Шаз устало закрыл лицо ладонями и с силой потер щеки, разгоняя кровь. Такой, как раньше казалось, хитроумный и беспроигрышный план, в котором чужак оставался в подвешенном состоянии на птичьих правах, а его дочь — вынуждена ловить каждое его слово, пошел прахом. Ему показалось таким хорошим решением выставить одну и ту же ловушку на обеих птичек! И вот, оказалось, что птички перехитрили охотника, объединились и теперь требуют от него прохода на север.
В глубине души Тати даже был доволен тем, что все разрешилось именно так. Присутствие Витати в клане, после стольких лет отсутствия, создавало массу проблем. Последняя Свадьба с Пустотой не состоялась, она не заняла место Невесты, что, несомненно, приведет к падению числа винефиков в их клане в следующем поколении. И когда это случится — а люди уже стали задумываться об этом, потому что новых магов раскрывается все меньше и меньше — с Витати спросят. И он, уже на тот момент глубокий старик, не сможет защитить свою дочь.
Но брак с чужаком! За ними обоими следили день и ночь, а перед Пляской эти двое виделись лишь один раз. Не тогда ли, в палатке парня, они и сговорились? Вирати сказал, что его дочь выскочила крайне взбудораженная из палатки, будто чем-то была расстроена. Но как они смогли договориться за одну встречу? Немыслимо!
Да и сам ритуал… Он видел искреннее удивление на лице чужака, когда Витати сделала первые выпады. Видел его сомнения, видел его страх. Нет, такое нельзя разыграть, невозможно быть таким хорошим притворщиком. Значит, это решение приняла его дочь в одиночку, без участия печатника. А это, в свою очередь, означало…
— Великий? — вырвал его из размышлений Гатис.
— А? Что? Да, да, продолжай, — спохватился Тати. — Я немного… утомился.
Только со своим альрафи он мог показать, что является простым человеком, а не железной рукой Степи, каким принято было его считать.
— Я говорил, что мы можем использовать чужака. Он мощный маг, познал Пустоту. В конце концов, он — печатник. И пусть он состоит в браке с вашей дочерью, это, по большому случаю, ничего не значит…
— Что ты предлагаешь? — спросил Тати.
Гатис поджал губы, будто размышляя, но по глазам альрафи было видно, что он давно все продумал.
— Если гохринвийцы наступают, мы можем бросить чужака на первую линию. Сделать первый удар.
— И как ты это видишь? С чего бы ему сражаться за степь? — спросил Тати. — Я бы на его месте наоборот, подождал, пока нас не сотрут в порошок, и тогда ничто не будет препятствовать его проходу на север.
— Но он не сможет добраться без вашей дочери, — сказал Гатис. — Ему как минимум надо будет убедить Витати бросить клан, а во второй раз она на это не пойдет… Пообщайтесь с ней, наладьте отношения, расскажите об угрозе. Она — винефик, она нужна клану в будущих сражениях. Перетяните ее на свою сторону, и получите и силу чужака. А там… Он не тот, кого надо будет беречь.
Глаза Великого Шаза и его альрафи встретились, и Тати в очередной раз поблагодарил судьбу, что по какой-то причине Гатис был ему верен и, как надеялся Тати, никогда даже не помышлял о предательстве. Он был коварен и опасен, его правая рука.
— Пустить чужака в расход? — спросил Тати.
— Дать задание, которое он не сможет выполнить. Или погибнет, выполняя. В обмен на право пройти на север, — сказал Гатис. — В любом случае, он сможет ослабить наступающие отряды достаточно, чтобы у клана хватило сил сдержать первый натиск, пока не прибудет помощь. А какой ценой — нас не волнует.
Тати в очередной раз покачал головой, но в словах Гатиса было здравое зерно. Этот Рей — чужак. Но он законный муж Витати, значит, Тати имеет право требовать от него службы в войске. Пусть повернет свою магию против гохринвийцев. Если справится — это спасет клан. Если надорвется — не велика потеря. А он пойдет на это, если Витати попросит.
Что бы ни говорил Гатис касательно того, что его дочь и чужак не делят супружеское ложе — это вопрос времени. Витати холодна, как и ее покойная мать, но любой лед рано или поздно тает, а на его место приходит весенняя оттепель. Он видел, как эти двое смотрели друг на друга во время Пляски Клинков, какая мощь витала между двумя фигурами, что слились в ритуальном бою. Как не тяжело это признавать, но чужак на самом деле был единственным мужчиной этого Сезона, к которому его дочь была расположена и чей окровавленный клинок она была готова вырвать из земли.
— Хорошо, Гатис. Я согласен, — кивнул Тати. — Организуй мне ужин с дочерью, но прежде, надо отправить нескольких гонцов.
Альрафи согласно кивнул и с готовностью занял место Шаза за столом, потянулся за стилом и чернильницей, взял свежий лист пергамента. Глаза Тати уже были не те, и он помогал ему составлять послания.
— Записывай… — начал диктовать Тати.
Мыслями же Великий Шаз был сейчас далеко. И пусть Гатис предложил очередное элегантное решение, почему-то ему было неспокойно.
Глава 22. Дурные вести
Неро рвал и метал. Новости, что принесли его птички, однозначно говорили о том, что принцесса Отавия выжила и сейчас направляется в Шамоград. До прибытия судна остались считанные недели — курьер сумел обогнать корабль, что следовал из Восточной Пресии, лишь на месяц, а сколько это стоило в итоге самому Неро в золоте, не хотелось даже думать.
Но золото — дело наживное. Маг его уровня всегда мог жить в роскоши и ни в чем себе не отказывать.
Сейчас он был в своем поместье в одиночестве. Бывший Трибунальный Истигатор не стал переезжать из своего старого особняка в Верхнем Городе, хотя его титул позволял ему обзавестись недвижимостью поближе к Замковой Горе. Но Неро были дороги и привычны эти стены, так что сейчас он сидел в своем любимом кресле и размышлял, что же делать дальше.
Причиной же одиночества графа Ронтора была банальная паранойя. Кто-то методично вырезал всех магов и тех, кто переметнулся на сторону Саина во время смуты. Сначала он не предал этим происшествиям значения, пока не увидел один из трупов.
Голова несчастного была размозжена булавой, а лицо — обожжено магией. Кто-то поставил поясного мага синих рун на колени, потом пытал, а после — разбил голову, как переспелую тыкву, двумя быстрыми, но точными ударами.
У Неро был только один знакомый, способный на такие зверства.
Осиор.
При мысли о заклятом друге, след которого он в какой-то момент потерял на Лаолисе, у Неро холодели руки. Осиор был олицетворением Трибунала, и пусть главная Башня континента пала, а сам граф Ронтор сумел значительно проредить через убийства, подкуп и угрозы ряды магов, выступающих за оставшийся в других государствах Круг, Осиора это не останавливало. А еще как-то слишком удобно слухи, что принцесса жива и здорова, совпали с тем, что Шестой Трибунальный Истигатор нагрянул в Шамоград и открыл охоту на еретиков.
Неро был железно уверен в том, что девчонка сгинула на Лаолисе. Было и два трупа, и признания местных магов, и донесения по его собственным каналам. Все говорило о том, что эта проблема — решена, причем решена окончательно и бесповоротно. Вся политика Неро, вся система сдержек и противовесов, что он выстраивал вокруг своей фигуры при дворе, опиралась на тот факт, что Саин Торлорн никогда не сможет полноценно легализовать свою императорскую власть и так навсегда и останется узурпатором престола. На это Неро давил и намекал, когда встречался с нынешним правителем Дагерийской Империи, при этом каждый раз напоминая жирному солдафону о том, что без поддержки ренегатов из числа магов его власть рухнет в течение года.
Многие были недовольны Саином и тем, как он вел дела. По своей привычной манере, едва взгромоздившись на престол и убедившись, что тот качается под ним не слишком сильно, Саин стал широкой дланью раздавать деньги и привилегии своим друзьям и старым союзникам. Но то, что работает на уровне отдельного герцогства и в рамках имперских законов, совершенно перестает действовать в масштабах целой империи. Саин бездарно разбазарил собственные возможности, поощряя наглость одних, и отталкивая от себя других. Фоссы, Варналы, Хашты и еще с десяток фамилий — большие и сильные дома. Особенно Хашты, которые были как приближены к телу императора Форлорна Девятого, так и налаживали контакты с наследницей престола в лице Отавии. Уже тогда никто не брал в расчет Элаизу Форлорн, понимая, что ее правление не будет слишком долгим.