С помощью силы камней я довольно быстро восстановился, но вот Витати выглядела бледноватой; губы высохли и растрескались, черты лица заострились, а серые глаза стали бледнее обычного. Так что когда мы отъехали на безопасное расстояние, выкопали походный костер и расположились на ночлег — нам оставалось поспать буквально три-четыре часа, пока не встанет солнце — я молча заполз под одеяло к винефику и, прижавшись к спине, попытался ее хотя бы согреть. В моих объятьях Витати почти мгновенно отключилась, я же лежал, слушал ее ровное дыхание и думал о том, что произойдет завтра.
Бойцы Гатиса выставили дозор, но двигались, словно бесплотные духи, абсолютно бесшумно, так что звенящую тишину степи нарушало только тихое потрескивание маленького костерка, да редкое фырканье наших лошадей, стреноженных чуть в стороне.
Если Геора обнаружит ловушку, придется схлестнуться с ней в прямом бою. Я боялся этого столкновения, но у меня были осколки камня, пустота и связь, едва ощутимая, но прочная, с пылающей огнем потусторонней сферой, что давала магическую энергию нашему миру. Витати же была абсолютно беззащитна перед ней, и больше, чем поражение, меня страшило то, что Геора доберется до нее. Точнее, что Витати сама полезет в драку, полностью уверенная в собственных силах.
Степь обнажила ее, показала ее душу. Стальная наставница, меланхоличная и холодная, тут, в окружении родных просторов, рядом со своим кланом, Витати показала другую сторону своей натуры. Броня холодной надменности и спокойствия спала, вернулись старые обиды, воспоминания, вернулся в ее жизнь и Тати, как главная фигура в судьбе любой дочери. Будь я более благороден, я должен был бы, по уму, тихо встать и покинуть это место, оставив Витати с ее родней, там, где ей самое место.
Должен был бы, если бы не Геора.
Если копаться в себе слишком глубоко, можно взять вину вообще за все горе, происходящее в мире. Но Эдриас был моей персональной ошибкой, так же как и все, что с ним связано. Геора — следствие того, что я помог колдуну выжить, хранил его тайну, лгал и умалчивал. Так что теперь настал час расплаты. Нет, я не убивался, не упивался жалостью к себе и не сетовал на судьбу. Скорее, просто пытался окончательно принять то, что у любых решений есть последствия и я, как мужчина, как муж, как друг и просто, как человек, должен нести за них ответственность. Именно ответственность — то, от чего я так долго убегал, прикрываясь Осиором, Витати, Отавией и вообще, чем и кем угодно.
Я не знал, любил ли я Витати, я не знал, любила ли она меня, но то, что мы оказались здесь вместе — не случайность. Нас связывало нечто большее, чем просто влечение, страсть или любовь. У нас была общая история, общий путь, а сейчас — и общая цель. Этого не было с Отавией — за ее спиной всегда стояла Империя. Этого не было с Осиором — моего учителя терзали его персональные демоны, страсти и проблемы. Но это было у нас с винефиком. И этого простого факта мне было более чем достаточно, ведь это означало, что только с ней я не был одинок.
Когда рассвет тронул линию горизонта, мы были уже на ногах, а через час я понял, о каких холмах говорила Витати. Это на самом деле была небольшая складка в бескрайней плоскости степи. Возможно, тут протекало русло какой-то реки или стоял старый форт, от которого осталась земляная насыпь. Мы спрятались за ней, я для верности накинул на весь отряд печать отвода глаз — чтобы укрыться от возможной разведки противника, ведь вдали уже несколько раз мы замечали всадников гохринвийцев — и принялись ждать.
То, что случилось до заката, навсегда осталось в моей памяти как события, что лучше забыть.
От нашего отряда отделилось несколько бойцов, что отправились к войску клана — передать Гатису местоположение, где мы разместились, сообщить новости и вообще, сориентировать альрафи для того, чтобы он не допустил попадания келандцев в нашу магическую ловушку.
Но все это я понял лишь потом, много позже. Тогда же, перед самым сражением, я напряженно вглядывался в горизонт, пытаясь понять, раскрыла ли Геора наш замысел или нет, и даже не заметил, как бойцы ушли.
Вот, сначала из-за небольшой гряды показались первые вымпелы гохринвийцев, которые довольно быстро превратились в сплошную стену. Над головами пехоты возвышались копья, по флангам — нервно расхаживала конница. Было видно, что люди активно готовятся к бою после небольшого марша от лагеря, что был разбит в семи лигах к западу. С востока же, будто из-под земли, показалось войско под руководством Великого Шаза Тати. Причем мне показалось, что сначала я ощутил мелкую дрожь земли, вызванную ударами тысяч копыт, а только после — узрел и саму орду.
Казалось, келандцы не уступают войскам противника в численности, но я быстро понял, что Тати просто растянул строй в более редкую линию, чтобы посеять страх в сердцах гохринвийцев. Если бы речь шла о тяжелой имперской коннице, то двух тысяч рыцарей хватило бы с лихвой, чтобы смять и рассеять по окрестностям десятитысячное пехотное войско. Еще пять сотен рыцарей понадобилось бы для борьбы с легкой конницей вторженцев.
Но келандцы, как кочевой народ, всегда были налегке, в том числе, и в бою. Их предел — броня из вареной кожи с заклепками и легкие кольчуги, а сабли были приспособлены к рубке пешего противника в такой же легкой броне, как и сами кочевники. Культурные особенности, что тут еще можно сказать.
Сейчас же меня намного больше интересовало, где же Геора. Я все глаза высмотрел, пытаясь увидеть фигуру в белом плаще и верхом на лошади, но безуспешно. Казалось, армия пришла одна, без иномирной волшебницы, что охотилась за мной на обоих континентах и жаждала заполучить камень рун.
— Может, ее тут нет? — спросила Витати.
Я только напряженно молчал, продолжая всматриваться в ровные ряды гохринвийцев.
Бойцы Гатиса, что вернулись к клану, передали послание. Я буквально увидел, как строй кочевников встал на месте, будто у невидимой линии — две тысячи футов от того места, где начинался внешний контур нашей гигантской печати. Весьма точный расчет. Если орда сорвется в галоп и, размахивая саблями, врубится в пехотный строй противника, самая рубка придется как раз на то место, где размещалась малая, пропитанная нашей с Витати кровью печать.
— Я не вижу ее, — ответил я винефику, — я не понимаю…
Вдруг от строя гохринвийцев отделилась одинокая фигура, что направилась в центр поля, полностью игнорируя армию кочевников, что готовилась сейчас к атаке.
В вальяжных движениях я сразу же узнал Геору. Колдунья шла к тому месту, где была закопана печать. Не доходя до точки двадцать футов, магичка остановилась, достала из ножен длинный меч и сделала короткий взмах. Земля по направлению движения клинка взмыла в воздух, будто взорванная изнутри режущими щитами. Мы же из своего укрытия могли только бессильно наблюдать, как наш план летит псу под хвост.
— И это всё?! — прогремело по степи.
Голос был глубокий, какой-то потусторонний, но исходил он от той самой фигуры с мечом в руке.
Сейчас, когда между нами было не такое и огромное расстояние, я мог разглядеть Геору получше.
От плаща колдунья избавилась, оставшись в каком-то странном сером костюме, отдаленно похожим на костюм Трибунального Истигатора, который я видел на Осиоре. Волосы Георы были собраны в тугую косу, а в руке она с какой-то непонятной легкостью сжимала полуторный меч, держала его так, будто бы он совсем ничего не весит.
— И это всё?! — повторила свой клич Геора, глядя по сторонам.
Она искала меня, чуяла, но так как поле было по капле пропитано моей кровью по всему внешнему контуру, не могла понять, откуда идет основной поток силы. От этого и бесилась.
Вот, Георе надоело ждать и, закинув меч в ножны за спиной, она повернулась спиной к орде и зашагала назад, к строю гохринвийцев.
Я же наблюдал за ней, как зачарованный, боясь лишний раз вдохнуть и пошевелиться. Впрочем, такой же эффект фигура Георы оказала и на весь остальной наш отряд, в том числе и на Витати.
