Антонио Орландо Родригес

ЧИКИТА

Чикита и вправду жила на белом свете, и эта книга — о ее жизни. Жизни столь же необычайной и удивительной, как она сама. Чикита родилась в начале одной войны и умерла в конце другой. И всю свою жизнь она вела войну против мира, который вознамерился считать ее «ошибкой природы».

Впервые я услышал о ней в Гаване в 1990 году. Один сеньор лет восьмидесяти с гаком, бывший корректор в журнале «Боэмия», распродавал свою библиотеку, и я отправился к нему в надежде раздобыть что-нибудь неожиданное. Но сколько бы я ни шарил по полкам Кандидо Оласабаля — так звали старика, — ничто не привлекало моего внимания. Словоохотливый Кандидо рассказал, что через пару дней переберется в дом престарелых «Сантовения».

— Ты ведь писатель? — вдруг спросил он и, услышав ответ, утянул меня в спальню и распахнул шкаф. — Вот это тебе может быть интересно.

Вытащил две картонные коробки и поставил на кровать.

— Было три, да самую большую я потерял в пятьдесят втором. Во время урагана Фокс у меня в Матансасе затопило дом[1],— пояснил он.

Коробки оказались набиты пожелтевшими бумагами, к которым уже начала подбираться моль.

— Это жизнеописание кубинской артистки по имени Чикита, — продолжал старик. — Хотел увезти в приют, но, по здравом размышлении, лучше от них избавиться.

Он порылся и нашел портрет Чикиты. Показал мне и в ответ на мое удивление озорно рассмеялся.

— Да, она была лилипутка. Ее называли Живой Куклой и Мельчайшим Атомом Человечества. И еще Кубинской Бомбой, но это прозвище она терпеть не могла. Я с ней познакомился тыщу лет назад, она была уже на пенсии. И всегда хотел написать о ней книгу. Нечестно, что на Кубе про такую знаменитость никто ничего не знает. Но все откладывал, а теперь уже поздно. Может, ты напишешь.

Дома я убрал коробки в шкаф и собирался просмотреть бумаги, когда найдется время, но тут случилась срочная работа, и я неделю не мог до них добраться. Однажды вечером все же решился приступить. Всю ночь читал и давил личинок моли. Каждая глава жизнеописания Чикиты была сшита в отдельную тетрадочку, и нескольких явно не хватало, особенно после середины.

На рассвете я кинулся в «Сантовению». К счастью, Кандидо Оласабаль еще не вздумал отдать концы.

— Мне нужно узнать, о чем пропавшие главы, — выпалил я, не поздоровавшись. — Помогите мне заполнить пробелы!

Кандидо согласился, и мы целый месяц работали с ним по вторникам и четвергам. Я вслух читал мемуары, чтобы освежить его память, а потом он пытался кратко пересказать на мой диктофон содержание тех страниц, что унес ураган Фокс. Вернее, не так уж кратко — Кандидо был не дурак поговорить и иногда сбивался с основной линии.

Благодаря его недюжинной памяти недостающие главы удалось восстановить. Я понимал, что Кандидо не всегда полагался на факты и, когда не мог чего-то вспомнить, фантазировал, но другими источниками я не располагал, и приходилось довольствоваться этим.

Вскоре после окончания наших трудов меня послали на литературный конгресс в Москву. По возвращении я пошел в «Сантовению» отнести Кандидо в подарок портативный радиоприемник. Он не грелся на солнце у входа, как обычно, а лежал в постели, бледный и исхудавший, и дышал с трудом. Но охота поболтать его не покидала. «Мне на моем веку побриться три раза осталось», — лукаво заметил он на прощание.

Перед уходом я справился у врача, болеет ли Кандидо чем-то серьезным. «Годами, — ответила она. — А от этого лекарств не бывает». Когда я вернулся через пару недель, она же объявила мне о его кончине.

Я хотел как можно скорее написать роман про Чикиту. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. В апреле 1991 года мне удалось уехать с Кубы, и жизнь завертелась. Сначала я попал в Коста-Рику, оттуда — в Колумбию, и только десять лет спустя, приземлившись в Майами, смог за него взяться.

Дело было так: моя подруга Нанси Гарсиа прислала мне фото лилипутки, в которой я узнал Чикиту. Я тут же позвонил в Гавану и спросил у мамы, сохранились ли коробки и кассеты с записями рассказов Оласабаля. «Лежат, где ты их оставил», — ответила она. Мама как раз собиралась навестить меня в Майами и заодно привезла все материалы.

Перечитав старые бумаги и услышав голос Кандидо, я уверился, что настала пора писать историю Чикиты. Первым делом я стал разыскивать следы ее пребывания в Соединенных Штатах: во многих газетах нашлись заметки и объявления о выступлениях. Я также побывал в некоторых городах, где она жила и работала. Интернет-аукционы позволили мне пополнить коллекцию новыми документами и фотографиями. Только вот фильма, в котором Чикита снялась в 1903 году, я не смог достать. Если кто знает, где можно его увидеть, буду благодарен за сведения.

Так вот, я было думал, что готов сесть и написать роман, но на деле не мог продвинуться дальше, чем на пару строк. Не понимал, что со мной, заподозрил творческий кризис и даже впал в депрессию. Но однажды, перебирая изъеденные молью листы в коробках Оласабаля, я сообразил: самонадеянно с моей стороны пытаться переписать историю, рассказанную одним из персонажей. Почему это я думаю, что у меня получится лучше?

Тогда я решил отказаться от роли автора и действовать более скромно, исподволь. Как можно точнее передать воспоминания Кандидо, написать несколько примечаний во избежание неточностей или чтобы пролить свет на определенные подробности, а потом снабдить все преамбулой, из которой читателю становилось бы известно происхождение книги.

Да, Чикита и вправду жила на белом свете, и эта книга — о ее жизни. Я не могу утверждать, что все изложенное — чистая правда. Некоторые персонажи и события так своеобычны и причудливы, что переходят грань абсурда. Другие принадлежат сверхъестественным сферам. По возможности я старался выверять данные и отделять зерна от плевел. Следует добавить, что, к моему изумлению, многое на первый взгляд невероятное оказалось вполне реальным.

Для начала запомни три вещи.

Во-первых, Чикита любила приврать. Если б я верил всем ее россказням, с ума бы спрыгнул. Мастерица была мешать правду с выдумкой и приправлять по своему вкусу.

Во-вторых, как всякий порядочный Стрелец с асцендентом в Козероге, она была жутко упрямая. Знает, что не права — а ни за что не сдастся. Чтобы она сказала: «Я ошиблась»? И думать забудьте! Еще и властная. Если когда и вела себя тише воды — хотя сомневаюсь, — то не на моей памяти. Чикита, с которой я познакомился, была не подарок, отличалась высокомерием и любила командовать. Когда ей перечили, рвала и метала. Может, в глубине души она страдала из-за своей внешности, но при мне ничем себя не выдавала.

В-третьих, таких распутниц свет не видывал. Судя по личику на фотографиях, она была тише воды, ниже травы, а на деле кокетничала напропалую и вечно норовила всех кругом соблазнить, взять в полон своими чарами. Просто удовольствие от этого получала. Тебе, верно, трудно представить, но было в ней этакое нечто, от чего мужики с ума сходили. Да и некоторые бабы тоже. Я вдоволь наслушался рассказов о ее похождениях и теперь знаю, что в мире куда больше извращенцев, чем принято считать.

В 1930 году мне исполнилось двадцать три, и я мог печатать на машинке пятьдесят слов в минуту. Я был худой и довольно симпатичный, да и, не поверишь, с пышной шевелюрой. Два года назад я приехал в Тампу работать на дядюшку, который там поселился еще до моего рождения. Мама написала ему, что мы в Матансасе совсем загибаемся с голодухи, и рассказала про меня: я, мол, юноша с устремлениями, научился управляться с пишущей машинкой и имею склонность к сочинению виршей. Письмо, надо думать, вышло трогательное, потому что дядюшка оплатил мне билет, и я отправился помогать ему в бизнесе — был у него пансион неподалеку от табачных фабрик в Ибор-Сити.