— Конечно нет! Но спасибо за свежую идею.

— Катарина, Питер! Я настаиваю, что бы вы оставались в Мюнхене.

— Зачем?

— А просто подождать пока я освобожусь тебе зазорно? Утешайся тем, что с тобой хочет переговорить полиция и прокуратура. Точнее, прокурор Эрхард.

— И ты хочешь нас здесь задержать? Ты работаешь на полицию, Хофман, я все понял.

Но Карл шутку не поддержал. Объяснил, что прокурор Эрхард — серьезный человек. При нацистах лишился должности и преподавал юриспруденцию в Дрездене. У него училась половина нынешнего правительства ФРГ. Считается мудрым и честным юристом.

— Знаешь Хофман, всегда есть шанс принять старого мудака за мудрого старика. Сейчас не этот случай?

Хофман, к моему удивлению, ответил расплывчато. В том смысле, что ты, по всем раскладам, потерпевший. У него не может быть претензий. Но вообще то, прокурор, в Германии, лицо процессуально независимое. И если захочет, будет преследовать кого угодно, невзирая. А этот Эрхард, гоняет министров с чиновниками как клопов.

Уже уходя, Карл рассказал, что герр Косыгин — железный парень. Чуть отряхнувшись после стрельбы, как ни в чем не бывало подписал в Канцелярии соглашение о выставке. Встретился с Биготом и Хофманом старшим, переговорил с кучей людей. Вежливо принимал ажиотаж и поздравления с космическим полетом. Уезжая, просил передать тебе привет, Грин. И приглашал в Москву. Потом, глянув на часы, Карл сообщил, что он уже улетели.

Когда дверь за ним закрылась, Катарина деловито подвинула меня на этой огромной медицинской кровати, и улеглась рядом. Привычно закинула на меня руки –ноги, и уткнулась носом в шею.

Меня мутило, и ныла раненая рука. Поэтому я заявил, что это все тебе, Кэт, не поможет. Давай расстанемся? А то вокруг сплошная стрельба и шпионы.

Она устроилась поудобнее, и проронила про то, что ранения в голову рождают у некоторых странные мысли. Расстаться, сбежать… Я договорилась с полицейским, без меня он тебя отсюда не выпустит.

— Значит, ты мне не доверяешь?

— Нет. С тех пор, как нашла себя у тебя в постели в дикой глуши…

— Кэт, ну чего ты во мне нашла?

— Ты совсем не дружишь с головой, Питер.

— Ну знаешь ли… я всего лишь позволяю красоте мира играть на потаенных струнах моей души!

— Это одно и то же, Ши.

— Что, и совсем не злишься?

— Я не могу на тебя злиться.

— Не расстраивайся, я что-нибудь придумаю…

— Ты только не сбегай, пожалуйста…

-Как ты не понимаешь, мне нужно в Прованс!

— Зачем?

— Скоро сезон гадания на толченых жабьих лапах, я не могу это пропустить! Да и вообще, Мюнхен мне разонравился, хочется сменить географию…

— Географией это не лечится, Питер — сказала Кэт, и сонно засопела.

Я перебирал рукой, на которой она заснула, тяжелые волосы, вдыхал ее тонкий аромат, и размышлял, что и вправду нужно скрыться. Хотя бы на время, пока страсти не улягутся. Решено, завтра же беру Кэт в охапку и валю из Германии.

Лениво думал, что если бы не стрельба, то достигнутые договоренности между ФРГ и СССР вполне тянут на сделку века. С другой стороны, полет Гагарина отвлек мировую, и немецкую общественность от презренной прозы жизни. Лишь в немногих изданиях вышли серьезные статьи на эту тему.

В прошлом, похожие переговоры прошли в конце шестидесятых, при личном участии Брежнева, и результаты были скромнее.

А сейчас планируется построить газо-нефтепровод. Два нефтеперерабатывающих завода. Автозавод, и фабрику по производству колготок в Иваново. Это не считая новых прокатных станов для производства рельсов. Что бы расширить пропускную способность ж/д на первом этапе. И создания что то типа рекрутинговой фирмы, что будет нанимать немецкий персонал на строительство и работы.

На круг сделку оценивают более чем в десять миллиардов марок. То есть, почти два миллиарда долларов. Хм, по плану Маршалла, ФРС США предоставила Германии, для валютной реформы, кредит в миллиард двести. А тут — чуть не вдвое.

И все, вроде бы, отлично. Но ведь никаких гарантий, что Хрущеву с Кеннеди вожжа под хвост не попадет! И опять начнут членами мериться вокруг Кубы.

Хотя, глядя сейчас, понятно. У пиндосов сейчас две тысячи ядерных зарядов. У СССР — триста. Плюс к этому — американцы в Турции. Из за чего все, по большому счету, и началось. И стычка шла между желанием пиндосов настоять на своем, но сберечь своих граждан, и советской готовностью на любые жертвы среди мирного населения.

Читая историю карибского кризиса, меня покоробило именно то, что Хрущева впечатлило именно критическое снижение советского промышленного потенциала, в результате обмена ядерными ударами. А вовсе не жертвы среди населения. Впрочем, все в этой истории хороши. Американцы тоже изрядные пидоры. Тем не менее, выводы сделали все.

А потом я как то незаметно тоже задремал.

Меня разбудил телефонный звонок. Кэт все так же сопела мне в шею. А я, наконец-то огляделся. С чего-то решив, что я в той же палате, что и в прошлый раз, я не смотрел по сторонам. А смотрел я на Катарину, если честно.

Но сейчас я увидел, что палата побольше, за окном белый, солнечный день, а на тумбочке у кровати звонит незамеченный мной телефон. С некоторым сомнением, но достаточно быстро, чтоб Кэт не проснулась, снял трубку, собираясь сказать несколько ласковых звонарю, что беспокоит раненых героев. Это оказался Хофман. И был он несколько возбужден:

— Во что ты одет, Грин?!

— Гм. Это так неожиданно, Карл. На мне новые, голубые больничные трусы. Они так приятно липнут к заднице.

— У тебя там галстук есть?

— Ты хочешь меня связывать? Какой ты проказник, Хофман!

— Грин, ты можешь говорить серьезно?!

— Ты можешь объяснить в чем дело?! И помни, я раненый в голову, и когда я убью тебя за то что ты разбудил Кэт…

— Точно! Как я мог забыть, что рядом с тобой есть нормальный человек, дай ей трубку…

— Хофман, объясни в чем дело!

И Карл, несколько сумбурно, поведал, что ко мне вскоре приедет прокурор. Дядя, как он уже говорил, серьезный. Поэтом меня вскоре осмотрит врач, чтоб, в том числе, засвидетельствовать мою вменяемость. А потом меня допросит герр Эрхард. Он человек старой закваски, поэтому не хотелось-бы смущать его твоим голым телом, Грин. Найди во что одеться! А лучше, пошли за костюмом.

Разговаривая, я наткнулся на взгляд проснувшейся Кэт, что внимательно слушала Карла. Сильная мембрана делала наш разговор не тайной.

Потом пошла движуха. Пришел медбрат с каталкой, и я, под охраной полицейского, отбыл в процедурную. Уже знакомый врач, размотав бинты, осмотрел ранения, и поболтал со мной вполне по-свойски. Видимо, убеждаясь в моей вменяемости. Даже мой неважный немецкий не смог скрыть мою нормальность, с чем я был и отпущен. Разве что, бросил взгляд в зеркало, когда перевязывали. Ну а чего я хотел. Правая щека опухла так, что слегка заплыл глаз. Рана на руке, то есть плече, тоже. Но болит не очень. А головокружение должно скоро пройти, заявил мне врач.

В палате Катарина облачила меня в больничную пижаму. Я пытался сам, но она настояла. Это так интересно, когда мужчина беспомощен. Можно делать с ним что хочешь. Буду теперь тебя бить тяжелым по голове, Ши. Какой костюм?! Это-больница, Питер, и болеть в костюме — неприлично. Потом нам принесли перекусить. Та же курица с овощами.

Когда пришел прокурор Томас Эрхард, стало очевидно что игры кончились. Старый дед появился под вечер, и был столь кристально вежлив, что Кэт без звука свалила домой, переодеваться. Лишь демонстративно поцеловала на прощание, гневно фыркнув старику в лицо.

— Питер Грин — заговорил Эрхард — все, что вы сейчас скажете, будет использоваться в федеральном расследовании. Тем не менее, у нас просто беседа, пока я не сочту нужным ее прервать.

— Для чего?

— Я допускаю изменение вашего статуса.

— Всеми силами постараюсь остаться случайным потерпевшим.

— Мне привычнее самому определять свои решения — ответил герр Эрхард, устраиваясь поудобнее за столиком, что услужливо принес медбрат — исходя из фактов, а не того, что за них пытаются выдать.