– А это уже решит суд, – равнодушно ответил следователь. – В данный момент она находится в медчасти следственного изолятора.

Школу тоже трясли с проверками. А директриса уже написала заявление по собственному.

Никита дорабатывал последние дни перед отпуском. Он уже уведомил генерального, что больше не выйдет. После этого пришлось вытерпеть допрос: почему? Зачем? Куда собрался? Кто переманил? Затем его долго и настойчиво уговаривали передумать, предлагали повысить зарплату, выделить пару штатных единиц, обещали еще какие-то преференции, но Дементьев не отступился.

Уже вечером к нему в кабинет заглянула Диана.

– Никита, это правда? Вы увольняетесь? – спросила она, затворив за собой дверь.

Она смотрела на него во все глаза, так, словно с его уходом разрушится ее жизнь.

– Правда, – коротко и сухо подтвердил он, не глядя на нее.

– Но… почему? Из-за меня?

Можно было бы соврать, что нашел место получше, но не хотелось.

– Из-за себя, – устало вздохнул он.

– Никита, прошу вас, не уходите! – голос ее дрогнул. – Я обещаю… я клянусь, что никогда вас больше не побеспокою… не буду звонить… и вообще…

– Диана, – наконец и он поднял на нее глаза. Взглянул – и тут же накатило отвращение. Не к ней. К себе. Нет, подумал Дементьев, правильно он сделал, что написал заявление. – Перестаньте. Всё уже решено. Я здесь не останусь.

– Я настолько вам неприятна? – всхлипнула она.

Но тут к нему сунулся Николай Сергеевич и спас от тягостного разговора. Диана при нем сразу же взяла себя в руки и ретировалась.

Проводив ее взглядом, Николай Сергеевич произнес:

– Мы тут с технарями идем в спортбар. Давай с нами?

– Не, я домой, – отказался Дементьев.

– Да брось, чего тебе там одному куковать на съемной хате? Пойдем развеешься?

– Я домой, – повторил он. – К себе домой.

– В смысле…? – заморгал Николай Сергеевич. – Вы что, опять сошлись? Пустила назад?

Никита не ответил, но и не смог удержать улыбку.

Он действительно всю неделю после работы ехал домой. Они с Инной это не обсуждали, словно боялись вспугнуть – он просто приходил, а она его просто принимала. Ужинали, что-то делали, занимались детьми, разговаривали, всё было почти как раньше, даже лучше – как-то трепетнее, что ли. Только пока спали порознь.

Инна, кстати, его решение уволиться с виду восприняла совершенно спокойно, даже никак не прокомментировала. Но по еле уловимой улыбке, затаившейся в уголках губ, Никита видел, что ей эта мысль по душе.

В субботу они снова все семьей выбрались из дома, на этот раз в парк. Дементьев нашел на балконе старые ракетки от бадминтона. Подумал: брать – не брать? И на всякий случай прихватил с собой. В итоге пригодились – Митьке игра очень понравилась. Да и они с Инной с удовольствием вспомнили детство. Все втроем набегались и насмеялись до изнеможения. И когда возвращались домой, Митька в машине уснул, да так, что Никите пришлось заносить его в квартиру на руках.

Пока Инна укладывала и его, и Машу, Дементьев отправился в душ. Помылся и затем включил на весь напор одну холодную воду. Ледяные струи обожгли тело, но зато и быстро сняли скопившееся в паху напряжение.

Перешагнув через бортик ванной, Дементьев ступил на кафельный пол и сдернул с крючка полотенце. И тут дверь ванной распахнулась. Видать, забыл повернуть защелку.

Инна зашла в ванную и по инерции сделала еще шаг к нему. И тут же пробежалась взглядом по его телу, сверху вниз, вспыхнула, отвернулась в смятении.

– Прости, – пробормотала, намереваясь выскочить в коридор.

Но Дементьев не дал – шагнул к ней, прижался к ее спине, одной рукой обнял за талию, уверенно притянул к себе, а второй – закрыл дверь и на этот раз повернул защелку.

– Постой, – прошептал он, задев губами её ухо, и услышал в ответ протяжный выдох.

Она не вырывалась, не отталкивала. Наоборот – склонив голову набок и открыв шею, подставлялась ему.

– Инна, – выдохнул он. – Как же мне тебя не хватало… я с ума без тебя сходил… я так тебя люблю… я не могу без тебя…

Голос его звучал хрипло, словно вдруг пересохло во рту.

Покрывая жаркими поцелуями нежную, тонкую шею, ухо, ключицу, он, как голодный, оглаживал ее изгибы. Нырнув под полы халата рукой, провел ладонью сначала сверху вниз по наружной стороне бедра, а затем снизу вверх – по внутренней, очень чувствительной. Тронул там и тут же ощутил, как по ее телу прокатилась волна дрожи. Как дыхание стало частым, срывающимся. Как она выгнулась, откликаясь на его прикосновения. И от этого Дементьева самого будто насквозь прошило мощным разрядом по всему телу, по всем нервным окончаниям разом. Так, что в глазах потемнело, а низ живота мгновенно налился болезненно-сладкой тяжестью.

Сам не заметил, как расстегнул все пуговицы на ее халатике. Развернул, прижал к себе ее уже обнаженную. Теплую, трепещущую и безумно желанную. Впился поцелуем в губы и целовал, пока не стал задыхаться. Потом подхватил ее под бедра, в пылу усадил прямо на стиральную машину.

– Как же я хочу тебя… прямо здесь… сейчас… – шептал он сбивчиво. – Одну тебя…

Но Инна, которая с тем же жаром только что отвечала на все его ласки и поцелуи, вдруг замерла. Он снова потянулся к ней, но она отстранилась.

– Никита, подожди, остановись… Я не могу так…

– Не уходи… – попытался удержать ее Дементьев. – Прошу…

– Я не могу, прости, – повторила она.

Инна убрала его руки, соскользнула на пол, подняла халат. Торопливо накинула, чувствуя на себе его тяжелый взгляд и стараясь самой на него не смотреть.

Через несколько секунд он остался один. Грудь еще вздымалась, сердце бухало как молот, в паху мучительно гудело от возбуждения. Но это всё сейчас схлынет, думал он. Ведь вовсе не в сексе тут дело. Он, конечно, хотел её адски, но это можно и перетерпеть. А вот её «не могу»… Оно как ушат ледяной воды. Он вдруг как-то понял отчетливо и ясно: это «не могу» никуда со временем не денется. Инна его не простила и не сможет простить. И в общем-то, он ее понимал. Он предал ее. Пусть и нехотя, по дурости, но этого уже никак не изменить. Это всегда будет стоять между ними, невидимой и непреодолимой преградой.

Еще неизвестно, смог бы он сам простить ее измену. Впрочем, всё известно. Конечно, смог бы. Помучился бы, покорчился и проглотил. Потому что хоть как, а без нее гораздо хуже. Но Инна другая…

Да, всё он понимал, только легче от этого не было. А сейчас – так наоборот, еще хуже. Потому что, дурак, размечтался, нагородил себе иллюзий, поверил в них. И вот такие моменты внезапного отрезвления – они всегда крайне болезненны. Прямо физически. И время здесь плохой лекарь, это он знал по себе. Потому что со временем острая боль притупляется, конечно, но на смену приходит пустота и изнуряющая душу тоска.

Немного придя в себя, Дементьев оделся, вышел из ванной. Инну он обнаружил на кухне. Услышав его шаги, она оглянулась. Посмотрела виновато и спросила:

– Поговорим?

Дементьев откуда-то знал, что примерно она скажет. Облачит его самый большой страх в словесную форму. А по-настоящему боится он одного: потерять ее навсегда. Но прятать голову в песок тоже глупо.

– Поговорим, – тяжело вздохнув, опустился он на табурет рядом с ней. Руки сложил на стол перед собой.

– Ты не хочешь чаю? Или поесть? – неожиданно спросила Инна.

– Да как-то нет, – с легким недоумением ответил он.

– Ну, ладно, – кивнула она, прикусив в нерешительности нижнюю губу. Ей было тяжело, догадался он. Тяжело его прогнать. Поэтому виноватый взгляд, чай, поесть…

И правда, Инна вновь посмотрела на него почти с отчаянием. И все же сказала:

– Я не смогу быть с тобой, Никита. Может быть, даже хотела бы… хотела бы все забыть, начать заново и не думать о том, что ты… Но не могу. Это сильнее меня. Каждый раз, когда ты будешь целовать меня, я буду думать, что ты целовал другую… ласкал другую… был с ней. Это невозможно забыть. Оно как нож… вот здесь у меня торчит, – Инна прижала ладонь к груди. – И больно каждую минуту. Иногда к боли привыкаешь, даже забываешься. Вот как сейчас в ванной. Но потом это вспыхивает… всплывает вдруг само… и становится еще больнее, будто этот нож проворачивается, разрывает все внутри…