— Ты не караулишь нашу поклажу, вечно у тебя глаза неизвестно где. Только добрались до ворот заставы, а уже начали терять вещи. В пословице сказано: «Путь, который занимает три дня, не пройдешь за один!» А у нас впереди две тысячи ли. Боюсь, пока доберемся до Пекина, ты все свои пять внутренностей растеряешь. Слышал я, будто в Ляодуне и Дунъюэмяо есть места, где обманщики так и рыщут. Уж и не знаю, сколько ты порастеряешь, если будешь глазами хлопать.

Чанбок с огорченным видом почесал макушку:

— Да я и сам сразу понял. Как увидел эти места, так сразу обеими руками ухватился за глаза. Как же это их могли стянуть?

Но я уже потерял интерес к этому разговору и, не думая, поддакнул:

— Вот и прекрасно!

Этот Чанбок был еще молод и, впервые отправившись в путешествие, растерялся. Компания слуг, с которыми он ехал, все время поддразнивала его, а Чанбок принимал на веру все, что ему говорили. Так приходится познавать любое дело. Как подумаешь, в дальней дороге частенько сталкиваешься и с жестокосердием.

Я снова подошел к ограде и заглянул внутрь. Там люди, взобравшись на стропила, крыли соломой крышу. Стреха на доме сделана высокой, ворота стояли прямо, а улица выровнена так искусно, будто по краям натянули веревку. Вся дорога была запружена повозками с людьми и телегами, груженными всякой всячиной. Тут и посуда, сложенная рядами, — все расписной фарфор. Я заметил, что она совсем не похожа на деревенскую утварь.

— Посуда хоть и крупная по размеру, но сделана очень искусно, — сказал я своему другу Хон Докпо.

«Эта деревня находится у восточного края Поднебесной, и если так выглядит окраина, то что же будет дальше?» — вдруг подумал я, и мне тут же захотелось повернуть обратно. Невольно меня бросило в жар, когда я сообразил: да ведь это же ревность!

Вообще-то я по характеру не требователен, никогда не испытываю ни ревности, ни зависти, а теперь, не успел сделать и шага по чужой стране, не увидел и одного из многих тысяч, и вот уже полон каких-то вздорных мыслей — и всего лишь из-за того, что увидел какую-то малость! А если бы я окинул мир светлым взором Будды, для меня все стали бы равными и не осталось бы места для ревности.

Я повернулся к Чанбоку:

— Хотел бы ты родиться в Китае?

— В Китае же варвары — маньчжуры! Нет, не хотел бы.

Тут мимо прошел слепой с мешком на плече, одной рукой наигрывая на кыме, и мне вдруг пришло в голову: а вот у него разве такие же глаза, как у других?

Через некоторое время ворота заставы распахнулись. Оказалось, только что прибыли начальник фэнчэнского гарнизона и ревизор заставы. Они расположились в комнате для приезжих. Маньчжуры, которые толпились в воротах, вышли и принялись осматривать наши вещи, прикидывая друг с другом их возможный вес, потому что именно здесь полагалось нанимать телеги для перевозки.

Некоторые пришли поглазеть на посла. Они курили трубки и, бросая искоса взгляды, показывали пальцами:

— Этот, наверное, и есть царский сын?

Обычно царскими сыновьями они называли родственников государя, которых направляли в качестве официальных посланников.

Среди маньчжур нашелся знающий человек.

— Нет, царский зять вон тот, с проседью, — поправил он их. — Он и есть самый главный, еще в прошлом году приезжал. А бородатый в халате, расшитом парами журавлей, — второй после главного, — пояснял он, показывая на помощника посла. — Вон тот — третий после главного. Все они члены королевской академии и зовутся гражданскими чиновниками.

С берега реки донеслись веселые голоса, крики спорящих. Их язык напоминал щебет птиц, и я, не поняв ни одного слова, быстро пошел посмотреть, что там случилось. Оказалось, это наш Тыннён обсуждает с толпой маньчжур, сколько им давать подарков.

Подарки преподносят по списку и всегда при этом справляются по прошлогоднему распределению. Хитрые маньчжуры из Фэнхуанчэна всегда норовят взять сверх положенного. Насколько удачно будет проведена операция, зависит от нашего чиновника, и если он в этом деле новичок да еще не искушен в китайском языке, он не сумеет с ними справиться и ему останется лишь уступить их вымогательствам. Стоит раз пойти у них на поводу, и уже в будущем году возьмут этот случай за основу. Вот потому-то совершенно необходимо каждый раз сражаться с ними до конца.

Посол не знал об этих нравах и поспешил на заставу, приказав толмачам поторопиться, а те, в свою очередь, принялись подгонять чиновников. Такие злоупотребления происходят издавна.

Сансам приготовил список подарков, а вокруг встала толпа маньчжур в несколько сотен человек. И вдруг один из них принялся громко поносить Сансама. Тогда Тыннён, разгладив бороду, бросил на него свирепый взгляд и выскочил вперед, схватил за грудки и, замахнувшись кулаком — вот-вот ударит, — прокричал толпе маньчжур:

— Этот бесстыжий нахал в прошлом году тоже хорохорился. Стянул у нашего господина шарф из мышиных шкурок, а в другом году заметил, что господин заснул, и украл нож, который носят у пояса, да еще срезал шнур, чем ножны привязывают. А у меня кошель снял с пояса. Но я его застукал и выгнал, как следует отдубасив — на морде у него расписал все правила поведения! Он тогда тысячи раз молил меня, величал папашей, родившим его второй раз! А теперь? Много ли времени прошло? Так он, пользуясь тем, что наш господин не запомнил его рожу, снова орет во всю глотку да еще, крысиное отродье, фэнчэнского военачальника сюда же тянет!

Толпа маньчжур принялась уговаривать Тыннёна отпустить его, а какой-то старик с красивой бородой, аккуратно одетый, вышел вперед и, приобняв Тыннёна за талию, проговорил:

— Прошу вас, братец, умерьте гнев!

Тыннён перестал сердиться и улыбнулся:

— Если бы я не увидел вас, мудрый братец, я бы так дал ему в переносицу, что одним ударом забросил бы за гору Фэнхуаншань.

Выглядел он довольно смешно. Тут ко мне подошел Чо Тальдон, и я рассказал ему о разыгравшейся только что сцене, пожалев, что видел ее один. Чо рассмеялся:

— Да, он у нас мастер хватать за грудки!

И Тыннёну:

— Посол нынче торопится пройти заставу, так что вы быстрее распределяйте подарки по списку!

— Слушаюсь! — певуче ответил тот и сделал вид, будто спешит изо всех сил.

Я долго стоял и смотрел, как распределяют вещи по списку. Не скажешь, что там одно барахло.

Охраняющие заставу, два человека, и латники, восемь человек, получали по десять пачек белой бумаги, по десять курительных трубок, по десятку огнив и пакетов с табаком. Двум фэнчэнским военачальникам, одному начальнику таможни, ревизору — 239 чинам и прочим, еще 180 лицам, полагалось 156 пачек больших листов бумаги, белой бумаги — 468 пачек, беличьих шкурок — 140 штук, маленьких табакерок — 580 штук, 800 пакетов табака, 74 маленьких курительных трубки, 74 курительных трубки с шейками, отделанными серебром, ножей, украшенных оловом, — 37, ножей с ножнами — 284, 288 вееров, трески — 74 рыбины, кожаных чепраков — 7, длинных мечей — 7, ножей, украшенных серебром, — 7, серебряных курительных трубок — 7, 42 длинных оловянных курительных трубки, 40 кистей, 40 палочек туши, 262 огнива, 45 бамбуковых курительных трубок и по 2 пачки промасленной бумаги.

Группа маньчжур, забрав все это, удалилась с важным видом, не проронив ни звука.

— Тыннён действует, конечно, искусно, — заметил Чо. — В прошлом году из таких вещей, как зимние шапки, ножи, кошели, что-нибудь да пропадало. Но если затеять открытый шум и кого-нибудь одного как следует отругать, то остальные не посмеют. Будут смущенно переглядываться и в мрачном настроении расползутся по своим щелям. Не сделаешь так, и за три дня не управишься с этой заставой.

Тут примчался наш военный чин и доложил:

— Ревизор заставы и фэнчэнский военачальник изволили выйти из таможни.

Посол и два его заместителя друг за другом вошли на заставу. Возвратился копьеносец из Ыйчжу, посланный давеча с донесением.

Войдешь в эти ворота, а за ними — китайская земля. Здесь кончаются вести с родины. Я постоял, поглядел с тоской на восток, а потом повернулся и сразу зашагал на заставу. Справа от дороги стояло здание управы, крытое соломой. Все, начиная от ревизора с военачальником и кончая местными переводчиками, сидели на стульях в соответствии со своими чинами, а наш главный переводчик и нижние чины стояли перед ними, почтительно сложив руки.