Она кивнула.

– Значит, так. Я щас иду в общагу, через час ты приходишь в пятьсот седьмую и при всех передо мной извиняешься. Говоришь, что ничего не было. Ясно? – он вжикнул зажигалкой и приблизил язычок пламени к ее глазам.

Оксана отклонила голову и, не дыша от страха, снова кивнула.

– Ну, смотри, Мышь.

Толкнув ее в снег, они ушли.

О том, как спустя час она ходила в комнату парней, как, трясясь от страха и одновременно сгорая от унижения, лепетала «извини» под глумливые ухмылки, хотелось бы забыть навсегда, но этот эпизод и ощущение стыда и беспомощности въелись в память намертво.

После того случая над ней ещё долго потешались. Как-то она варила суп на общей кухне. А на соседней конфорке жарилась чья-то картошка. Там же, на подоконнике сидели девчонки, курили в форточку, болтали и, конечно, посмеивались над ней. Потом на кухню заглянул парень с третьего курса, подошел к плите, помешал картошку.

– Эй, Костик! – позвала его одна из девчонок. – Берегись! Ты сли-и-ишком близко стоишь. Мышка потом всем расскажет, что ты ее хочешь изнасиловать.

Оксана вспыхнула, а остальные девчонки расхохотались. И таких моментов было не счесть.

Деньги, что присылала ей мать, она не тратила – откладывала. И сама теперь подрабатывала вечерами в столовой универа. Хотела скопить на съемное жилье и наконец убраться из этой проклятой общаги. И к апрелю уже почти хватало, чтобы снять комнатку в спальном районе. Но она встретила Дементьева.

Она, конечно, и раньше его видела в общежитии, но мельком, не приглядываясь. Даже имени его не знала. Просто после Матвеева Оксана боялась даже смотреть в сторону парней.

А тут они стояли на крыльце, загородив путь. Она приближалась, и с каждым шагом скачками росла нервозность, и ничего с собой поделать Оксана не могла. Потом к общежитию подъехала какая-то иномарка, и парни переключили всё внимание на неё: повернулись в ту сторону и даже немного отошли от дверей, обсуждая «крутую тачилу». И только Дементьев стоял на месте и курил.

Оксана припустила со всех ног, чтобы скорее прошмыгнуть мимо, но споткнулась о ступеньку и грохнулась прямо на колени. От внезапной боли из глаз брызнули слезы, но что хуже всего – с неё слетели очки. Она шарила руками по грязному крыльцу, пытаясь их нащупать. Но тут вдруг услышала над ухом мужской голос:

– Это ищешь? – И тут же кто-то вложил ей в руку очки.

Торопливо нацепив их, она подняла глаза и… пропала. Позже она много думала, когда всё началось, и решила, что именно в тот момент.

Дементьев сидел рядом на корточках. Смотрел на нее внимательно и как-то по-доброму, даже с сочувствием.

– Сильно ушиблась? – спросил он. – Встать можешь? Может, тебя проводить до комнаты?

Длинные ресницы золотило солнце, а глаза его, абсолютно черные, как расплавленный горький шоколад, затягивали, не давая ни единого шанса спастись.

Да, определенно с того дня и началась её неизлечимая любовь…

Съезжать Оксана расхотела. Наоборот, после занятий стремилась в общежитие всей душой.

Нет, ее по-прежнему угнетали и общажный быт, и местные нравы, но здесь жил он. Никита Дементьев. Всего в трех комнатах от них. И это обстоятельство перевешивало всё остальное. Точнее, это единственное, что теперь имело значение.

Если прежде она выходила в коридор только по большой необходимости и всякий раз внутренне цепенела от напряжения, то теперь сновала туда-сюда по любому поводу в надежде с ним столкнуться.

И, конечно, сталкивалась. В те годы Никита курил и вместе с другими студентами зачастую зависал на кухне перед окном, или же один дымил в форточку, устроившись на подоконнике.

Раньше Оксана табачный запах выносила с трудом, закашливалась, но тут как-то быстро привыкла, даже не замечала потом. Если уж её теперь не страшили его дружки, то что там какой-то дым!

Иногда он с ней даже здоровался, и тогда настроение сразу взмывало, и весь день она ходила в эйфории.

Глядя на Никиту, с ней стали здороваться и его приятели. Хотя некоторые лучше бы и дальше ее не замечали. Тот же Климов. Этот придурок, напившись, орал ей во всю глотку: «Здорово, Мышь!». Но даже он не омрачал ее радости. К тому же был момент, когда Климов при нём бросил ей какую-то похабную гадость, а Никита его осадил. Так и сказал: "Ты совсем дебил? Думай, что несешь". Ради такого она готова была бы каждый день выслушивать от Климова что угодно.

Позже Оксана вычислила, когда Дементьев встает, когда идет умываться, когда обычно приходит из универа – и, по возможности, подстраивала их якобы случайные встречи на лестнице, в коридоре, в умывалке, в скверике рядом с общежитием.

И каждая такая мимолетная встреча западала в память как важнейшее событие. Потом, ночью, лежа в кровати, она многократно прокручивала эти эпизоды, придумывая им дальнейшее развитие. В ее мыслях он не просто проходил мимо, а замечал ее, улыбался, даже заговаривал, и она ему отвечала что-нибудь остроумное.

Со временем эти фантазии становились все смелее и откровеннее. К её чистой любви стало примешиваться против воли что-то еще: стыдное, томительное, жаркое. Она мечтала уже не только о приятном и невинном разговоре с Никитой, а представляла особые взгляды, прикосновения, поцелуи. И потом, встречая утром в умывалке Дементьева, полусонного, полуголого – в одних шортах, задыхалась от смущения. Особенно если замечала, что там у него немного топорщится. И в то же время эти моменты еще больше подогревали воображение.

Апрель, май и половина июня пролетели как во сне. Оксана и не заметила, как закончился семестр. Ещё недавно такие долгожданные каникулы превратились в затяжную пытку. Она тосковала немыслимо и, как больная, лежала дома, в своей комнате, глядя в одну точку и считая дни до конца лета. Прежде она и не представляла, что можно настолько зависеть от другого человека.

Оксана даже осталась бы на лето в общежитии, но делать там тоже было нечего. Этаж заполонила абитура, а Дементьев, как и все почти, уехал после сессии домой. В Рудногорск.

Мать на ее хандру едва ли обращала внимание – она занималась устройством своей личной жизни и даже ночевать приходила домой через раз. Но даже и хорошо, что так. Видеть молодящуюся мать с глупым и радостным лицом было невмоготу. Раздражало ужасно, а то и злило. Хотя Оксана искренне желала, чтобы все у матери сложилось, чтобы она была счастлива и пристроена. Только пусть это её счастье будет чуть в стороне, пусть не лезет в глаза так бессовестно.

Зато с каким радостным нетерпением она возвращалась в город в конце августа! А когда впервые после каникул встретила Никиту на лестнице, то едва в обморок не грохнулась. Как еще сердце не разорвалось.

На втором курсе стало полегче. Хотя бы потому, что ненавистный Матвеев и его дружки закончили универ, а на место бывших пятикурсников заселили новичков. Соседки тоже высмеивали ее теперь намного реже. Может быть, потому что выяснилось, что Оксана очень неплохо умеет стричь.

Дашку как-то раз неудачно обкорнали в парикмахерской, она пришла в глубоком расстройстве, ну а Оксана взялась исправить ситуацию. Кое-где подкоротила, кое-что подправила, и вышла отличная стрижка.

Дашка, конечно, незамедлительно разнесла по всему общежитию, какая, оказывается, Мышка – мастерица. Кто-то потом еще напросился и тоже остался прической доволен. Ну а затем к ней потянулись стричься и другие. Причем и девчонки, и парни. И как-то незаметно издевательства прекратились. Впрочем, Оксана понимала, что она для всех кем была, тем и осталась, просто им теперь неудобно над ней насмехаться, совестно. Ну, кроме Климова. Того ничто не смущало. Отказать ему Оксана не могла, боялась. Он же дурной и наглый. Стригла, конечно, но было обидно и неприятно, когда вместо «спасибо» Стас мог бросить ей якобы в шутку что-нибудь оскорбительное.

Но зато именно Климов привел к ней Дементьева.