Познакомившись со всем этим, Ревекка Мертси вернулась в село, отыскала муниципалитет и представилась господину Юскянену. Из разговора по телефону Ревекка помнила, что председатель говорит, как и подобает господам, с хрипотцой и важностью. Председатель кланялся, кивал головой, затем, сообщив в центр, что задерживается, вызвался проводить Ревекку. На всякий случай пригласил ее в свою машину, что было как нельзя кстати: микроавтобус Ревекки был набит животными: кролики, утки, гуси, собаки, черный баран и белая овца.

Увидев свое жилье, Ревекка восхитилась: — Как мило! Даже во сне я не могла представить, что меня ждет такая прелесть!

Рад был и председатель муниципалитета Юскянен. Труды не пропали даром.

— Почти все о’кэй, — сказала Ревекка Мертси.

— Так.

— Не хватает одного… я забыла сказать об этом по телефону.

— Что такое?

— Мне хотелось бы, чтобы в спальне вместо двери сделали калиточку.

— Калиточку?

— Да, так в полтора метра высотой, чтобы я могла видеть животных, но они чтобы не входили.

— Животных?

— Да, конечно.

— Простите, каких животных… — председатель Юскянен стал терять дар речи.

— Ну естественно, моих домашних животных. Моих друзей. Я думаю, дверь на веранду будем держать открытой, по крайней мере теперь, летом, когда тепло, чтобы животные могли выходить через нее по нужде и возвращаться.

— Вы хотите сказать?..

— Да, конечно. Там в машине — мои близкие.

— Господи, не возьмете же вы их в дом? — спросил председатель с испугом.

— Не возьму?

— Да… думаю… сарай или хлев… что-нибудь найдется в селе.

— Что-то я вас не понимаю! — раздраженно бросила Мертси.

— То есть как?

— Неужели вы поместили бы в каком-нибудь хлеву свою мать, сестру, брата и т. д.? А?

— Нет, конечно!.. но животных!..

— Животных?

— Да.

— Ведь вы сами — животное.

— Я?

— Извините, конечно, но по крайней мере так выглядите. Никогда бы не подумала, что председатель муниципалитета — интеллигентный и образованный человек — может быть так духовно ограничен! — сурово сказала Мертси.

— Вы что, серьезно? Не разыгрываете меня? — произнес председатель Юскянен, пытаясь улыбнуться.

— Разыгрываю?

— Да.

— Каким образом?

— Ну, что скотину… в дом?

— Дорогой, вы слышали когда-нибудь о переселении душ?

— О переселении душ?

— Вот именно.

— Да… что-то слышал и даже когда-то читал, но… — хрипел председатель Юскянен.

— Что-то? Но не удосужились углубиться в изучение вопроса о видении тотальности духовной жизни, о неисчезновении души, не так ли?

— Да, пожалуй, насчет души… признаюсь, у меня не очень-то хорошие отношения даже со священником нашего прихода, хотя он вполне приличный человек.

— Ну, по крайней мере примечательно в вас то, что вы не лижете зад священнику, — воодушевилась Ревекка Мертси.

— Простите… как вы сказали?

— Как сказала, так и есть — стремитесь хотя бы самостоятельно мыслить, отказываетесь от разжеванного догматического сюсюканья, которое так убийственно проповедует евангелическая церковь.

С этой схватки с председателем муниципалитета Юскяненом начался практический опыт приходского врача Ревекки Мертси. Ей открылись примитивность мышления и нереальность восприятия жизни, поскольку она заметила, каким типичным олицетворением идиотской тупости был сам председатель муниципалитета, хотя ему-то следовало быть во всем образцом и примером.

После столь долгой и поразительной беседы председатель муниципалитета Юскянен пообещал прислать плотника, чтобы тот соорудил калиточку на пороге спальни докторши. Плотник пришел, но уже после того, как Мертси успела разместиться и несколько раз отругать гусей и уток, а еще раньше овцу и барана за пересечение границы, вторжение в спальню, единственную комнату, оставленную Ревеккой Мертси в личном владении. Остальные комнаты находились в общем пользовании семейства, состоявшего из животных. В спальне она поставила широкий диван, сверху бросила суперлоновый матрац и, лежа на нем, читала какие-то восточные мудрости из религии Китая и Индии.

Неслыханно! Неслыханно! — весть о приходском враче быстрее молнии облетела село. Новость стоила того, чтобы о ней говорили и трезвонили по всей округе.

— Что, интересно? Чрезвычайно интересно! — начинали разговор самые любопытные, желавшие затеять обсуждение.

— Дело, видите ли, в том, что этой женщине нужно, — строил догадки начальник пожарной охраны. — Это надо здраво обсудить.

Ревекка Мертси — женщина видная и рослая, как породистая лошадь. У нее был твердый шаг, большая грудь, волосы темные как южная ночь. Некоторые даже полагали, что по матери она была цыганкой. Это заинтересовало самого председателя муниципалитета, который слыл сердцеедом по всей округе. Сам он хвастался в бане начальнику пожарной охраны, что будто бы приносит в этом смысле пользу приходу.

— А что, если попытаться? — спросил себя председатель однажды, и под вечер направился к дому докторши, чтобы самому выяснить все на месте. «Ради благих-то намерений можно принести себя в жертву этой восточной религии, вынести кряканье уток и блеяние овец», — подумал он, смеясь.

Что там у них случилось? Этого никто не знает. Только председатель Юскянен, имевший привычку хвастать своими победами, сделался с этой поры молчаливым человеком.

Ревекка Мертси со временем поведала медсестре, которая была ее правой рукой: «И кто бы мог подумать, с чего я начну! Для собственного покоя пришлось охолостить председателя муниципалитета!» Эта новость поползла дальше. Медсестра рассказала ее своему мужу-таксисту. Тот в свою очередь в рейсе — хорошему знакомому и пассажиру. Вскоре весь приход знал, что Мертси охолостила их председателя, отняв у него пусть маленькую, но единственную радость — ведь в отношении алкоголя он был абсолютным трезвенником. Какой-то повод для разговоров был, тем более, что председатель Юскянен после этого случая никогда ни одним словом не обмолвился о Ревекке Мертси.

Последней крупнейшей победой, можно сказать, памятником себе стала для председателя муниципалитета гимназия прихода Хятямаа. Все подробности Юскянен затем рассказал товарищам по парилке: «Когда все попытки уже казались тщетными, обратился я за помощью к одной незамужней даме зрелых лет, имеющей отношение к делу». Та сообщила, что имеет под Хельсинки дачу, но там нужна мужская рука. Юскянен, который никуда не спешил и одним из пристрастий которого было всякое созидание, предложил себя в качестве батрака. Как и следовало ожидать, свои обязанности на даче он выполнил наилучшим образом, за что женщина пообещала: «Будет тебе и дудка, будет и свисток. Не беспокойся, гимназия тоже». А иначе… Кто знает, сколько пришлось бы ждать этой гимназии. После открытия гимназии приход Хятямаа получил еще и крупные субсидии. «Скажем прямо, — хвастался Юскянен, — нелегко пробил я гимназию».

В повседневной практике, как приходской врач и чудо-исцелитель, Ревекка Мертси проводила в жизнь четкий принцип: забота о здоровье.

Если на прием приходил еще относительно крепкий работоспособный человек, она втыкала в него там-сям свои иголочки, после иглотерапии заключала: здоров. Неизлечимыми больными она заниматься не собиралась. На практике это выглядело так: когда изнуренное мучительной болезнью человеческое подобие приползало к ней, докторша давала крепкое снадобье. После принятия его исчезали боли, а вечный сон тихо уносил бедняжку в свои покои. Ревекка Мертси не жалела лекарств, но и не желала заполнять больницу тлеющими полутрупами. «Человек, не способный на большее, чем есть, пить и жаловаться, лишь обуза, убытки для общества, печаль для близких», — не раз заявляла она, раскладывая колоду карт.

Похоже, она усвоила расовое учение нацистов и проводила его в жизнь так последовательно, что в один из морозных дней, когда земля промерзла больше обычного, могильщик сам едва не умер от обилия работы, а священник приходской церкви, наблюдавший за происходящим, поспешил принять приглашение в миссию в Африке, лишь бы уехать в более безопасное место и не видеть узаконенного массового истребления… Могильщику дали помощника, к тому же разрешили пользоваться взрывчаткой и экскаватором.