Чикиту ждал сюрприз: сам любовник был высоченный и широкий, будто шкаф, а вот ключик у него оказался очень маленький. Она набралась смелости и намекнула, что ее замочная скважина вполне готова. «Но только самый кончик», — попросила Чикита, не забывая об осторожности. Патрик так и сделал. Вначале он едва двигался, боясь причинить вред, но потом они так раздухарились, что не заметили, как весь ключик целиком поместился внутрь.

В конце главы Чикита упоминала о признании Кринигана: долгие годы он тешил себя фантазией овладеть маленькой девочкой. Со своей «доченькой», женщиной размером с дитя, он наконец смог утолить это запретное желание, не терзаясь совестью. А что же она? Чувствовала ли они вину за то, что упоительно извивалась в объятиях журналиста? Самозабвенное сладострастие, конечно, шло вразрез с навязанными ей в юности представлениями о том, как должна вести себя сеньорита из Матансаса. Но разве она обыкновенная сеньорита? Все, от родителей до кузин, всегда внушали ей, будто существо ее размера может рассчитывать на тепло родственных уз, но и мечтать не смеет о том, чтобы разжечь страсть в груди любовника. Чего ради придерживаться правил мира, который отказал ей в праве любить и состояться как женщине? В конце концов, Чикита — артистка (или вскоре таковой станет), а артистам позволено пренебрегать нравственными или любыми прочими ограничениями. Сара Бернар была дочерью и внучкой кокоток и сама познала десятки мужчин, но это не лишило ее уважения зрителей и не помешало стать гранд-дамой.

Эти рассуждения завершались ехидной фразой примерно следующего содержания: «Вскоре Сехисмундо сделался завсегдатаем тихого кафе неподалеку от квартиры Кринигана…»

Когда я допечатал главу, уши у меня горели, и я не мог и глянуть на Чикиту, потому что невольно представлял ее голой.

— Не думала я, что ты такой пуританин, — насмешливо сказала она. — Заливаешься краской на любой пикантной сцене. Привыкай: таких будет много. Разве ты еще не понял? Меня совершенно не волнует чужое мнение.

Понял я к тому времени другое: Чикита испытывала ко мне странное влечение. Она уже давно стала бросать на меня томные взгляды и вообще вести себя так, будто я не наемный работник, а влюбленный, которому никак не решиться на первый шаг, или кто-то в таком духе. Она настаивала, чтобы я отправлялся с ней в сад поливать лилии и астры и смотреть, как лазурные дрозды купаются в фонтанчике. А если голодная белка спрыгивала с магнолии или плакучей ивы во дворе и подбегала попрошайничать, Чикита якобы испуганно вскрикивала и пользовалась случаем прильнуть к моим лодыжкам как бы в поисках защиты. Еще она заставляла читать ей вслух мои сонеты вечерами у камина и смотрела на меня с обожанием.

Во избежание недопонимания хочу заметить: ничего физического между нами не было. За почти три года, что я прожил в Фар-Рокавей, я и руки-то ее коснулся от силы пару раз. Отвращения она у меня не вызывала, скорее слегка пугала. Я так и не смог привыкнуть к ее размеру. Это на словах легко, а вот сам бы пообретался бок о бок со старухой в теле ребенка.

Не я один заметил это девичье кокетство. Рустика в мгновение ока раскусила хозяйку, а пострадал я: ей поперек горла было, что Чикита обращается со мной ласково и подолгу беседует о чем-то, кроме книги, и при любом удобном случае она норовила меня подколоть. Как-то утром я припозднился, так она постучалась ко мне и съязвила: «Идите быстрее, невеста заждалась».

Со временем Чикита превратилась в сущую собственницу. Она желала, чтобы я день-деньской просиживал рядом с ней, и дулась, если я уходил прогуляться. Даже начала давать мне уроки английского, чтобы я по вечерам оставался дома! Но, сам понимаешь, не мог я сидеть взаперти сутки напролет. Очень уж скучная выходила жизнь. Иногда я будто задыхался, не мог больше терпеть и готов был взбунтоваться.

Не забывай, я был тогда в том возрасте, когда молодому человеку нужно иногда вкусить свободы, прошвырнуться, отвесить комплимент красивой женщине, выпить. Хотя в Фар-Рокавей с развлечениями дело обстояло туго. В лучшие годы там был модный курорт с шикарными отелями, но от тех времен оставались лишь воспоминания: теперь же город-призрак оживал только с июля по сентябрь, когда приезжали отдыхающие. И в довершение бед — никакой тебе выпивки. Алкоголь запретили, и в лучшем случае ты мог накачаться отвратным ячменным сиропом и притвориться, будто выпил пива.

Когда мне становилось совсем невмоготу от Чикиты, Рустики и Фар-Рокавей, я утешался тем, что жарить рыбу у дядюшки и того хуже. За развлечениями приходилось таскаться в «Плейленд», парк аттракционов там же, на полуострове, но довольно далеко от дома, в районе Рокавей-Бич. Я съездил раза три-четыре, да и плюнул. От шума и толпы я как-то соловел, а американских горок и вовсе боялся, так и не залез ни разу. К счастью, один тип, с которым я познакомился на улице, подсказал, что в Бель-Харбор, деревушке по соседству, есть одна очень обходительная шведка, и дал мне адрес. Я собрался к ней в гости, стал ее клиентом, и жизнь немного наладилась. Раз или два в неделю навещал ее. Шведка обходилась недешево, ну так у меня и расходов почти не было. И она, молодчина, никогда не подводила. Обслуживала со смаком, словно махараджу, да еще и наливала стаканчик-другой домашнего виски.

Мне казалось, Чикита читает мои мысли. Всякий раз, когда мы работали над книгой и я предвкушал, как сегодня повеселюсь с Гретой (шведка была тезкой Гарбо), она вперяла в меня кислый упрекающий взгляд. Иногда так злилась, что переставала со мной разговаривать, или выдумывала, будто я недостаточно усерден, и грозилась уволить. Неприятно, чего уж там. Но обиды всегда быстро проходили, ревность утихала, и Чикита как ни в чем не бывало вновь меня расхваливала, говорила, что это Бог ей меня послал и что без моей помощи она никогда не написала бы автобиографию.

Так она вела себя несколько месяцев подряд, а потом поняла, что это глупо, прекратила ревновать и пытаться привязать меня навечно. Знай я тогда хоть что-нибудь про астрологию, тотчас бы сообразил, почему у Чикиты было столько любовников, а в свои шестьдесят она флиртовала со мной, словно малолетка. Чего еще ждать от человека, который родился с Луной в Тельце, Венерой в Водолее, Ураном в седьмом доме и Юпитером в пятом?

Ты как в астрологии? Я сам об этом ничего не знал, пока не вернулся в Матансас и не закрутил любовь с одной светлой мулаткой — знаешь, есть такие, на белых похожи — Кармелой. Она зарабатывала гаданием на картах и по руке. Еще проводила спиритические сеансы, составляла астральные карты и даже в хрустальном шаре читала человеку прошлое, настоящее и будущее. От клиентов отбоя не было. Но эта история никакого отношения к десятой главе не имеет, так что приберегу-ка я ее на следующий раз. Ты уже давно на часы поглядываешь, видно, заговорил я тебя совсем.

Ф. Ф. Проктор строил большие планы в связи с дебютом Чикиты. Мундо оставался главным аккомпаниатором, но вдобавок на сцене должен был появиться оркестр, дюжина акробатов и внушительный кордебалет. Хаммерстайн всегда выводил танцовщиц нормального роста в водевилях с «Ди Лилипутанер», чтобы подчеркнуть контраст, и Проктор не желал отставать.

Владелец «Дворца удовольствий» сгреб со стола кипу газет и разложил перед Чикитой и Румальдо. Заголовки, касающиеся Кубы, он обвел красным и теперь с удовольствием зачитывал вслух: «Новая победа повстанческих войск», «Госпиталь повстанцев захвачен, несмотря на ожесточенное сопротивление», «Девять испанцев погибли и десятки ранены в бою», «Четверо кубинцев расстреляны в Матансасе по обвинению в сговоре»… Также были отмечены статьи о суровых мерах, с помощью которых губернатор Валериано Вейлер по прозвищу Мясник тщетно пытался подавить восстание; о судах с грузом одежды, лекарств и динамита, добиравшихся до берегов Кубы, и о том, следует ли Соединенным Штатам ускорить конец этой кровавой войны. Президент Кливленд не ошибся, заметив, что вся страна охвачена кубинским безумием.