Чикита думала, что Босток и ее возьмет туда, но он вызвал только Мадам Морелли. Колтай был склонен винить Тоби Уокера: на людях муж Чикиты и укротитель кое-как ладили, но на самом деле терпеть друг друга не могли.

Чикита так расстроилась, что взяла отпуск и уехала в Эри к семье супруга. Но новые родственники, видно, не пришлись ей по нраву, потому что в начале 1904 года она уже снова работала. В Сент-Луисе устроили большую выставку в честь столетия Луизианской покупки, и Чикита выступала там почти целый год[154].

Босток остался очень доволен первым парижским сезоном. Он заработал кучу денег и, вернувшись в Штаты, объявил о скором возвращении в Париж с новым шоу, на сей раз с участием Чикиты.

Она радостно погрузилась на корабль с Тоби и Рустикой, но веселью не суждено было продлиться долго. В биографии она писала, что отплыла из Нью-Йорка счастливой замужней леди, а в Европу прибыла безутешной вдовой.

Тоби Уокер почти не пил, а на борту он вроде бы хватил лишку виски и не придумал ничего умнее, как прогуляться после этого по палубе. Вроде бы — ведь точно никто не знает, что стряслось. Один матрос видел, как он, шатаясь, бродил у кормы, и на этом основании все решили, что он выпал за борт, и сочли его покойником. Эпизод, в котором капитан приходил к Чиките в каюту с ужасающим известием, вышел невообразимо сопливым. Вообще, в книге хватало безвкусных и пошлых сцен, но с этой ни одна не могла сравниться.

Чикита невообразимо страдала, однако по прибытии в Париж прекратила скорбеть и погрузилась в выступления в «Ипподроме». В этом ей не откажешь: в самую трудную минуту она брала силы невесть откуда, собиралась и двигалась вперед. И тут она тоже заглушила боль работой. А заодно и пополнила банковский счет изрядным количеством франков. Французы влюбились в нее с первого взгляда. Появлялась она и вправду эффектно: в кабриолете, за рулем которого сидел все тот же чернокожий шофер, что на Панамериканской выставке, усыпанная бриллиантами и в шляпке с перьями.

Во все месяцы работы в «Ипподроме» Чикита старалась (и добилась своего) не встречаться ни с Прекрасной Отеро, ни с «амфибиями», ни с лицемером Итурри. Она и носа не казала в Булонский лес и прочие места, где часто бывала прежде в обществе бывших приятелей. А вот с Сарой Бернар она не прочь была повидаться, но не получилось — та кочевала по миру с очередными гастролями. Кроме того, невзирая на протесты Рустики, она несколько раз приходила на берег Сены в надежде обнаружить Буку, но манхуари ни разу не выплыл с ней повидаться.

Печатая эту часть, я спросил, что сталось с орденом. С самого визита в Белый дом Чикита не упоминала о нем, и я посоветовал вернуться к теме, дабы не разочаровывать будущих читателей. К моему изумлению, она меня послушала.

Собрания проходили все реже, а когда Чикиту все же вызывали, Лавиния и Верховные мастера без конца спорили, как быть с Русско-японской войной, как помирить французское правительство с Ватиканом и как препятствовать анархистам в покушениях на знать. Иногда Чиките (вернее, ее астральному двойнику) давали какое-нибудь задание, но в целом ассамблеи сводились к бесполезной болтовне. Как ни странно, исчезновение «Истинных Нижайших» и «Настоящих Истинных Нижайших», вместо того чтобы укрепить орден, ослабило его, словно отсутствие противников лишило его запала.

Во Франции на Бостока напал во время выступления семисотфунтовый тигр Раджа и едва не разорвал его на куски. Зверь был хитрющий, и у укротителя уже бывали с ним неприятности. Несколько лет назад в Индианаполисе он тоже пытался сожрать Бостока, но последствия парижского нападения оказались гораздо серьезнее: импресарио едва выжил и несколько дней не выходил на сцену. Зато когда он выздоровел и пришел на выступление, в «Ипподроме» яблоку негде было упасть. Все хотели видеть Раджу, тигра-убийцу. Родственники и работники Бостока пытались уговорить его завязать с дрессировкой и сосредоточиться исключительно на бизнесе, но он не согласился. Сказал, что ему необходимо противостоять диким зверям, чтобы чувствовать себя живым. Почти никто его не понял, кроме разве что Чикиты. Ведь она некоторым образом занималась тем же самым.

Что касается заработков, второй парижский сезон Бостока оказался еще лучше первого. Импресарио планировал, чтобы в 1905 году Чикита выступала в парке аттракционов «Дримленд» на Кони-Айленде, но за несколько дней до возвращения в Соединенные Штаты лилипутка объявила, что остается в Европе. Тайком ото всех она подписала контракт с одним дельцом из Лондона.

Босток страшно огорчился. Он не мог поверить, что Чикита обделывает дела у него за спиной. «Разве я заслужил такое вероломство? — упрекнул он лилипутку. — Вы хуже Раджи». И засим вычеркнул ее из своей жизни. Больше ни слова ей не сказал. Похоронил заживо.

На мой взгляд — и Колтай со мной соглашался, — порвав с Бостоком на пике карьеры, Чикита совершила глупейшую ошибку. Она поняла это не сразу, ведь в Лондоне дела у нее шли отлично, и она полагала, что успех и дальше будет ей улыбаться. Но если смотреть теперь, по прошествии времени, она, конечно, дала маху. Ради денег ли? Не думаю. Она хорошо зарабатывала, и, даже попроси она прибавки, Босток, скорее всего, дал бы. Может, она маялась скукой и мечтала о переменах в жизни? Не исключено. А может, так судили светила. В нашем распоряжении лишь догадки. В книге она никак не объясняла свой уход от Бостока.

Не дав Чиките времени взглянуть на Букингемский дворец и Биг-Бен, новый импресарио повел ее знакомиться с будущим партнером по выступлениям в лондонском «Ипподроме»[155] — русским великаном по имени Федор Махнов.

Отвлечемся на минутку. В те годы лилипуты пользовались бешеным успехом в цирках, водевилях и на ярмарках, но и великаны от них не отставали. Некоторые гиганты прославились на весь мир. Чтобы считаться великаном — или великаншей, все едино, — нужно было иметь по крайней мере семь футов росту с хвостиком. Но попадались люди и выше. Например, в китайце Чань By Го было восемь футов и три дюйма. Скажешь, удивительно? Так вот его сестра Миньмей была на два дюйма выше, только она не хотела выставляться. Сидела себе в родном кантонском селении и вышивала брату костюмы для выступлений. Китайский великан получил превосходное образование, говорил на нескольких языках (даже по-испански) и разъезжал по миру с весьма изысканным шоу, в котором участвовали музыканты, танцовщицы и лилипуты. Многие гиганты работали с лилипутами, чтобы подчеркнуть свой исполинский рост.

Среди прочих подобных знаменитостей можно назвать Мьянко Кару, великана из племени сиу; Капитана Бейтса, «кентуккийского великана», и Кардиффского гиганта — возможно, самого прославленного — уэльсца, чья голова, казалось, достигала облаков.

Великанши тоже встречались. К примеру, шведка Анна Густафссон, бешено популярная в Штатах, или Анна Свон, уроженка Новой Шотландии, супруга Капитана Бейтса. Публика на них надивиться не могла. Как и на Абому, африканскую великаншу, весьма элегантную даму ростом почти в восемь футов, вдоль и поперек объездившую с гастролями Англию и Австралию. Она всегда держалась горделиво и изящно, одевалась неизменно в белое и носила кружевные перчатки. Лишь раз Абома приехала в Соединенные Штаты и едва сумела найти себе пристанище: ни в одном отеле не хотели ее селить. Еще бы — великаншу, да еще и черную как уголь.

А вот печальная — меня, по крайней мере, глубоко тронувшая — история шестнадцатилетней французской великанши, которая прибыла в Штаты в конце XIX века и стала выступать под именем Леди Альма. Она, несмотря на свой рост, с детства страдала туберкулезом. Многие считают, что дылды обладают железным здоровьем, но это не так. Они тоже болеют, страдают, маются зубной болью, ломают кости — словом, они тоже люди. Леди Альму всегда выставляли вместе с ее младшей сестренкой ростом в два фута. Вот какая штука генетика: у одних и тех же родителей — и великанша, и лилипутка. Ну и вот, через четыре месяца Леди Альма умерла. И как, ты думаешь, поступил ее импресарио? Отправил труп во Францию? Ни шиша подобного. Он его продал. Ты не ослышался. На аукционе. За него торговались два университета, и университет Айовы, предложив двести долларов, заполучил-таки останки Леди Альмы. С сестренкой не знаю, что сталось. Надо думать, и дальше выставляли по ярмаркам.