КЛИНТОН. Перекрыть кислород ти-ви? Итс импосибл!
ЕЛЬЦИН. Ничего, значит, не импосибл! Наехать на хозяев, выкрутить им отовсюду все что можно и поставить своих людей. И будет не ти-ви, а роспись по шелку. Оближут до самой харизмы… Всему тебя учить.
КЛИНТОН. Но это крайминэл!
ЕЛЬЦИН. Никакого, понимаешь, крайминэла — это кадровая политика!
6.
Возле тележки с хот-догами, которыми торгует какой-то китаец.
ЕЛЬЦИН(прочтя надпись). Два черных кофе и две горячие собаки. Сдачи не надо.
КИТАЕЦ(на чистом русском). Спасибо, Борис Николаевич.
Несколько секунд с аппетитом едят.
ЕЛЬЦИН. Рассказывай дальше.
КЛИНТОН. Дальше я давать клятва на Библия, что не никогда не изменять жена…
ЕЛЬЦИН. Тут, Билли, ты прав: изменить жену невозможно. Уж какая есть, такая есть.
КЛИНТОН. Ноу! Я давать клятва, что никогда ни с кем посторонним не спать!
ЕЛЬЦИН. Совсем ни с кем?
КЛИНТОН. Эбсолютли!
ЕЛЬЦИН. Билл! Ну, ты ври, но, значит, хотя бы правдоподобно…
7.
Джаз-клуб. Ночь. Беседа продолжается под коктейли.
ЕЛЬЦИН. Ты не расстраивайся, Билл. Вумен — она вумен и есть. Черт с ними со всеми!
КЛИНТОН. Борис! Вумен — полбеда! Они ловить меня за руку на обман!
ЕЛЬЦИН. Ну и что?
КЛИНТОН. Ужасно! Президент нарушил клятва!
ЕЛЬЦИН. Насинг ужасного. Я, значит, только это и делаю. И ничего, живой. В грудь себя бил, на рельсы ложился раз пять. А уж руку на отсечение давал — у вас во всем Белом доме столько рук нет…
КЛИНТОН. А меня один раз поймать — и финиш! Импичмент!
ЕЛЬЦИН. Билл, ты при мне этого слова не говори. Никаких импичментов!
КЛИНТОН. Я тогда буду играть на саксофон… (Достает инструмент и начинает подыгрывать музыкантам.)
ЕЛЬЦИН. Спрячь свою дуделку! Спрячь, говорю, дуделку — и лисен сюда! Делаешь, значит, поправочку в Конституцию…
КЛИНТОН. Итс импосибл! Наша Конституция иметь всего десять поправок за двести лет!
ЕЛЬЦИН. Хорошо, убедил! Никаких поправок. Просто пишешь новую Конституцию, а в ней на первой строчке, вот такими буквами — «ни-ка-кого импичмента»!
КЛИНТОН. Сенат не проголосовать такой Конституция. Невэр!
ЕЛЬЦИН. Я не понял, при чем тут сенат… У тебя танки есть? Ты, вообще, главнокомандующий — или просто так из Арканзаса приехал?
КЛИНТОН. Главнокомандующий, да.
ЕЛЬЦИН. Тогда какие проблемы? Вводишь танки, меняешь Конституцию, живешь с секретаршей.
КЛИНТОН. Итс импосибл!
ЕЛЬЦИН. Ладно, «импосибл»… Будет он мне рассказывать. У старших учись. Я себе такую Конституцию завел — не то что секретаршу, федерацию могу трахнуть, и ничего.
КЛИНТОН. Уау!
ЕЛЬЦИН. Вот тебе и «уау»! Ты, значит, давай добром скажи им — пускай закрывают расследование…
КЛИНТОН. Импосибл! Расследование ведет незавьисимый прокурор.
ЕЛЬЦИН. Какой прокурор?
КЛИНТОН. Не-завь-и-си-мый!
ЕЛЬЦИН(после паузы). Вы тут, значит, совсем с ума сошли!
8.
Рассвет. Центральный парк. На скамейках.
ЕЛЬЦИН. А что, она симпатичная?
КЛИНТОН. Кто?
ЕЛЬЦИН. Ну, секретарша, с которой ты…
КЛИНТОН. Которая именно?
Пауза.
ЕЛЬЦИН. Все зло от женщин.
КЛИНТОН. Офкоз. Только Хиллари не говори.
Пауза. Клинтон достает саксофон и заводит печальную мелодию.
ЕЛЬЦИН. Слушай, а если чего — давай к нам. Я как раз преемника ищу… А ты вроде молодой, симпатичный, демократ… Ты демократ?
КЛИНТОН. Демократ, йес!
ЕЛЬЦИН. Ну вот и славно. Давай к нам! Вырастим тебе рейтинг, каким скажешь местом проголосуем и изберем за милую душу. Поди плохо! Женщину какую ущипнуть захочешь или чего — на здоровье, только рада будет. И никакого харрастмента… Руководи себе по гроб жизни, никто тебя пальцем не тронет. Хошь на дуделке играй, хошь дирижируй… Страна у нас еще больше вашей, народ тихий, ископаемых завались, а у меня в Барвихе воздух — этот ваш Нью-Йорк кровью умоется… Ты тут на круг сколько зарабатываешь?
КЛИНТОН. Двести тысяч долларов в год.
ЕЛЬЦИН. У нас столько охрана имеет, как с куста. (Встает.) Пошли! Мне домой пора, у меня страна с утра не евши…
9.
Тротуар. Ельцин поднимает руку, тут же рядом притормаживает такси. Ельцин садится на переднее сиденье, Клинтон — на заднее.
ЕЛЬЦИН. Шеф! В аэропорт! (Оборачиваясь, Клинтону.) Значит, чуть если чего — к нам! По рукам?
Машина уезжает, и слышны последние фразы:
КЛИНТОН. Хорошо, да. Только один неприятность: я не русский. Совсем не русский, эбсолютли!
ЕЛЬЦИН. Напугал. Рюрик, понимаешь. Да у нас кого только не было… Шведы, поляки, немцы… Даже один грузин. Это мы как раз привыкшие!
Король Лир[73]
(Вторая редакция)
1.
Актерский буфет. В буфете сидит Лужков и что-то ест. Звонок.
ГОЛОС РЫБКИНА В ДИНАМИКЕ. Вниманию всех занятых в спектакле. Был первый звонок!
За стол с подносом присаживается Зюганов.
ЗЮГАНОВ. Как дела?
ЛУЖКОВ. У кого?
ЗЮГАНОВ. Сам знаешь, у кого.
ЛУЖКОВ. А что?
ЗЮГАНОВ. Ну как же! После болезни — и сразу на такую роль…
ЛУЖКОВ. Короля он и без сознания сыграет!
2.
Табличка на двери: «Народный артист РФ Б. Елкин. Артист В. Черноморкин». Ельцин сидит в гримерной перед зеркалом и гримируется. Сзади расчесывает парик Черномырдин. Перед Ельциным висит афиша — «Король Лир».
ЕЛЬЦИН. (изучая афишу). Автор английский, валюта итальянская… Так запутают, хоть не играй. (Пауза, гримируются.) Степаныч, а что за пьеска-то?
ЧЕРНОМЫРДИН. А вы не читали?
ЕЛЬЦИН. Да, понимаешь, жизнь так сложилась, чта-а… было не до художественной литературы!
ЧЕРНОМЫРДИН. Понимаю. У самого сложилась примерно так же.
ЕЛЬЦИН. Но-о… ты пьеску-то читал? А то нам же ее играть.
ЧЕРНОМЫРДИН. Не беспокойтесь. Репертуар старый, проверенный. Все будет хорошо.
3.
За кулисами. Помреж Рыбкин дает звонок и говорит в микрофон у пульта.
РЫБКИН. Был второй звонок.
4.
В гримуборной.
ГОЛОС РЫБКИНА ИЗ ДИНАМИКА. Повторяю: был второй звонок.
ЕЛЬЦИН. Только не надо меня пугать!
5.
Табличка у окошка — «Администратор». В окошке — Чубайс.
ЗРИТЕЛЬ-КОЗЕЛ. Я старый театрал, обожаю ваш театр…
ЧУБАЙС. Вот вам — входной на третий ярус.
ЗРИТЕЛЬ-КОЗЕЛ. А оттуда сцену видно?
ЧУБАЙС. Чего вы там не видели, на сцене? И потом, у нас такой репертуар… Главное, чтобы они вас не заметили!
6.
Гримуборная.
ГОЛОС РЫБКИНА В ДИНАМИКЕ. Был третий звонок. Всех занятых в первом акте прошу на сцену! Повторяю…
ЕЛЬЦИН. Вот зануда-то. Ты готов?
ЧЕРНОМЫРДИН(вертя в руках корону, многозначительно). Я — давно готов…
ЕЛЬЦИН. Не трожь чужой реквизит!
ЧЕРНОМЫРДИН. Да я так только, чтобы вы не забыли…
ЕЛЬЦИН. Степаныч! У меня такая редкая форма склероза: я и чего не было — помню. Понял?
ЧЕРНОМЫРДИН. Понял.
ЕЛЬЦИН. Тогда пошли. Народ, понимаешь, заждался нашего искусства. Его хлебом не корми — дай лишний разок на меня посмотреть.
ЧЕРНОМЫРДИН. А никто и не кормит.
7.
