В смерти нет ничего героического, отнюдь. Смерть — всегда лишь конец бытия, и каждый умирает в полнейшем одиночестве. Смерть пуста и холодна. Но что имеет истинную ценность — то, как ты прожил свои последние мгновения. Умер в покое, в окружении родных, корчась в муках или же с гордо поднятой головой, в бою или казненный — твои последние мгновения и определяют, был ли в твоем пути, в твоей жизни, хоть какой-то смысл.

Осиор чуть не лишил себя этой привилегии — прожить свои последние мгновения достойно. Аурантис, будучи ученым и магом защиты, умер в бою. Его братья по Трибуналу — тоже. Его ученик, совсем юнец, оказался храбрее и достойнее многих отчаянных воинов. Так что и Осиор должен уйти, как должно. Он знал, что отсидеться не получится, спрятаться не выйдет. Да и не собирался он бегать от судьбы. Не в этот раз.

Он не питал надежд на то, что переживет схватку с отступниками. Ренегаты, еретики, они предали Устав! Они, ослепленные своей гордыней, забыли, к чему приводят подобные вольницы! Как сдержанность в еде и утехах определяет человека как существо разумное, а не как тупое животное, так и отказ магов от власти делает их частью этого мира, а не первейшими врагами людей. Неро в своей гордыни забыл об этом. Решил, что жернова истории не перемелют его, как перемололи всех прочих восставших магов в прошлом. Осиор не питал надежд и иллюзий, в отличие от своего бывшего собрата по Трибуналу. Ему отведена не роль жерновов, нет. Это движение ему неподвластно. Но он будет перстом на руке того самого мельника, что сграбастает проклятого графа Ронтора и бросит его под камни.

Булавы под плащом приятно звякнули. Это был почти зловещий, хищный звук. Осиор же лишь поудобнее перехватил свою ношу и пониже опустил капюшон. Скоро, скоро кровь насквозь пропитает черный металл.

В замке Аштонов я находился уже третий день. Если бы я попытался сбежать сразу, это могло вызвать подозрения и привело бы к неминуемой погоне. А я уже убедился, что петлять по незнакомым степям и холмам плохая затея. Кроме этого, я остался без лошади, припасов и оружия. Все это надо было как-то раздобыть в замке.

Почти сутки я картинно трясся в повозке, что везла меня обратно, к поместью местного лорда.

Конечно же, полноценно прикинуться Нассиром я не мог. Слишком мало мы были знакомы с парнем, чтобы я мог копировать что-то, кроме посадки в седле и некоторых интонаций. Но Нассир очень удачно огрел меня камнем по голове, а рассечения на лбу выглядели по-настоящему угрожающе.

Удар по голове — не шутка. Если неудачно упасть с лошади, можно и дураком остаться, да и многие профессиональные бойцы ям умом и сообразительностью никогда не отличались. В первую очередь — из-за постоянных ударов по голове. Не рекомендовалось принимать и тяжелые удары оружия на шлем. Я лично, еще в бытность свою бродягой, видел нескольких бывших матросов, что навернулись со снастей или которым не повезло в пьяных драках, и которые остались после этих происшествий дурачками. Один даже говорить разучился, так вечно сидел и пускал слюни, зло потрясая протянутой рукой — такой у него был способ выбить из прохожих милостыню.

Сперва меня никто не трогал. По прибытию в замок меня отнесли в какую-то комнатушку, а едва кто-то входил — я сразу же закрывал глаза и прикидывался спящим. В голове же моей роились мысли, в первую очередь о том, что я сделал.

Если ранее я лишал жизни только в бою, то теперь все встало с ног на голову. Лично Нассир мне никак не угрожал, до последнего парень сохранял спокойствие и некоторую доброжелательность. Он искренне верил в то, что я рано или поздно признаюсь в том, что являюсь колдуном, продемонстрирую людям его дяди магические печати, и вся эта канитель закончится. Он не раз намекал и прямо говорил о глубоком уважении к членам Круга в этих краях, он был целиком и полностью уверен в том, что я маг. А я же поступил с ним вот так… Мало того, что его кончина была полна ужаса и страха, я лишил и его родных знания о том, что случилось на самом деле. Для лорда Аштона и его брата, отца Нассира, непутевый отпрыск просто исчезнет и больше не вернется. Когда человек умирает — рано или поздно боль уходит. Убитый горем родитель ходит на место сожжения или упокоения — как это было в Дагерийской Империи — разговаривает с усопшим, принимает реальность. Исчезновение же — самое мерзкое, что может произойти. Пройдут годы, прежде чем родня Нассира, на которого возлагались серьезные надежды, смирится с тем, что он никогда не вернется, а вопрос, почему же парень сбежал, навсегда останется висеть в воздухе. Вот так я поступил с парнем, который, по большому случаю, не сделал мне ничего плохого и который мне, фактически, доверился, не пытаясь сбежать или как-то навредить нашим лошадям.

Но и каяться я не собирался. Не собирался упрощать задачу преследователям, не собирался рисковать будущим целых поколений только ради успокоения своей совести. Подобный эгоизм был недоступной для меня роскошью. У меня была цель — камень и Эдриас, и единственным человеком в этой части света, чья судьба меня тревожила по-настоящему, была Отавия. Но принцесса в безопасности, я был в этом уверен. Слишком мне повезло с пленником, Аштоны должны были бросить все силы на мои поиски, проигнорировав беглянку.

К концу недели пребывания в замке мне все же пришлось начать контактировать с людьми. Я все еще лежал на кровати, постоянно делал вид, что меня тошнит, а ноги — не держат, но и бесконечно отмалчиваться не получалось. Так что пришлось делать вид, что после удара «Нассир» потерял память.

Лорда Аштона и отца Нассира я видел лишь раз. Крепкие и рослые мужчины с обветренными лицами, они зашли в мою комнатушку на пятый день, молча посмотрели на меня, попытались задать пару вопросов, но нарвавшись на искреннее непонимание с моей стороны, довольно быстро удалились прочь. Моим же постоянным компаньоном а, скорее, соглядатаем и тюремщиком, стал старый слуга по имени Заур.

Заур служил в замке и был холопом лорда Аштона. Не имея собственного имущества и прав, он всю жизнь отработал в коридорах замка, а на старости лет был сослан во двор, подметать конюшни и заниматься мелкими делами. У старика была скрюченная годами спина, разбитые от тяжелого труда руки и густые седые брови, что резко контрастировали с почти лысым черепом. Из-под бровей на мир смотрел злой цепкий взгляд обездоленного человека, а неприятный эффект усиливался многократно сломанным носом неправильной формы и беззубым ртом с тонкими, вечно трясущимися губами. Он выносил мой ночной горшок, приносил воду для умываний и пищу, и при этом очень пристально наблюдал за каждым моим движением.

Не знаю, в каких отношениях был Нассир со стариком ранее, но мне Заур не понравился. И не потому что он был для меня опасен и мог донести своему господину, что со спасенным племянником что-то не так, а просто — как человек. Не любил я таких злых стариков. Пусть их доля была тяжела и незавидна, пусть они родились полу-рабами, вынужденные влачить жалкое существование в качестве чужого имущества… Но ведь всегда можно остаться человеком, так? Но Заур был из той породы людей, что более походили на озлобленных собак, готовых порвать тебя на куски. И пусть у этого старого пса зубов уже и не было, но вот злости — хоть отбавляй.

— Благодарю, Заур, — кивнул я старику, когда тот, кряхтя, поставил передо мной таз с чистой водой.

Холоп на мои слова лишь мерзко осклабился, демонстрируя пустые десны, и тут же засеменил прочь из комнаты, чтобы принести завтрак.

Сегодня был важный день — я планировал одеться и выйти на прогулку, то есть, на разведку.

Накануне меня еще раз посетил отец Нассира, пытался разговорить, но я лишь тупо кивал головой и раз за разом повторял, что все — как в тумане. По скорбному лицу мужчины было понятно, что он волнуется за отпрыска, мне же оставалось лишь стыдливо прятать взгляд, помня, что я сделал с сыном этого человека. Его труп сейчас, скорее всего, доедают дикие собаки или степные шакалы.