– Выхожу! – буркнула Маняша. – Подумать не дают.

– Думают в соседней кабинке! – издевательски напомнил Макс.

Но терзать дверь перестал.

– Пойду, полежу немного, – оповестила бабуля, едва Маняша вплыла в кухню. – Надеюсь услышать отсюда звуки поцелуев и мурлыканье, а не звон бьющейся посуды. У нас её и без того негусто.

И она действительно ушла. Ещё и дверь за собой прикрыла.

– Злишься? – привычно уточнил Макс, катая по столу пробку от красного Краснодарского «Кюве».

Остатки которого подмигивали утонувшим в высоком бокале солнечным зайчиком. Второй бокал мусолил губами вновь провинившийся жених.

– Как-то всё двояко, – честно призналась Маняша, вытаскивая из навесного шкапчика чистый бокал. – С одной стороны, опять наврал. С другой… ну да, приятно, что ты так хорошо обо мне думаешь. Давай поедим, – попросила она, присаживаясь за поспешно накрытый импровизированный праздничный стол.

– Давай, – наплевав на романтику момента, ухватился за ложку Макс. – Пока дождёшься от тебя прощения или проклятий, с голода сдохнуть можно.

Они дружно и молча набивали животы, обмениваясь говорящими взглядами людей, научившихся обходиться без слов. Бабуля утверждает, что так бывает лишь у родственных душ. Даже если те пока едва знакомы. И у них это сложилось почти с первых часов после знакомства.

Наконец, Маняша сдалась первой: отвалилась на спинку стула и погладила битком набитый живот:

– Боже! Как хорошо.

– А ночью будет ещё лучше, – обнаглел обожравшийся жених. – Анна Иоановна отпустила тебя до утра.

– Ты что?... – ужаснулась Маняша, выпучившись на закрытую дверь.

– Да, я признался, что обесчестил её внучку, – решительно признался Макс, многозначительно тыкаясь коленом в её ногу под столом. – И попросил твоей руки.

– Отдала? – заподозрила неладное невеста.

– Сразу же, – похвастался жених. – И переехать согласна. Ей мой район больше нравится. Особенно Енисей из окна. И набережная.

– Как-то всё… быстро, – вздохнула Маняша, кроша хлеб, за что ей постоянно попадало от бабули. – Я и повзрослеть толком не успела.

– Ты научилась прощать, – как-то не слишком весело усмехнулся он. – Куда уж взрослей? У меня у самого с этим пока не очень. – Так что? – встряхнулся Макс, уставившись на неё выжидательным взглядом анестезиолога, вкатившего пациенту наркоз. – Ты выйдешь за меня?

– А, вот возьму, и выйду! – не без куража бросила ему вызов Маняша. – Только после не жалуйся, что не на ту напал.

– На самую ту! – обрадовался он и полез через стол целоваться.

В голове тренькнула струнка жгучего страха за свою глупую бесшабашность. Всё-таки не прогуляться собралась – замуж. Нестерпимо захотелось забраться в старый бабушкин шкаф, что занял почётное место в новой гостиной.

Дерево сладкого медового цвета, древние трещины, современный лак. Аляповатая в чём-то наивная резьба: завитушки, единороги, гербы со львами, похожими на белок. И скрипучие бронзовыми витые задвижки.

Бабушкина память – теперь уже капитал желанных правнуков, на которых она обзаривалась. Анна Иоановна-то ещё ого-го-го! Она и праправнуков дождётся.

– Иго-го-го, – пробухтела под нос Маняша, прислушиваясь к «задверью».

Не успевшему стать родным домом, как снова им срываться с места.

– Назначим день бракосочетания? – задумчиво осведомился Макс, наблюдая за кровавым половодьем.

Опрокинутая им бутылка щедро заливала стол, наполняя кухню ароматом праздника и грядущей уборки.

В стену, что разделяла их с бабулей, одобрительно бухнули чем-то тяжёлым. Скорей всего пресс-папье с профилем Сталина. Дескать, не вздумай кобениться и пойти на попятный: замуж не каждый день зовут. Особенно такие вот настоящие мужчины.

Макс улыбнулся, прислушиваясь к нараставшей за стеной песне. К звонкому и какому-то неземному женскому голосу:

Покроется небо пылинками звёзд.

И выгнутся ветви упруго.

Тебя я услышу за тысячу вёрст.

Мы эхо. Мы эхо.

Мы долгое эхо друг друга.

Женщине со сдержанной уверенностью в каждом слове ответил мужчина:

И мне до тебя, где бы ты ни была,

Дотронуться сердцем нетрудно.

Опять нас любовь за собой позвала.

Мы нежность. Мы нежность.

Мы вечная нежность друг друга.

– Нас благословили, – подтолкнул Макс свою тормозящую нерешительную любовь.

– Назначим, – решившись, выдохнула Маняша.

И поняла, что действительно переступила какой-то невидимый порог. Оставляя там, за спиной всё, что ни капельки не жалко.

Может, потом когда-нибудь и пожалеет брошенное… Но сейчас нет. Не жалко.

Конец