Деревенская общественность восприняла появление Кэт с пониманием. Теперь — то все ясно. Недотепа Грин устроил перестрелку с серьезными марсельскими бандитами, из— за немецкой туристки. И она теперь приехала к спасителю.

В деревне, где даже обгорелый загаром нос Франсин обсуждается часами, мы с Кэт — бразильский сериал, о котором будут говорить еще долго. Это было смешно и забавно.

Но, где-то спустя неделю, в окно сначала что стукнуло, потом непонятно завыло в печной трубе, а потом выключился свет. Спокойно, заявил я. Это мистраль.

Простой северный, пусть и холодный ветер, это не то,что имеется ввиду. Как нам пояснил Лакон, что объявился спустя немного, разгоняясь в сужениях, ветер обретает невероятную скорость и силу. И приравнивается в Провансе к одной из кар господних.

В течение суток резко падает температура, выпадает трехмесячная норма осадков. Местные суды рассматривают мистраль, как смягчающее обстоятельство преступления.

Что сказать? И правду, холодно и сыро. Я не уставал благодарить бога, что не забыл купить плащ и сапоги. Дорогу в деревню завалило, и на машине, в объезд получалось почти пол дня. И я ходил пешком. Есть в Провансе подувядшие овощи — это преступление, необъяснимое ничем.

В остальном нам было очень славно. Правда, Кэт дальновидно бурчала, что если человек счастлив больше суток— он наверняка чего то не знает. Хотя, она переговорила с домом, и там все было нормально.

И мы сидели у горящего камина, и обсуждали, где же лучше нам будет жить?

Кэт размышляла о Париже. Я рассуждал о Берне. Было ясно, что все равно Париж. Но не хотелось уезжать. Мы решили, что пока нет нужды, будем сидеть в Рубийоне. Скоро чемпионат по петанку в Апте. Такое событие ради всякой ерунды бросать нельзя.

Мы засыпали и просыпались под вой ветра. Читали книжки при свете керосинки. И совершенно не интересовались, что там, за стенами.

Нужно сказать, что все в округе, кто мог себе это позволить, тоже не утруждались походами на улицу. И мы с Кэт, начали гадать, сколько еще сидеть в заточении. И даже подумывать уже уехать.

Но, однажды ночью, мы оба, внезапно проснулись. Поначалу даже не понимая, что случилось. Пока Кет не сказала, что ветер — кончился. И снова засопела мне в плечо. И только тут я сообразил, что вокруг невероятно тихо…

Солнце вовсю лупило в окна, когда я, открыв сначала створки окон, а потом, распахнув ставни, вышел на террасу, с кружкой кофе и утренней сигаретой. Кэт заявила, что будет спать до завтрака, который, Питер, тебе нужно сделать со спаржей. Ну, вот тот омлет. Потом приходи меня будить. Я сказал, что это в восемь вечера. Она даже не сочла нужным прекратить сопеть.

И я, смахнув со столешницы воду, поставил на нее кружку и пепельницу. Потом поставил стул, протер его предусмотрительно захваченной тряпкой. Сел, отхлебнул, затянулся, и стал наблюдать, как Карл Хофман, трогает босой ступней воду в бассейне.

Карл был одет в пижонские легкие брюки, рубашку –поло, на ограждении висел светлый пиджак, рядом стояли дорогие мокасины. Он повернулся ко мне, и сказал:

— Как думаешь, купаться уже можно?

— Да тебе, Хофман, если не лед, то можно смело лезть.

Карл не обуваясь, босиком, пришел на террасу, поставил поваленный мистралем стул, и уселся рядом. Забрал мой кофе и отпил.

— А еще, Грин, какие новости?

— Я женюсь.

-Тоже мне новость — фыркнул Карл — ты уже можешь ехать? Или болен?

— А что случилось?

— Нас ждут в Бонне.

— Нас?

— Не нужно было дразнить русских автозаводами.

— Блин, Карл. Объясни уже все нормально.

— На следующей неделе, приезжает торгово-промышленная делегация. Её возглавляет человек, уполномоченный подписать соглашение.

— Что о нем известно?

— Я пока плохо разбираюсь в их иерархии. Да и знаю только фамилию. Какой-то Косыгин.

Мы с Кэт добрались до Парижа за восемь часов.

В отличие от Прованса, в мартовском Париже весна лишь начинается. Робко зеленеют ветки в Люксембургском саду и на бульварах. Прохожие только сменили пальто на плащи. Нам повезло, что погода позволила доехать без проблем.

Вопрос, где же нам остановиться, вызвал оживленную дискуссию. Катарина, дочь и потомок, не представляла, что можно прекрасно жить и не в «Ритце». Я простодушно предложил снять для проживания баржу, зашвартовать у Лувра, в самом центре.

Это могло привести к занятному компромиссу, когда мы оба согласились бы остановиться на Монмартре. Но вмешались Джо и Айрин. То есть как?

Когда появился Карл, и заявил, что пора уже вернутся к делам и прожектам, я не проявил энтузиазма. Не то что бы стрельба леваков— студентов меня напугала. Просто я знаю, что политические процессы, в СССР и Европе, сейчас не на нашей стороне.

— Нет, Грин, а что ты тогда будешь делать?

— Пока не появилась Катарина, я подумывал купить книжный магазин в Авиньоне.

— Ты собирался торговать книгами?! Хотя, о чем я. В Авиньоне университет. Студентки. А неплохо придумано! Но, ты размяк, Грин. Я расскажу Кэт про этот твой прожект, и уже завтра мы все будем в Бонне.

— Не спортивно, Карл. Зачем там я?

— Ты не оставляешь мне выбора, Питер. Мало того, что ты автор идеи. Ты— русский, что не лишнее. И, вдобавок, ты полон неожиданных мыслей по самому разному поводу. Твое участие в переговорах — дело решенное. Мы можем успеть на дневной самолет.

--Неохота мне ехать, Карл. Моя могучая интуиция говорит, что нас ждут неприятности.

— Ну и как же тогда не ехать, Питер? Они же ждут!

Мы долго разговаривали. Карл рассказал, что идея о крупноформатном сотрудничестве с русскими пришлась очень ко двору в финансово— промышленных кругах. Пойми, Грин, дранг нах остен— это ведь не марш и не лозунг. Это извечная, почти болезненная тяга Германии расширить горизонт. Мечта иметь надежного и верного торгового партнера. Мудак Гитлер, как и большинство мудаков, грезил простыми решениями. За что Германия расплачивается сполна. Но перевернуть страницу и жить дальше — самое время. Вдобавок, в Западной Германии — сумасшедший экономический рост, который делает все это реальным.

Приземляя это все в конкретику, он рассказал, что уже сформирована немецкая часть делегации. Назначен представитель оккупационной администрации. Язык переговоров английский, с протоколами на русском, немецком и французском. Ты в составе немецкой делегации как финансист. Бигот вкурсе, и тоже прилетит, в качестве наблюдателя.

Сам того не желая, я начал прикидывать, как должно выглядеть предложение, от которого советская делегация не сможет отказаться.

СССР, развивая автомобилестроение, с какого-то момента принял за эталон немецкие образцы. Было, конечно, множество дискуссий. Но ведущие конструкторские силы Союза, занимаясь доводкой существующих в союзе моделей, или разрабатывая новые, обязательно сверялись с немцами. Достаточно сказать, что от идеи централизованной смазки, от одной педали в салоне, отказались с большим разочарованием. Матерясь на низкую технологическую культуру в Союзе.

Я все это читал, когда делал курсовики по теории автомобиля. Помню не так уж много. Разве что, помню о том, что в той или иной форме, вопрос строительства автозаводов с помощью иностранцев, всерьез начал рассматриваться с приходом Хрущева. И что это, в конце концов, вылилось в строительство ВАЗа. Помню, что шли переговоры с Рено, и с кем-то из американцев. Но не срослось по чисто политическим причинам.

Да и ВАЗ — это же верхушка айсберга. Стоит ли удивляться, что после сделки СССР-ФИАТ, Коммунистическая Пария Италии стала мощнейшей в Европе?

То есть, в нашем предложении должна быть политическая составляющая. Но это вопрос деликатный и непубличный.

А вот о технологической культуре можно и поговорить. То есть о том, что только досужий тупица верит, что придумав и начертив автомобиль, его сделают через неделю. А через пол-года он пойдет в серию и будет выпускаться по сто штук в день. То есть, можно конечно. Но даже если это будет ездить, то лучше б не ездило.