У меня нет претензий к действительности. Все сущее, видимо, разумно, и пускай цветут сто цветов… Я только хочу, чтобы не было непоняток. Чтобы рекламой Института права не заклеивалась схема метро. Чтобы милиционер не называл меня арой, певец не торговал оружием, охранник не пел, а редактор умел написать диктант.
Чтобы министр Российской Федерации не дружил в открытую с вором в законе, а человек с повадками пахана не становился министром вышеозначенной Федерации.
Как нас теперь называть?
Мы плыли в Тверь. Был дивный летний вечер и т. д. Я любовался видами, стоя на носу теплохода «Федор Шаляпин». Взгляд мой случайно наткнулся на судовой колокол. На колоколе черным по медному было написано — «Климент Ворошилов».
Если на клетке со слоном увидишь надпись «буйвол»… Я протер глаза. Надпись на колоколе не исчезла.
Как сказал бы голос Копеляна за кадром — информация к размышлению. Перед рейсом я, по дурной привычке читать все, что напечатано, прочел рекламный проспект пароходства, из коего узнал: теплоход «Федор Шаляпин» был построен в ЧССР в 1977 году. Меня это сразу смутило: строить на родине Дубчека корабль имени эмигранта — была в этом, согласитесь, какая-то идеологическая близорукость…
Теперь же, увидев судовой колокол, я глубоко задумался. Настолько глубоко, что на ближайшей стоянке подошел к борту и начал археологические исследования. Визуальные раскопки эти продолжались недолго. Перед словом «Федор» совершенно отчетливо читались следы букв, бывших на этом борту раньше: «Климе…»
Дедуктивный метод победил. В разбушевавшейся фантазии тут же нарисовалась картина в духе постмодернизма — «К. Ворошилов рубит шашкой Ф. Шаляпина во время круиза Москва — Тверь».
Вскоре случай свел меня с главным механиком судна, просившим называть его попросту, без чинов, Володей. Володе только что исполнилось пятьдесят лет, из которых тридцать три он проплавал по Волге — причем было это у Володи наследственное: отец и дед его тоже всю жизнь плавали.
Трехсотлетие российского флота он воспринимал как семейный праздник.
Поздравив Володю со всеми юбилеями, я выпил налитый им стакан дистиллированной флотской воды и уже в этом состоянии поделился своим открытием относительно прошлого имени теплохода. И услышал замечательные подробности, никакой ответственности за которые не несу.
В 1990 году, когда Санкт-Петербург еще был Ленинградом, но процесс уже пошел, в высоких кабинетах решено было переименовать «Ворошилова» к чертовой бабушке, от греха подальше — и экипажу было предложено плавать под именем «Николай Карамзин».
Имя это, что любопытно, родилось не в Академии наук, а в тех же партийных кабинетах, откуда в семьдесят седьмом выскочил на горячем коне Климент Ефремович. Просто к девяностому году классовый подход сменился местническим, а Карамзин очень кстати оказался родом с Поволжья, из Ульяновска, который, в свою очередь, если кто не знает, долгое время был Симбирском.
А ульяновский первый секретарь был в корешах с первым секретарем нижегородским (тогда еще — горьковским). Корабль же был приписан к Горьковскому пароходству — вот нижегородский секретарь Горьковского обкома, чтобы сделать приятное партийному коллеге, и пообещал ему, что «Ворошилов» будет «Карамзиным». Так сказать, от нашего стола — вашему столу!
Имя Карамзина ничего не говорило ни уму, ни сердцу экипажа — да и пассажирам не особенно, — и экипаж написал письмо чуть ли не в ЦК со своим рабочим условием: либо «Федор Шаляпин», либо вообще «Владимир Высоцкий»! Начальство в девяностом году трудящихся немного побаивалось, но о Высоцком не могло быть и речи. Так «Климент Ворошилов» стал «Федором Шаляпиным».
А чтобы ульяновскому руководству не было обидно, в «Николая Карамзина» переименовали пароход «Советская Конституция». После такого имени экипажу было, видать, уже все равно, хоть «Чаадаевым» назови…
Вот такая история.
Я выпил еще один стакан дистиллированной флотской воды за Володино здоровье, получил из рук его жены уникальный значок с профилем нашего теплохода и подписью «Климент Ворошилов» — и покинул каюту.
Мы плыли по каналу реки Москвы, стоящему на костях его безымянных строителей-зэков, и голос корабельного методиста взволнованно рассказывал об истории создания на берегу канала грандиозного монумента В.И. Ульянову, переименованному в свое время в Ленина.
А потом мы приплыли в Тверь (в прошлом — город Калинин), где на центральной площади, перед зданием, в котором, как утверждает мемориальная доска, служил в должности вице-губернатора Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, стоит памятник — угадайте с трех раз кому?
Подсказываю: в распахнутом пальто, правая рука указывает направление.
А как называется площадь? Ну разумеется.
Надо переименовать, граждане! Либо площадь в «имени Салтыкова-Щедрина», либо Тверь — обратно в Калинин.
И вообще, самое время понять, в какой стране мы все-таки живем.
Откровение
Дочка вернулась из школы, хихикая. Иду, говорит, на перемене по коридору, а навстречу Иришка, и волосы у Иришки мокрые, как будто только что из ванны. Я спрашиваю: ты чего? А Иришка говорит: понимаешь, иду себе, никого не трогаю, а навстречу священник с ведром, в каких в школьном буфете супы разносят. Увидел меня и говорит: как, тебя еще не окропили? Сунул губку в ведро и на меня выжал.
…Когда-то, узнав о существовании в школьном расписании дочки предмета «Основы духовной культуры», я искренне обрадовался. Сам-то простоял все детство под пионерским салютом, Библию впервые открыл великовозрастным дядей… Подумал: вот как славно, дочка с малолетства узнает про оба Завета, про кровную связь всех религий мира, про нелегкие отношения человека с небом…
Три ха-ха! Учили молиться. Зато теперь… Подумать только: всего один дурак вышел в школьный коридор с ведром воды — а сколько последствий! Иришка мокрая, дочка веселая, и мне не надо вести в своей семье атеистическую пропаганду. Воистину, неисповедимы пути господни.
Впрочем, что я все о себе да о себе! Черт ли вообще со мной! В стране уже лет десять — духовный переворот. Толпы новообращенных хлынули на стадионы. Батюшки святят «Мерседесы» и за отдельную плату — запчасти. Член обкома со свечкой — привычнейшее зрелище. Потому что нам без идеологии никак нельзя. Либо коммунизм победит, либо Христос воскресе. Либо и то и другое.
В отсутствие идеологического отдела ЦК свободная Россия быстро затосковала и начала озираться по сторонам. А тут как раз они, патентованные носители духовности — по большей части, разумеется, прошедшие аттестацию в КГБ.
Ибо священников, не прошедших аттестацию в лубянском очаге духовности и либерализма, по большей части давно сгноили на Соловках.
Так с тех пор и живем — вроде и в светском государстве, а не совсем. В светском, согласитесь, трудно представить сбор средств на культовое сооружение в качестве обязательной дани для бизнесменов (см. храм Христа Спасителя).
Может быть, поэтому ни один деятель церкви (кроме покойного отца Александра Меня, имевшего, к слову, большие проблемы с церковной властью) пока не завоевал в нашем обществе того безусловного уважения, которым обладали наши светские, хотя иногда религиозные, современники — Сахаров, Рихтер, Окуджава, Лихачев…
Сегодняшние слуги Христа в открытую занимаются политикой, успешно выбивают в правительстве налоговые льготы и скупают акции крупных банков в стране и за рубежом, и говорить об авторитете церкви сегодня можно только в новейшем значении слова «авторитет».
Я не вправе обращаться к святейшему патриарху Алексию — я не православный и не могу что бы то ни было советовать ему относительно ведения дел во вверенной ему епархии. Но гражданина Российской Федерации Ридигера (как равный равного) хотел бы попросить не брать на себя лишнего и не говорить, например, от имени народов России, как он сделал в своем обращении к президенту. В России очень много разных народов и конфессий — и далеко не все давали ему право говорить от их имени.
