Когда он очнулся, то увидел над собой склоненные лица Артемия и Тихомира. В руках у Тихомира была полоска ткани — импровизированный бинт.

— Потерпи, брат! Сейчас мы эту стрелу из тебя вынем.

Матвеев стиснул зубы, а Артемий своими сильными руками одним рывком вытащил стрелу из его руки. Было больно, но теперь Сергей оставался в сознании. Тихомир промыл его рану ключевой водой и быстро перевязал ее. Слава Богу, стрела не пробила руку насквозь. Кости тоже вроде бы остались целы, но когда Матвеев двигал рукой, перевязка начинала почти сразу же пропитываться кровью, поэтому позже Артемий сделал ему фиксирующую повязку.

Все вместе они пошли на помощь к другим раненым. К сожалению, раненого в шею крестьянина уже было не спасти. Василию повезло больше. Стрела застряла в мышцах живота, не повредив внутренних органов.

— Хорошо, что половцы уже далековато ускакали, и их стрелы были на излете, а не то худо было бы нам, — сказал кто-то из дружинников.

— Не зря я такую броню себе наел, — храбрился Василий, показывая на свой немаленький живот, но стоило ему посмотреть на свою кровь, потекшую после извлечения стрелы, как он тут же бухнулся в обморок. Благо, дружинники оказались рядом и успели вовремя поддержать Василия. Его рану тоже промыли водой, перевязали, а потом брызнули водой ему в лицо. Брат Василий встал, как ни в чем не бывало, но больше на рану свою не смотрел, а в случае чего просил это сделать кого-то из своих коллег по лекарскому ремеслу.

Перепуганных крестьян развязали и отпустили по домам. Они низко в пояс кланялись своим освободителям и обещали всегда молиться за них, женщины плакали от радости, а один шустрый старичок, которого непонятно зачем половцы погнали в плен, пытался целовать руки дружинникам и все приговаривал:

— Пущай Христос вас всегда спасает, сынки, как и вы нас от этих иродов спасли! Вы — наши Ангелы-хранители!

— Ступайте домой, люди добрые, да более не попадайтесь на глаза половцам лютым. А лучше — прячьтесь за стены Переяславля, покуда мы их не прогоним с земли нашей, — сказал Мстислав, и его отряд продолжил свой путь.

На следующий день они нагнали отступающее черниговско-тмутараканское войско. Князь Глеб был несказанно рад тому, что его лекарей удалось спасти, и наградил Мстислава тремя серебряными гривнами, а его воинам пожаловал по гривне.

— Не ведаю, когда мы теперь вернемся в Тмутаракань, — пожаловался Глеб Святославич Мстиславу, — через степи теперь путь нам заказан. Можем, конечно, на ладьях вниз по Днепру и дальше через Русское море, но есть одна загвоздка. Отец приказал мне собрать все наши силы в Чернигове, пополнить нашу рать ополчением, объединиться с киевлянами и снова выступать в поход. После битвы на Альте у меня еще осталось около пятисот всадников — будем теперь защищать княжество Черниговское.

— Как скажешь, княже! Куда ты, туда и мы, — ответил верный Мстислав. — Лично я не смогу дома спокойно сидеть, зная, что пога…, - осекся он, глядя на Кытана, — в смысле половцы, землю русскую расхищают да людишек убивают.

— Можешь не волноваться, Мстислав, я знаю твое отношение к своим сородичам. Но я присягнул на верность князю, и теперь мой дом там, где его шатер, — сказал половец.

Дальше продолжили поход к Чернигову вместе, но уже очень скоро оказалось, что Василий не выдержит еще четыре дня пути. Его рана все еще кровоточила, у него появились жар и слабость и периодически его трусил озноб. Матвеев заподозрил, что у его друга начинается сепсис — заражение крови. Он был бы рад ему помочь, но необходимых в таком случае антибиотиков невозможно было нигде взять, даже здешних лекарств у него не было…

— Если мы теперь же не начнем лечить Василия, то можем его потерять, а все наши лекарственные снадобья остались в половецком стане. Что же нам делать? — сказал он об этом Мстиславу.

Тот позвал лекаря из черниговской дружины. Лекарь еще раз обработал рану Василия, нашел и сшил кровоточащий сосуд, но состояние монаха это не сильно улучшило, только рана перестала кровоточить. Но инфекция (или яд, которым, возможно, была смазана половецкая стрела) уже циркулировала в крови и убавляла шансы на его выздоровление.

— Ему бы продержаться до Чернигова, там у князя Святослава много хороших лекарей имеется и большие запасы нужных снадобий, — сказал лекарь. — В условиях похода тяжко ему придется.

— Не думаю, что он сможет — силы быстро его покидают, — взволнованно ответил Серега.

— Тогда лучше вам поворачивать в Киев — там в святых пещерах живет монах Агапит. Сказывают, он и от безнадежных хворей исцелить может.

— Агапит? Из пещер? — переспросил Матвеев. Он смутно вспомнил, как дома читал подаренное бабушкой «Житие Агапита Печерского». — Да, ты прав, это наш единственный шанс.

Он поблагодарил своего древнерусского коллегу за отличную идею и побежал к князю. Глеба Святославича не пришлось долго уговаривать.

— Заодно передайте от отца моего, князя Святослава, и от меня лично поклон киевскому князю Изяславу Ярославичу и это письмецо. Скажите, что князь Святослав-де молвит своему брату, чтобы он поскорее войско собирал. Не терпится отцу и мне отплатить половцам за наше поражение, да и в Тмутаракань вернуться охота, — добавил молодой князь.

Сопровождать Сергея и раненого Василия он отправил Мстислава и Кытана, поклявшегося некогда Бике защищать ее возлюбленного. Тихомир и Артемий продолжили путь в Чернигов вместе с основным войском.

До Киева нужно было проделать всего сорок верст пути, но Василию уже казалось, что он стоит у врат рая и беседует с апостолом Петром, пытаясь оправдать свои грехи и получить разрешения пройти в райский сад. Значит, дела были совсем плохи. Он уже не мог сам держаться в седле, поэтому его тщательно прификсировали к лошади, которую вели под уздцы.

— Это моя вина, — сокрушался Мстислав, — не надо было вас без доспехов пускать с нами в бой против половцев.

— Ничего, брат, не вини себя, — ответил Сергей. — Ты и так нас из плена спас, иначе мы все уже, вполне возможно, были бы мертвы. Нам бы теперь только до отца Агапита добраться. Долго ли еще ехать?

— Да еще верст двадцать будет — к вечеру должны быть на месте.

Последние версты пути тянулись невообразимо медленно. Наконец взору путников предстал красавец Киев, стоящий на крутом берегу Днепра. Переправившись на рыбацкой лодке через реку, они в вечерних сумерках, миновав Золотые ворота, вступили в столицу Киевской Руси.

Пещеры киевских монахов, в будущем знаменитая Киево-Печерская лавра, в то время находились на двух высоких холмах над Днепром в лесу за городом, неподалеку от села Берестового. К тому моменту, как Сергей Матвеев и его друзья подошли к этому месту, там уже стоял целый монастырь с деревянной церковью и кельями монахов, вырубленными прямо в пещерах. В небольшой пещерке отца Агапита было тесно не то, что для четверых взрослых мужчин — в ней и для одного-то места было мало. Во всех углах кельи, кроме красного, где были иконы, висели пучки высушенных целебных трав, от которых доносился насыщенный приятный аромат. Отец Агапит был совсем не таким, как его представлял себе Сергей. Он ожидал увидеть перед собой согбенного молитвами седовласого старца, а перед ним стоял монах средних лет с густой русой бородой и умными глазами, в которых читалась доброта и любовь к ближнему.

— Вы сами видите, люди добрые, — сказал он спокойным голосом, — здесь я не могу помочь вашему болящему как подобает. Отнесите его в баню, где омываются послушники и трудники. Там есть деревянная лавка, на которую можно его положить и там, с Божьей помощью, я и смогу ему помочь.

Друзья послушно перенесли уже не ходящего и лишь издающего слабые стоны брата Василия, в указанную отцом Агапитом баню. Матвеев взглянул на своего несчастного коллегу. Было очевидно, что тот пребывал в очень тяжелом состоянии — черты его лица заострились, лицо было бледным и все покрыто холодным потом.