Это я тебе назвал только тех великанов, которых с ходу вспомнил, а вообще их сотни крутились в шоу-бизнесе[156]. Люди, которые приходили на них взглянуть, в качестве сувениров обычно покупали громадные металлические кольца с их именами[157].
Гляди-ка, я уже полчаса тебе плету про великанов. Ты чего меня не заткнул? Я если стану отклоняться, не стесняйся, перебивай, а то мы так никогда не закончим. Тебе по большому счету интересен только Махнов. Другие в нашей истории роли не играют.
Махнов с Чикитой так полюбились лондонцам, что контракт с ними продлили еще на несколько месяцев. Ничего из ряда вон выходящего они не показывали, но номер был симпатичный. Сначала каждый из них выходил на сцену по отдельности: русский в казачьем кафтане, а Чикита в платье со шлейфом и с веером из страусовых перьев. Он исполнял «донскую пляску», а она — венский вальс. Потом они выходили вместе: великан садился, а Чикита становилась на его колено и пела песню, заглядывая ему в глаза. Затем Махнов ложился во весь рост, и лилипутка прогуливалась вдоль по нему и становилась к нему на ладонь. И дальше в том же духе — всякие трюки, чтобы подчеркнуть удивительную разницу в размерах.
Чикита описывала тот сезон как один из лучших в ее карьере, но Колтай мне нашептал, что публика валила в основном на великана. Ему и платили больше. То есть Чикита считалась не главным блюдом, а гарниром. Ей, конечно, тоже хлопали, но не так сильно, как Махнову, который обеспечивал «Ипподрому» аншлаги.
Те, кто видел их на сцене, воображали, будто великан и лилипутка прекрасно ладят, но на самом деле они почти не разговаривали. Общаться они могли только на немецком, да и на том Махнов едва умел два слова связать. И потом, не было у них ничего общего.
Махнову недавно исполнилось двадцать пять лет, и рост его, если верить газетам, составлял девять футов. Может, оно и неправда — импресарио всегда преувеличивали рост своих великанов. Он был женат на девушке из своей родной деревни и везде ездил вместе с ней и с их младенцем. Интересовался он, по всей видимости, только покером и водкой. Хотя Чикита ни разу не видела его пьяным. Он мог уговорить три бутылки зараз и оставался свежим, как огурчик. Несмотря на устрашающие размеры, человек он был простой и великодушный, добряк добряком. И менеджер, и супруга вертели им как хотели.
Поначалу Чикита наивно полагала, что его, как и всякого мужчину, волнует политика, и пробовала заговорить с ним о том, что творилось в мире, особенно о трудностях, которые переживал царь Николай II (или, как его называла Прекрасная Отеро, Ники). Год, если помнишь, стоял 1905-й, и в России что ни день случались стачки и политические покушения. Но вскоре отступилась, сообразив, что великан понятия не имеет о событиях у него на родине, да и в остальном мире тоже.
А кое к чему Чикита и вовсе не могла привыкнуть и содрогалась от отвращения. Например, великан утверждал, будто от сдерживания газов у него делаются жуткие колики, и пердел в свое удовольствие повсюду, в том числе на сцене. Однажды, пока Чикита распевала, стоя на нем, он испустил такой громкий пук, что дирижер оркестра едва не испепелил взглядом всю секцию духовых, полагая, что один из трубачей дал петуха. Любовь к сырому луку тоже не добавляла Махнову обаяния. Но самой ужасной была привычка не носить трусов. Махнов расхаживал в шароварах, и то самое здорово под ними выделялось (представляешь себе размерчик?) и вдобавок моталось туда-сюда, словно маятник. Чикита старалась не смотреть в ту сторону, но взгляд сам собой соскальзывал, потому как было в этих колебаниях нечто завораживающее, и противиться чарам не могли ни женщины, ни даже мужчины.
«Неотесанный» — так отзывалась Чикита о Махнове в книге. Ну а чего еще ждать от крестьянского парня, не обученного толком ни грамоте, ни манерам, которого за шкирку вытащили из его украинской деревни? Ясное дело, с лондонским шиком и лоском он не очень-то вязался.
Дабы лишний раз показать разницу между ними, Чикита нарочно начала говорить с британским акцентом и даже пристрастилась пить чай в пять часов пополудни, хотя Рустика считала, что от этого можно схлопотать запор. Кроме того, она свела знакомство с некоторыми писателями и художниками, в частности с Уолтером Де Ла Маром, который еще не прославился, но одну книжку уже опубликовал[158].
После окончания лондонского сезона Махнов и Чикита отправились в турне по европейским городам. В некоторых — например, в Берлине и Вене — она уже бывала, а другие — скажем, Будапешт, Прагу и Брюссель — посетила впервые.
И так они проработали бы еще долго, но менеджер Махнова подписал несколько контрактов на единоличные выступления великана в разных местах, в том числе в Нью-Йорке, и на этом их сотрудничество завершилось. Больше они не встречались. Распрощались в Брюсселе раз и навсегда с легким сердцем.
К тому времени Чикита уже почти год моталась по Европе, и Рустика посоветовала ей взять отпуск. Чикита согласилась. Вот только где бы этот отпуск провести?
Конечно, очень хотелось вернуться на Кубу, но они обе страшились попасть в Матансас, где уже не было ни доктора Сенды, ни Сирении, ни Минги, ни Манон, ни Хувеналя… Да и список покойников полнился: пока Чикита сколачивала состояние по заграницам, костлявая увела и прочих ее родственников. Кого? Сперва Кресенсиано: ее брату кинжалом пробили легкое на петушиных боях. Потом приказала долго жить крестная Канделария. Кандела, как ее называли близкие, имела обыкновение держать у постели зажженную свечу, но однажды вечером неловко столкнула ее локтем, и москитная сетка с матрасом разом занялись. Весь дом сгорел дотла. Двери у нее были вечно заперты из страха перед ворами, а в дыму она не смогла отыскать ключей, ну и погибла в огне. Экспедита, одна из любимых кузин Чикиты, также скончалась — от родильной горячки. К чему возвращаться к одним лишь призракам? К тому же невыносимо было бы видеть особняк, населенный чужими людьми.
Тогда они решили сесть на поезд до Гавра и сойти в первой уютной деревеньке, какая попадется на пути. Так и поступили: полтора месяца тихо-мирно прожили в домике на лесной опушке, набрались сил и в начале 1906 года отплыли в Нью-Йорк, не имея ни малейшего представления о том, что ждало их в будущем.
В Нью-Йорке Чиките предложили только одну работу — в «Лилипутии», городке в миниатюре, который выстроили внутри парка «Дримленд» на Кони-Айленде. Она отказалась: там собрали больше трехсот лилипутов со всего света, и ей вовсе не улыбалось теряться в толпе[159]. Чиките, надо думать, пришлось тогда несладко, ведь пока она тщетно пыталась раздобыть стоящий контракт, Махнов с блеском гастролировал по Соединенным Штатам. Президент Рузвельт даже пригласил его в Белый дом. Чикита мне рассказывала, что во время визита Махнов ужасно расчувствовался, задрожал, как лист, пал на колени и хотел облобызать Рузвельту руку, словно российскому императору.
Вспомнив про давнее предложение Буффало Билла, Чикита разыскала его и справилась, не найдется ли для нее работы в шоу «Дикий Запад». Но Буффало Билл к тому времени уже обзавелся другой лилипуткой по имени Принцесса Ноума-Хава и не собирался менять ее. Ноума-Хава была на пару дюймов выше, но зато на десяток лет моложе Чикиты, а это в шоу-бизнесе куда как важно.
И как ты думаешь, кто взял ее на работу? Фрэнсис Ферари, что любопытно, бывший партнер Бостока. Он отправил ее на ярмарку в Сан-Франциско, и Чикита, не предвидя дурного, поехала. Через три месяца там случилось землетрясение. Город оказался полностью разрушен, погибло семьсот человек, а они с Рустикой спаслись лишь чудом. Тогда Ферари определил Чикиту в «Дикое королевство», парк увеселений на Брайтон-Бич, неподалеку от Кони-Айленда.
Там Чикита проработала — ни шатко ни валко — несколько лет. Колтай по секрету сказал мне, что там ее держали в качестве приманки для публики. Она должна была наматывать круги по парку в крошечном ландо, вроде того, которое ей подарил президент Мак-Кинли, и раздавать рекламные брошюрки. Во время шоу она появлялась на сцене всего на несколько минут. Но в книге она, разумеется, все представляла в ином свете. Будто бы все эти годы народ приходил в «Дикое королевство», только чтобы полюбоваться ею. Но, по всей видимости, дела обстояли по-другому. Ее имя все еще появлялось в рекламных объявлениях, но таким шрифтом, что разве с лупой разберешь. Она, конечно, неплохо зарабатывала и получала свою долю аплодисментов, но былой славой не пользовалась. Начались времена ее упадка.
