Мне надо буквально пять секунд, пять секунд покоя и концентрации, чтобы собрать печать Рад-Эонх-Эонх…

Когда я выскочил из-за укрытия, держа перед собой шестифутовую голубую печать, что должна была парализовать весь отряд преследователей, то увидел, как на Витати наседают сразу четверо, в том числе и Вирати.

Бойцов спасало только то, что вся четверка пыталась не зарубить винефика, а взять ее живой, Витати же придерживалась той же идеи и не рубила насмерть, стараясь наносить глубокие, но не смертельные порезы.

Я врубился в бок одного из воинов, ударив его саблей по ноге, а после — замкнул контур печати, высвобождая парализующее заклинание. Мгновение — и все бойцы замерли, в злобе и ужасе вращая глазами. Единственное, что им осталось — редкое дыхание да глубокий, грудной рык. На движение же они были больше не способны.

Тяжело выдохнув и убедившись, что Витати цела, я собрал еще несколько печатей Эонх, влив в них достаточно силы, чтобы весь отряд простоял на месте не менее пяти часов.

— А теперь послушайте сюда, — начал я, встав перед замершими истуканами. — Гатис знал, что мы уйдем. А еще он знал, что мы откроем перед этим порталы, которые помогут клану Тати победить.

Витати бросила на меня недовольный взгляд — я немного переврал договоренности с помощником ее отца, но если альрафи мертв, то никто об этом никогда не узнает.

— Все это мы сделали в обход воли Великого Шаза, который просто хотел бросить меня грудью на строй гохринвийцев, принеся в жертву, — продолжил я, проходя между замерших фигур и опуская пальцами им веки.

Некоторые бойцы, погрузившись в беспомощную тьму, от накатившего на них ужаса едва не завыли, но я не обращал на это внимания.

— Но альрафи был мудрым человеком и опытным военачальником. Он принял мой план, и вы победили, раз уж Тати отправил за нами погоню. Но если последуете за нами дальше — найдете только смерть, — закончил я, демонстративно ударив саблей по камням, чтобы железный звон разлетелся во все стороны, отражаясь от скал и камней.

Уже выдвигаясь на тропу, мы прихватили кое-какие припасы, что были при себе у воинов — их личные вещи лежали в паре сотен шагов от места сражения, а коней они оставили, видимо, еще раньше. Также я подлатал целебными печатями несколько порезов, а напоследок обновил парализующий контур под ногами отряда.

Уже когда мы отошли от места схватки достаточно, чтобы нас не услышали, Витати спросила:

— Зачем ты закрыл им глаза? Это выглядело жутковато.

Я только криво улыбнулся и посмотрел на свою боевую подругу, жену и наставницу в одном лице:

— Жутковато ослепнуть от того, что у тебя высохли глаза. Я не знаю, сколько продержится заклинание, но точно заметил, что они не могли моргать. Поэтому и опустил им веки, — ответил я, с наслаждением наблюдая, как меняется лицо Витати.

От удивления брови винефика взмыли вверх, а сама она подавила нервный смешок. Не сдержался и я. Впервые после бегства с поля боя мы оба рассмеялись, а на душе стало легче и теплее. Эта маленькая победа будто бы говорила нам — все будет хорошо.

Мы пришли.

Храм Пустоты оказался высеченным в камне строением. Ветра и дожди сотен прошедших зим почти стерли фасад, что выступал из тела горы, оставив едва заметный вход. Наверное, тут были и колонны, и статуи на пустых ныне постаментах, но остался лишь гладкий, местами пошедший трещинами камень. Тропинка же, что привела нас с Витати сюда, и вовсе должна была быть в прошлом широкой каменной дорогой, высеченной в горе чьей-то чудовищной силой.

Я чувствовал, что чем ближе мы подходили к Храму, тем медленнее шла Витати. Солнце уже закатилось за горизонт, свет нам давал только светящийся шар руны Ман, отчего дорога, казалось, вела нас вовсе в никуда. Но нет, вот он, Храм, древний, как сами камни, стоит здесь, забытый и потерянный, строго оберегаемый кучкой кочевников, что присвоили себе его величие.

Казалось, в любой момент из-за камня или скалы выскочит Эдриас или Геора, но я не чувствовал присутствия колдунов, хотя всю дорогу от места боя с преследующими нас кочевниками использовал истинное зрение. Но нет, здесь мы были совершенно одни, среди мертвых и величественных гор.

Мы подошли ко входу и Витати остановилась, как вкопанная. Я повернулся к винефику и взял ее за руку, стараясь поддержать.

— Пойдем, — кивнул я головой.

Девушка же лишь мотнула головой, крепко зажмурилась, будто бы прогоняя видения прошлого, после чего намертво вцепилась пальцами в мою ладонь и сделала шаг. Так мы и вошли внутрь — держась за руки, как пылкие влюбленные на прогулке, не глядя друг на друга, с трепетом в груди, не дыша, не смея проронить и слова.

Вот только причиной этого трепета были не пылкие чувства, а страх неизвестного у меня, и тени прошлого — у Витати.

Я мог понять винефика, отчасти, но мог. Сложно возвращаться на места своего падения, туда, где с тобой случилось что-то плохое.

— Там, — указала рукой девушка куда-то вглубь огромного овального зала.

То тут, то там на полу виднелись следы деятельности келандцев. Старые кострища, камни и какие-то сундуки, следы прошлых жертвоприношений Пустоте, которые они называли свадьбами; все это выглядело, как осквернение величайшего творения кучкой дикарей. Наверное, мы такими и были — все мы, ныне живущие, просто кучка дикарей на фоне великих магов прошлого, что создали камни.

Впрочем, я уже давно сомневался в том, что камни были сотворены именно пресийскими магами древности. То, как уверенно Геора называла их призмами Хранителей, намекало на то, что камни рун были не от этого мира и имели непонятное нам предназначение. Зачем их тут оставили? Для чего? С какой целью? Защитить нас или ограничить? Возвеличить или не дать развиваться? Книги говорили, что с момента создания легендарных камней магия мира была обуздана и началась эра Рун. Может, причиной их появления и стали те самые камни? И почему рун именно столько, сколько есть, а не больше?

Чем дольше я размышлял на эту тему, тем хуже мне становилось. Приходило осознание, что мы — лишь песок под ногами таких, как Эдриас. У нас даже не было еще толком государств — только разрозненные племена — а эти самые Хранители уже путешествовали меж мирами, создавая или принося с собой столь мощные артефакты. Кто же они? Кем они были?

Ответы на последние вопросы меня не слишком интересовали. Я знал одно — Эдриас безумец, который желает покинуть этот мир. Я должен дать ему то, чего он хочет, но на своих условиях. Это как выпроводить пьянчугу из трактира силой, пока он не натворил бед, хотя ему, вроде, уже и не сидится на месте и он сам собирается уходить. Вот как я это видел. Вот только я был уверен, что Эдриас по своей воле не уйдет, точнее, он не подчинится жалкому червю в моем лице, как не видела во мне союзника и Геора.

— Вы не торопились.

От этого густого, раскатистого голоса, у меня едва не подкосились колени. Щиты Ур взмыли вверх рефлекторно, как в случае жуткой опасности, сам же я схватился за саблю.

Эдриас вышел из-за постамента в дальнем конце зала и покачал головой.

— Рей, Рей, Рей… Столько испытаний, а ты все еще трусливый мальчишка.

— Нашел нас! — выдохнул я.

На этих словах маг рассмеялся.

— Нашел? Это вы нашли меня! Я тут торчу уже неизвестно сколько, дожидаясь, пока вы соизволите меня навестить! — воскликнул маг, корчась от смеха.

Это выглядело настолько инородно, настолько фальшиво, что мне даже на секунду стало неловко.

— Кстати! Где мои манеры? Витати! Рад увидеться во плоти. Всегда был впечатлен стойкостью твоего духа, — поклонился винефику Эдриас.

Девушка ему ничего не ответила, так и стояла с поднятой над головой саблей в атакующей позиции.

Я чувствовал, как она напряжена, как готова в любой момент сорваться в бой. Мне надо лишь подать сигнал. Я проследил за глазами винефика. Она смотрела на тот самый постамент, откуда вышел Эдриас. Главный алтарь, на котором приносились жертвы пустоте. Камень постамента, в отличие от всех прочих поверхностей в зале, был почти черным, и сейчас я понял, отчего. От пропитавшей его за столетия крови принесенных жертв.