Однако сообщение было не от Егора; Марина ощутила, как внутри неё что-то с лязгом разбилось, и даже не стала снимать блокировку, возвращая телефон на край столешницы, рядом с учебником и тетрадью, аккуратно сложенными в стопку.

Где-то на задворках сознания крохотным мотыльком мелькнула мысль снова позвонить ему, но её быстро заглушил разлившийся по помещению класса звонок, сообщающий о начале занятий, и поползли тихие, медленные, слишком унылые минуты первого урока, проводимого классным руководителем.

Сосредоточиться на сложно-подчинённых предложениях не получалось; размышления летели совсем не в ту степь. Время шло, а Егор не спешил появиться в дверях класса. Телефон, как назло, тоже больше не сверкал, и это молчание, приобретающее в голове Марины мрачные оттенки, ложилось на плечи ощутимым давлением.

Она не один раз тянулась к смартфону и заходила к мессенджер. Проверить, вдруг Рембез что-то да отправил, а уведомление просто не пришло. Всякое же бывает. Однако каждый раз она натыкалась лишь на своё отправленное и не прочитанное им сообщение. Что могло произойти? Даже если он спит, то сколько можно?

Марина в очередной раз немного раздражённо отложила от себя телефон и упрямо сжала губы, поднимая взгляд на преподавателя. Уже минуло пол-урока, а девушка до сих пор не записала ни одного слова в свой конспект, хотя классный руководитель распиналась у доски добрых пятнадцать минут.

Да всё с ним нормально!

Она повторила эту фразу про себя раз пять, прежде чем заставила себя взять шариковую ручку и начать конспект. Это, разумеется, не значит, что Марина поверила в эти слова. Хотя она очень старалась, верилось с трудом. И беспокойство – густое, тяжёлое, сковывающее – росло в грудной клетке.

Девушка закусила губу, склоняясь над тетрадью, отчего несколько прядей соскользнули с плеча вперёд. Подняла руку и завела их за ухо. В классе было чересчур спокойно – ни перешёптываний, ни смешков. Выпускники конспектировали лекцию лениво, многие – опёршись щекой о ладонь. Кажется, погода нагоняла меланхолию не только на Марину, но и на добрую половину её одноклассников. В кабинете повисли только звук, с каким ручки скрипели по бумаге, и голос Оксаны Андреевны. Марина бы отнюдь не назвала его монотонным или скучным, но сегодня он отчего-то навевал жуткую тоску.

За окном окончательно рассвело, однако небо всё равно казалось тёмным и мрачным. Затянутое тяжёлыми, низкими тучами – ни одного голубого просвета, который бы несомненно приподнял настроение. Даже если на капельку – этого бы с головой хватило.

Странный день.

– Грёбаный урод, убери свои руки от меня!

Очень, очень странный день.

Выпускники вскинулись на звук, донёсшийся из коридора. Несколько смешков прокатились по кабинету, и некоторые ребята начали заискивающе переглядываться между собой. Голос, приглушённый закрытой в класс дверью, был будто бы отдалённо знаком Марине, и она нахмурилась, пропиливая взглядом белую створку. В коридоре явно что-то происходило в этот самый момент.

Лицо классного руководителя вытянулось, а затем женщина строго нахмурилась и, медленно поднимаясь со своего места, тронулась к двери. Выпускники начали перешёптываться, но уже через пару секунд говорили почти в полный голос. Марина покачала головой и уже было опустила глаза обратно в тетрадь, чтобы дописать предложение, на котором её прервали.

Как вдруг.

– Да сдался ты мне, кретин.

Другой голос. И его она узнала отчётливо.

Девушка снова вскинулась, шире распахивая глаза. Сердце с бешеной скоростью ухнуло куда-то вниз. Словно сорвалось с высоченного обрыва и вот-вот должно было достигнуть земли, разбиться на мельчайшие осколки. А может, оно уже разбилось. Она подскочила со своего места, упираясь ладонями в столешницу, прокручивая в голове вторую реплику снова и снова. Только чтобы убедиться, что не ослышалась. Не показалось.

Но этого было не нужно.

Конечно, она не ослышалась. Не могла ослышаться, чёрт возьми, его голос она знала слишком хорошо, чтобы спутать с чьим-либо.

За дверью стоял Егор и… ссорился с кем-то. Марина даже уже начала понимать, с кем, но за мысль уцепиться не получилось – голову словно заполнил густой липкий туман, и размышления прорывались сквозь него тяжко и невыносимо медленно. Не складывались, не сплетались, не составлялись. Просто были – каждое отдельно.

Какого чёрта вообще?

Девушка кинулась к двери вслед за Оксаной Андреевной, которая уже тянулась к металлической ручке, мимо Дианы и Паши. Последний, вроде как, окликнул Марину по имени, но она не отреагировала. Любой звук доносился словно сквозь толщу воды – всё внимание приковала белая дверь, за которой сейчас однозначно что-то происходило.

Прошла пара до невозможности долгих мгновений.

Преподаватель толкнула створку и шагнула в полумрак слабо освещённого коридора. До Гейден донеслось какое-то сдавленное, глухое кряхтение и тяжёлое дыхание. Рык, почти звериный, от которого сердце зашлось ещё сильнее. Женщина громко ахнула, замерев на месте, однако этот ступор продлился всего секунду.

– Мальчики! А ну-ка прекратите немедленно! Что происходит? – истерические нотки, плохо скрываемые в сердитом голосе, подскочившем на несколько октав вверх.

Марина вынырнула из-за её плеча, нервно кусая губу, и тут же снова ощутила это неприятное чувство в животе, когда будто летишь камнем вниз с жуткой высоты.

Прямо на кафеле, испачканном редкими каплями крови, Егор старался хотя бы зацепить сжатым кулаком лицо Гордеева, уже местами побитое и опухшее. Последний ловко уворачивался, скалился и отпихивал от себя Рембеза вытянутыми руками, цепляясь пальцами за ткань рубашки и пиджака, сминая её и успевая выкрикивать гадости прямо тому в лицо.

Чем злил только сильнее.

Марина громко всхлипнула, прижав ладонь к губам, чувствуя, как подгибаются колени и с губ срывается тихое, едва колыхнувшее воздух имя.

Его имя.

– Егор…

Где-то за спиной послышался, словно сквозь толстую стену, скрежет стульев, со скрипом проехавшихся ножками по полу, и частые быстрые шаги, а через мгновение Марина почувствовала, как вокруг запястья сомкнулись тонкие пальцы, поднялись к предплечью, сжав, поддерживая, и Гейден краем сознания узнала в маленькой опоре Лисовскую.

Взгляд зацепился за сдвинутый галстук, обозлённый оскал и небольшое красное пятнышко в уголке рта, густая жидкость из которого разрезала подбородок и размазалась кровавыми пятнами под линией челюсти.

Марина чувствовала, как трясутся собственные поджилки, и сжимала пальцы в кулаки, сдерживая бьющийся в горле страх. Она совершенно не знала, что произошло, и от этого становилось ещё беспокойнее.

Кто-то пробежал с обеих сторон от неё, зацепив плечами, и Марина пошатнулась, словно тряпичная кукла, легко поддавшись инерции. Пальцы Дианы крепче сжали её руку, не давая завалиться набок, и где-то очень глубоко на задворках сознания мелькнула мысль, что шатенка впилась в предплечье слишком сильно, но тут же исчезла, как только взгляд упёрся в двух ребят, уже подоспевших к Рембезу и Гордееву, чтобы разнять их. Кирилл Шалабанов ловко подхватил Егора под мышки и рванул вверх, стаскивая с Артура, который всё продолжал отбрыкиваться не только руками, но теперь ещё и освободившимися ногами. К последнему тут же подоспели Дима Москвин и Гарипов Миша, поднимая на ноги и удерживая за грудь, плечи и руки.

Марина снова ощутила, как её почти невесомо задели, а следом большая ладонь опустилась на её плечо, придерживая от вновь возникшей опасности свалиться куда-нибудь в сторону. Тотчас узнала в подошедшем Киричука, потрясённый взгляд которого бегал с одного юноши на другого. Паша хмурил брови, отчего меж ними пролегала глубокая толстая складка.

– Твою мать, – глухо выругавшись, он сделал шаг вперёд.

И тяжесть его ладони тут же исчезла. Марина вздохнула, наблюдая за тем, как Паша подходит к Егору, касается плеча, спрашивает что-то. Наверное, в порядке ли он, или что-то подобное. Егор не смотрит на него, испепеляя бывшего друга пристальным, немигающим взглядом, и кивает едва заметно.