Довольно долго — потому ли, что ее почти не выводили из дома, потому ли, что в Матансасе жило мало таких людей, — Чикита сталкивалась с крошечными существами только в сказках. Она вовсе не равняла себя с ними, но холодно и отстраненно оценивала их поведение. К примеру, она находила непростительным, что семи гномам настолько застили глаза драгоценные камни и золото, что они отправились в горы и тем самым обрекли Белоснежку на верную погибель от рук злой мачехи. Еще меньше ей нравился Румпельштильцхен. По ее разумению, то, что он помог мельниковой дочке превратить солому в золото и выйти замуж за короля, не давало ему никакого права отбирать у несчастной первенца.

Но хуже всех был Мальчик-с-пальчик. Да, он умен и находчив, но у него было каменное сердце. Ничтоже сумняшеся он обманул великана, и тот обезглавил семь своих спящих дочерей. «Он ведь хотел спасти братьев!» — увещевала донья Лола, но внучка отказывалась оправдывать ужасное преступление и долго по ночам мучилась кошмарами, в которых отрубленные головы юных великанш катились вниз с ложа, а девственная кровь, густая и кипящая, толчками лилась из перерезанных артерий на шеях.

Мальчик-с-пальчик наверстывал неудобства крохотного роста хитростью и пренебрежением к сомнениям нравственного свойства. Значит, таковы правила игры? Ей тоже придется приспособиться и прибегать к уловкам и коварству, чтобы выжить во враждебном мире, сотворенном не по ее мерке? Ей во всем потакали родичи и рабы, и она не знала, ждет ли ее другая, более суровая и опасная жизнь, в которой любые способы борьбы пойдут в ход.

С самого детства Чикита задавалась вопросом о причине своей малости и лишь делала вид, что удовлетворяется объяснениями родителей, ссылавшихся на волю Божию и тайны природы. Прочтя «Путешествия Гулливера», она стала мечтать, чтобы Матансас превратился в Мильдендо, столицу Лилипутии, и окружающие ее родственники, друзья и слуги уменьшились до ее роста. Как было бы чудесно жить в таком месте, где Человек Гора Лемюэль Гулливер выглядел исключением, а не правилом.

В один прекрасный день Чикита помогала матери подрезать розы в палисаднике, когда колокольчик у решетки зазвенел и они увидели нищего. Это был дряхлый, босой и оборванный негр. В одной руке он держал мешок, в другой — кастрюлю.

Чикита и раньше встречала таких бедолаг, приходивших в особняк за едой, но этот отличался от прочих ростом — вполовину обычного. Она зачарованно и внимательно оглядывала тело нищего: грязные кривые пальцы с длинными желтыми неровными ногтями, нелепо выгнутые лодыжки, покрытые гнойными язвами, выпяченную грудь, худые и короткие, как у тряпичной куклы, руки, несоразмерно огромную голову, уши, словно у летучей мыши, и красные глаза навыкате, смотревшие жалобно.

— Подайте Христа ради, сеньора, — завел нищий, и Чикита отметила, что голос его лишен гармонии, как и весь облик.

— Минга, Нарсиса! — закричала Сирения и стала перед Чикитой, чтобы она не смотрела на незнакомца. — Принесите поесть этому христианину!

После чего стремительно подхватила дочку на руки и убежала в дом. Удаляясь, Чикита бросила последний взгляд на нищего. Карлик заметил ее, и на его лице заиграла кривая благодушная улыбка.

Сирения остановилась только в кухне.

— Подайте ему что угодно, — велела она рабыням, — и чтобы духу его здесь не было! И наперед скажите, пусть присылает кого другого за едой!

Мать поставила ее на пол, и Чикита поспешила к зеркалу. Она тщательно оценила длину своих рук и ног, размер туловища и головы, весь силуэт. Чуть не плачущая Сирения упала на колени рядом с ней.

— Не бойся, моя родная, — сказала она. — Это был просто бедный карлик.

— Такие они, карлики? — удивилась Чикита, вспоминая картинки в книжках, на которых Румпельштильцхен, семь гномиков и прочие лилипуты выглядели очень по-разному. — Такие они на самом деле?

— Всякие. Обычно не такие грязные и уродливые.

Полагая, что прогулка поможет забыть о неприятном происшествии, Сирения приказала заложить пролетку, и они отправились в гости к Канделарии, жившей в конце улицы Рикла. Однако поездка оказалась иллюстрацией к поговорке «из огня да в полымя», поскольку перед шляпным магазином «Ла-Гранада» пролетка стала по вине мула, отказывавшегося тянуть встречную повозку.

В этот миг Чикита с матерью увидели на тротуаре элегантного кабальеро и с ним молодую карлицу. Она шагала враскачку, будто короткие пухлые ножки под юбкой едва могли удерживать ее в равновесии. По белизне кожи, румянцу и тому, как они всматривались во все кругом, Сирения поняла, что перед ними иностранцы. Отец и дочь? Девушка была одета в сиреневое шифоновое платье и пышную шляпку превосходного качества, однако наряд был излишне ярким и вместо восхищения вызывал на лицах у прохожих выражения жалости, упрека или насмешки.

«Боже, чтобы двое за один день?» — пробормотала Сирения. Она хотела было заговорить с Чикитой, отвлечь, чтобы та перестала так беззастенчиво наблюдать за карлицей, но сдалась. «Чему быть, того не миновать».

В гостях у Канделы они пробыли недолго, выпили чамполы из анноны, пролистали пару недавно прибывших из Парижа журналов и ни словом не обмолвились о сегодняшних приключениях. Но дома Чикита осведомилась со сдержанной печалью в голосе:

— Мама, если я когда-нибудь вырасту, то стану, как они?

— Никогда в жизни! — успокоила ее Сирения. Она всегда будет такой, как сейчас, очаровательной и изящной. Милейшей Девочкой-с-пальчик, как в той чудной сказке, что они вместе читали. Мир карликов, который она, недолго думая, заклеймила как неблагодарный и жестокий, — не для Чикиты. Карлики — несчастные создания, все равно — богатые или бедные, потому что, сотворяя их, Бог, на беду, торопился или был занят своими многочисленными обязанностями и как следует не поработал. А Чикита такая, какая есть, потому что у Господа не хватило материала или Он просто пожелал сделать ее уникальной, но уж во всяком случае потрудился Он на славу.

Чикита вызывала буйный восторг у маленьких детей: они принимали ее за живую игрушку, хватали и тискали. В компании ровесниц она чувствовала себя куда лучше. Они были выше и сильнее, зато она наголову превосходила всех в умении выдумывать истории и развлечения. В игре всегда верховодила, а остальные с удовольствием подчинялись.

Все кузины приходились ей родственницами со стороны матери, поскольку у доктора Сенды не было братьев и сестер. Более других она любила Эксальтасьон, Бландину и Экспедиту (их имена тоже подбирала донья Лола). На заднем дворе они вместе забавлялись игрой в кухоньку. Под раскидистым авокадо готовили изысканные блюда из листьев, пестрых цветов, земли и камушков.

Если кузин не оказывалось под рукой, всегда можно было поиграть с Рустикой, Мингиной внучкой, тихой негритяночкой на год старшее ее, с грустными круглыми глазами и очень худыми руками и ногами. Как у любой домашней рабыни, у той были свои обязанности, но вскоре она уже только и делала, что сопровождала Чикиту, защищала, следила за ее нуждами и выполняла капризы.

Рустика беспрекословно слушалась и стойко выносила взбрыки и перемены настроения своей хозяюшки. Чикита славилась мягким покладистым нравом, но наедине могла выказать жестокость, какую никто бы в ней не заподозрил. Она заставляла Рустику подолгу стоять коленями на кукурузных зернах, угрожала, что уговорит доктора Сенду продать ее на какой-нибудь сахарный завод и разлучить с Мингой, обзывала «губастой» и издевалась над коричневыми ладошками Рустики, намекая, что та не умеет как следует мыть руки. Что толкало Чикиту на подобное поведение? Кто знает, может, желание убедиться, что в мире есть существа, более слабые и обделенные судьбой, чем она? Или тот осадок злобы, который — признаем — лежит у всех нас на сердце и подчас подвигает на неблаговидные поступки?