности завербованного агента— это ваще. Но Кэт была такой тихой, и нечастной, что я не стал ругаться.

— Не переживай, Питер. — фыркнула она почти как всегда— если Карл будет себя плохо вести, Айрин всегда может пригласить Магду.

— Ты понял , Питер зачем случилось чудо? — Хофман не испугался — для того, что бы ты уже точно не сбежал.

___________

Приношу свои извинния за долгую задержку. Совершенно случайно занесло в путешествие, а писать со смартфона я не умею.

Голова у меня обмотана не поперек лба, эдак героично, а под челюстью. И завязана бантиком на макушке.

Автоматная очередь итальянца задела правое плечо и правую скулу. Причем, именно задела. Не причинив особого вреда. Но крови, по словам Хофмана, натекло изрядно.

— Ты вырубился, Грин. Здесь тебя осмотрели и повезли на рентген. Врач сказал, что опасности не видит, но нужно бы понаблюдать. Тогда мы, с фройлен Уффельхайм, попросили доктора вколоть тебе снотворного. Потому что твою склонность к побегам нужно пресекать на корню. И ты проспал больше суток.

Останутся шрамы. На скуле три шва. На плече четыре.

В остальном все нормально. Могла случиться большая шумиха, Питер, но нам повезло. Вчера русские запустили в космос человека. Сегодня об этом пишут все газеты. Так что, заметка в криминальной хронике, о перестрелке в Мюнхене между турецкими и албанскими гастарбайтерами, не вызвала большого интереса. Турки здесь постоянно с кем-нибудь конфликтуют из-за рабочих мест.

Когда я усомнился, что свободная пресса не узнает подробности, он меня заверил, что пресса все знает. Но считает за лучшее промолчать. Я слегка удивился, но Карл на полном серьезе рассказал, что пока я валялся в отключке, Кэт, убедившись что я не сбегу, встречалась с местными левыми журналистами. Уговорила их не срывать важный для русских проект. Глава МВД переговорил с ведущими редакторами, и нашел у них понимание. Завтра большая пресс-конференция по поводу Шрюберса, что сбежал по своей злодейской сущности, а вовсе не из-за неудачного теракта. Когда я спросил про Шпрингера с его «Бильд», Кэт и Карл засмеялись.

Как я понял из их пояснений, с Акселем Шпрингером, издателем, иконой демократии, символом свободной прессы и эталоном отмороженного пофигизма, встретились несколько промышленников и финансистов. Судя по всему, до него удалось донести мысль, что Германия на пороге перепроизводства. И если страна, из за какого-то пиз@добола, потеряет доступ к ресурсам и рынкам сбыта… Судя по тому, что в «Бильд» перестрелка вовсе не упоминается, герр Шпрингер понял, что лучше не шалить.

В пол-уха слушая пояснения Хофмана по позиции официальных лиц, в отношении случившегося, я тихо завидовал. Вот это наверное и есть то, что называют «ответственная демократия». Когда все консолидируются во имя благополучия страны.

То ли дело в России, после девяносто первого. Сначала толпа оргазмировала по журналисту Невзорову. Считая его эталоном патриотизма и вообще. А тот, явно красуясь, и наплевав на все, требовал возрождения СССР, избирался в Думу от коммунистов, и брал себе помощниками лидеров Тамбовской ОПГ. Правда, в двадцать втором, вдруг оказался мега — демократом, и борцом за свободу.

Потом, откуда ни возьмись, объявился писатель-педик, прогремевший в мире подробнейшим описанием своего минета негру, и секса с этим негром на Нью-Йоркской помойке. Он создал оксюморон, то есть национал-большевизм. И первый толкнул концепцию величия, русского мира, и классовой ненависти ко всему живому. Заодно косплея знаменами своей партии нацистов, и объявив Сталина своей иконой. Я долго думал, что это все пиар-проект, призванный сделать весь этот концепт величия зашкваром.

Пока эти все лозунги не зазвучали с самых высоких трибун. Причем речь шла, если по сути, не то что о благополучии населения, а вовсе наоборот. Любым способом вернуть уравниловку, всех по баракам, и национализация. Ну, давно озвученное, Шариковское— « Отнять и поделить». И вправду, не работать же.

Тупые патриоты в который раз не поняли, что их разгонят свои же, а страна снова окажется в жопе.

То ли дело у немцев. Рухнув в небытие, Германия приняла простой концепт –работать и не пи@деть. Через сорок лет ФРГ будет одной из стран, определяющих мировую политику. И не последнюю роль в этом сыграет пресса и интеллектуалы. Которые, на дух не перенося капитализм, не трындели, а работали.

А Хофман, тем временем, передавал мне приветы от Джо с Айрин, от Бигота, и, вот уж удивил, от дона Гамбино. Рассказал, что Джо, узнав о произошедшем, пришел в возбуждение, и заявил что нужно бы вызвать парней из Эл Эй, что бы предметно объяснить этим итальянцам суть революционной борьбы. Удалось Оттама отговорить, но, по-видимому, он все же позвонил в штаты.

Потому что потом Карлу позвонил Джейкоб Бигот, и поведал, что в Италию, в Турин, летит представитель дона Гамбино, с целью переговорить о проекте строительства в СССР автозавода. Биготу нравится этот инвестиционный проект.

Хм. Обсуждая с Джейкобом финансирование сделки Союз-ФРГ, я рассказал ему о предполагаемых конкурентах, и идущих переговорах с ФИАТом. Он тогда сказал, что этот вопрос тоже не стоит оставлять без внимания. И вернуться к нему после сделки с красными. Надо полагать — вернулся. Да с огоньком!

Карл, между тем, перешел к освещению немецких внутриполитических раскладов, в свете заключенного с русскими соглашения, и я его прервал. В смысле, мне-то какое дело?

— Ну да, политика, это не твое, Грин.— согласился Хофман.

— Ха, это все равно что сказать кому-то, что он недостаточный придурок!

— Вот не нужно этого, Питер. Тебя завтра отсюда отпустят, скажи, какие у вас планы?

— Сбегу я от вас.

— В Прованс?

— Нет, в Антарктиду!

— Кэт, ты любишь белых медведей?

— Ты хотел сказать пингвинов?

— Их нужно спасать. Останови Грина.

— Слушай, Кэт, как бы нам Карла успокоить?

— Убить и расчленить? — невинно предположила Катарина, потихоньку приходя в себя.