ЧЕРНОМЫРДИН.
Народа много. Так велик народ,
Что прокормить его — тяжелый подвиг.
ЕЛЬЦИН.
Прокормим! Светлых дел — невпроворот,
Успехи — впереди… Вы все свободны.
(Черномырдину.) А ты останься.
Ельцин и Черномырдин остаются одни в кабинете, ровно в той же мизансцене, что и вначале. За окнами уже светает…
Виктор, друг, скажи.
Ты помнишь ли: чего мы на рассвете,
Ни на секунду веки не смежив,
Встречаем утро в этом кабинете?
ЧЕРНОМЫРДИН.
Борис, я помню! Мы хотим стране
Зарплаты выдать, чтоб врачи, ткачи ли,
Шахтер, монтер, учитель, инженер
Сполна за труд свой денег получили!
ЕЛЬЦИН.
Да, Виктор, слово я сдержу свое —
Ведь это слово, данное народу:
Придет зарплата в каждое жилье
До Нового, до следущего года!
Последние слова накрывает торжественная музыка. Титр «КОНЕЦ ФИЛЬМА». Помехи на пленке. Зажигается свет в зале. Это нетопленый сельский клуб. В полупустом зале поодиночке и парами сидят человек восемь-десять, в телогрейках и пальто, в шапках. Все молчат. Вдруг — одинокие аплодисменты. Аплодирует Козел. Все оборачиваются, и аплодисменты обрываются.
КОЗЕЛ(смущенно). А что? Мне понравилось.
1998
Неофициальный визит[72]
1.
Утро. Ельцин пьет чай, просматривая заголовки газет.
ЕЛЬЦИН. «Повышение тарифных ставок на клиринговом рынке»… Китайская грамота. «Вурдалаки из Кремля пьют кровь рабочих». Ага, перед сном, вместо кефира. Совсем с глузду съехали. «Президенту грозит импичмент». Что-о?! (Вчитывается в текст.) А-а, «Президенту США грозит импичмент». Ну, это другое дело. (Мрачнеет.) Хотя все равно — не понял.
Продолжая читать, тянется к трубке телефона.
ЕЛЬЦИН. Алло! Степаныч? Степаныч, давай ко мне, есть разговор! И всем скажи, пускай приедут. Тут серьезное дело. (Вешает трубку, снова берет газету, смотрит в заголовок.) Импичмент, понимаешь! Как же я это слово не люблю, кто бы знал!
2.
В Кремле. Ельцин, Черномырдин, Немцов, Чубайс, Примаков. Куликов и Лившиц.
ЕЛЬЦИН. Читали? Про заокеанские дела-то? (Стучит по газете.) Секретарши какие-то… (Примакову.) Слушай, Максимыч, ты у нас вроде по этой части…
ПРИМАКОВ. По какой?
ЕЛЬЦИН(строго). По международной! Объясни, что там у них происходит? Чего они к моему другу Биллу пристали?
ПРИМАКОВ. Понимаете, он вроде как немного того… погулял.
ЕЛЬЦИН. Что ж ему, всю жизнь в помещении сидеть?
НЕМЦОВ. Он не в том смысле. Он с женщинами погулял…
ЕЛЬЦИН. Ну, с женщинами. Он же не Пенкин. Пускай себе…
ЧУБАЙС. Нельзя ему этого!
ЕЛЬЦИН. Что значит «нельзя», он же президент!
ЧУБАЙС. В том-то и дело.
ЕЛЬЦИН. Опять не понял. Всем можно, а президенту нельзя?
ЧУБАЙС. Вроде того.
ЕЛЬЦИН. Черт-те что, а не страна. (Примакову.) А что он там такого с нею делал-то, с секретаршей, что весь мир интересуется?
ВСЕ(с большим интересом). Да, да?..
ПРИМАКОВ. Ничего особенного. Так… Вольность себе позволил.
КУЛИКОВ. За вольность надо сажать. Больно много умных!
ПРИМАКОВ. Там не в этом дело.
ЕЛЬЦИН. Ты давай конкретнее, Максимыч… Что за вольность?
НЕМЦОВ. Он чисто по-мужски к ней… вроде того, как вы тогда стенографистку ущипнули, помните?
ЕЛЬЦИН. Это не вольность. Это знак внимания. А что, уже и ущипнуть никого нельзя?
ЧЕРНОМЫРДИН. Да у нас-то на здоровье! Хоть до скелета весь аппарат общипайте! А у них…
ПРИМАКОВ. У них это называется — сексуал харрастмент!
ЕЛЬЦИН. По-русски скажите кто-нибудь.
ЛИВШИЦ. По-русски, Борис Николаевич, это партком, аморалка и конец карьеры.
ЕЛЬЦИН. Господи боже мой! Из-за бабы? Просто, значит, нелюди какие-то!
ЧЕРНОМЫРДИН. Да. Странный народ.
ЕЛЬЦИН. Ну, вот что я вам скажу: долг платежом красен.
ЧЕРНОМЫРДИН. А мы все перечислили! Денег больше нет!
ЕЛЬЦИН. Ты о чем?
ЧЕРНОМЫРДИН. А вы?
ЕЛЬЦИН. Я об Америке.
ЧЕРНОМЫРДИН. Хорошо, будем помогать Америке. Как скажете.
Лившиц падает в обморок под стол.
ЕЛЬЦИН. При чем тут Америка! Хрен с ней совсем, надо спасать друга Билла! А то, не ровен час, и вправду сгонят. Ему, значит, нужна хорошая консультация — и как можно скорее!
НЕМЦОВ. Понял. (Снимает трубку, протягивает ее Ельцину и диктует телефон.) Восемь. Гудок, потом десять, один, триста один…
ЕЛЬЦИН. Нет, не по телефону. Там небось тоже все насквозь прослушивают.
ЧЕРНОМЫРДИН. Серьезная страна.
ЕЛЬЦИН. Надо лично.
КУЛИКОВ. Пошлите меня.
НЕМЦОВ. Вас? С удовольствием…
ЕЛЬЦИН. Нет! К Биллу поеду я! Ему, значит, реально угрожает импичмент, а лучший специалист по борьбе с импичментом здесь сами знаете кто.
КУЛИКОВ. Готовить самолет?
ЕЛЬЦИН. Не надо, полечу так, по-простому.
КУЛИКОВ. А билеты?
ЕЛЬЦИН. А у меня в Аэрофлоте блат.
3.
Самолет летит в Америку
4.
Звездно-полосатый флажок у входа. Табличка на двери: «Belyi dom». Изнутри слышны печальные звуки саксофона.
ГОЛОС ЕЛЬЦИНА. Билли!
Музыка прерывается — и в окно выглядывает Клинтон.
КЛИНТОН(поозиравшись). Показалось. (Печально.) Элоун эт хоум. Один дома.
ЕЛЬЦИН. (из-под окна). Билл! Это я, твой большой друг Борис!
КЛИНТОН(увидев). Уау!
ЕЛЬЦИН. Держись, Билл, я с тобой!
КЛИНТОН. А я не в себе. Прости, у меня рехёсл. Репетирую.
ЕЛЬЦИН. Что-о?
КЛИНТОН. Когда меня будут гнать из этот Белый дом, я пойду работать саксофонист.
ЕЛЬЦИН. Да ладно тебе! Прорвемся.
КЛИНТОН. Ноу прорвемся. Итс финиш… Рейтинг даун на десять пункт.
ЕЛЬЦИН. Мало ли что даун. У меня рейтинг вообще за ноль зашкаливал, и ничего! Ты тут, Билл, совсем скиснешь в своей столице! Когда накрывается рейтинг, президент должен ехать в провинцию! Бери свой сексофон — и вперед. (Озирается.) Где тут у вас провинция?
5.
Тема в саксофоне «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Вечер. Соответствующий пейзаж. (Может, катание на пароходике мимо статуи Свободы, может, стояние на небоскребе с видом на Манхэттен… Может, Таймс-сквер.)
ЕЛЬЦИН. Слушай, объясни ты русским языком, как все случилось?
КЛИНТОН. Я сам донт андэрстэнд ит. Совершенно не понимать. Сначала эта крейзи вумен Пола Джонс катить на меня телегу.
ЕЛЬЦИН. Погоди, а охрана на что?
КЛИНТОН. Она катить телегу через пресса энд ти-ви…
ЕЛЬЦИН. Какое еще ти-ви?
КЛИНТОН. Через все каналы, эбсолютли!
ЕЛЬЦИН. Ты, Билли, просто как маленький, честное слово! Какое может быть ти-ви в критический момент? Перекрыть им кислород заранее, и вся любовь!
