— Мы давно ждем вас, глубокочтимый Вон Чахо! Его величество приказал мне быть вашим проводником.
Чахо смутился. Уж не горный Дух ли это? А может, Дух реки? От волнения он не мог ничего ответить и стоял молча. Наконец он решил довериться незнакомцу и последовал за ним. Они сделали не более ста шагов, и за излучиной реки он увидел на берегу высокий изящный павильон. На верхней террасе павильона сидел человек в королевском платье и королевском головном уборе — конечно, это был сам король. Справа и слева от короля стояли пять сановников высоких рангов в придворных одеждах. Чахо вгляделся в их лица и узнал пять выдающихся деятелей прошлого: их облик неповторим, их достоинства не имеют равных, их заслуги прославлены на века! Превыше всего ценили они чувство долга; они были из тех, кто остановит коня чужеземного недруга{34}, кто бросится в море, но не покорится завоевателю{35}. И еще чтили они верность государю; им можно поручить воспитание королевского сына, им можно доверить управление народом.
При появлении Чахо сановники сделали шаг вперед и наклонили головы, приветствуя его. Чахо направился прямо к королю и предстал перед ним, отвесив глубокий поклон. Король предложил ему сесть — он занял самое дальнее, седьмое место. На шестом месте уселся вельможа с повязкой на лбу, на остальных пяти расположились сановники. Чахо все еще не мог осмыслить случившегося с ним и чувствовал себя неловко. Заметив это, король ласково обратился к нему:
— Издавна наслышаны мы о вашей просвещенности и рады принимать вас у себя этой чудесной ночью. Надеемся, вы поделитесь с нами мыслями, что волнуют вас.
Чахо смутился, встал, запахнул халат и поклонился в знак согласия. Постепенно он освоился с необычным своим положением и стал слушать, о чем говорили король и его приближенные. Они говорили о процветании и гибели государств, о победах и поражениях в битвах, о героях и лиходеях былых веков. Неожиданно для всех вельможа с узкой повязкой на лбу заявил:
— А по-моему, Яо и Шунь, иньский Тан и чжоуский У-ван — отъявленные злодеи. Посудите сами: Яо и Шунь лишили трона родных сыновей, Тан и У-ван свергли законных местоблюстителей престола — и тем подали дурной пример потомкам: по сей день не переводятся в мире узурпаторы, захватывающие верховную власть, которая не принадлежит им по праву. Придворные историографы объявили Яо и Шуня, Тана и У-вана образцами добродетели, а надо было заклеймить их, как преступников!
Едва он кончил, король нахмурил брови и произнес сурово:
— Нам не по душе ваши речи. Мудрые государи Яо и Шунь, Тан и У-ван отстранили от власти недостойных отпрысков императорской крови, дабы владели ею те, кто заботится о благе народа, о процветании державы, а не о собственной корысти. О нет, они не преступники. Преступники — те, кто губит страну и душит народ, прикрываясь их именами!
Вельможа встал, низко поклонился королю.
— Простите меня, ваше величество: в сердце моем кипела обида на врагов ваших, потому и высказал я такое нелепое суждение.
Король кивнул.
— Мы понимаем ваши чувства и прощаем вас. Но давайте переменим тему. К нам прибыл дорогой гость, да и ночь сегодня прекрасна: ярко светит луна, дует прохладный ветерок — в такую ночь хорошо слагать стихи!
Все спустились к реке. Король снял расшитый узорами халат и велел подать вина. После того, как чаша с вином несколько раз обошла круг, он оглядел присутствующих и предложил:
— Пусть каждый из нас выскажет в стихах свои заветные мысли, выложит все, что наболело на сердце!
Все шестеро сразу согласились:
— Начните вы, ваше величество, а мы не заставим себя долго упрашивать.
Король с минуту сидел молча, потом высоко поднял голову и стал читать нараспев:
О река, ты течешь бесконечно давно
И обиду мою погружаешь на дно.
Был я в жизни достойным среди королей,
Духом стал Одиноким по смерти своей.
«Новый» — вот ваш девиз, только в чем новизна?
Титул ваш — «Справедливость», но где же она?
Мой народ, процветавший когда-то народ —
Он отныне попал под предательский гнет.
Те со мною, кого я ценю и люблю,
Но державным без власти не быть королю!
Дивной полночью этой мой взор упоен.
Мы сидим на траве, позади — павильон,
Но и в шелесте волн, но и в лунных лучах
Все сильнее тоска о промчавшихся днях.
Песню грустную спел — а слова не слышны,
Словно мир погружен в бессловесные сны.
Король кончил — и тотчас встал Пак Пхэннён, сидевший на первом от короля месте. Он прочитал такие стихи:
Как слугам жить, которые повинны
В невзгоде молодого властелина?
Несчастный час настал в судьбе страны.
Смятеньем души их поражены.
Я жить теперь с открытыми глазами
Стыжусь перед землей и небесами.
Вотще великий замысел забыт —
Вот где она, обида из обид!
Он кончил — и тотчас встал Сон Саммун, сидевший на втором месте от короля.
Я свято выполнял веления Сечжона —
Благи его дела, верны его законы.
Одну мы знаем честь, одно имеем право:
Все до́лжно посвятить величию державы!
Сечжона больше нет, но навсегда Сечжон
В историю вошел, в великий ряд имен!
По верности своей и долгу своему
Легко отец и сын жизнь отдали ему
{36}.
Он кончил — и тотчас встал Ха Вичжи, сидевший на третьем от короля месте.
Нет, не ради награды и чина
Мы за славу державы борцы:
Жизнь свою я отдам господину,
По примеру Бо-и и Шу-ци.
Плоть мертва, но при смертном ударе
Ожил дух, напряженно дыша:
Если беды грозят государю,
Быть спокойной не может душа!
Он кончил — и тотчас встал Ли Кэ, сидевший на четвертом месте от короля.
Как припомню о круговороте
Прошлых дней, так боль ворвется в грудь.
Разве бы по праху бренной плоти
Сердце загрустило хоть чуть-чуть?
Умирая, я стихи читаю.
В этих строчках — преданность моя.
Пусть двуличье, от стыда сгорая,
Изопьет всю горечь бытия!
Он кончил — и тотчас встал Лю Сонвон, сидевший на пятом от короля месте.
Нет предела боли и досаде:
Где итог моих заветных дум?
Жизнь я отдал только долга ради,
Мысль о славе мне не шла на ум.
Не веду подсчет обид и козней:
Счеты перед вечностью смешны.
В Павильоне мудрых ночью поздней
Книги об отваге не нужны!
