«Существуют две крайние точки зрения на свободу: свобода как возможность делать, что хочешь, и свобода как осознанная необходимость. Свобода — это одно из главных условий становления личности, полного использования индивидуальных талантов и способностей человека. Это одна из величайших человеческих ценностей, за которую люди боролись и гибли…»

Я просто подпрыгнула на месте, когда чья-то рука, коснувшаяся моего плеча, так грубо вернула меня в окружающую действительность. Удручающую, стоит признаться, действительность.

«Да ты только посмотри на эту мышь серую, дергается, как припадочная!» — донесся до моих ушей приглушенный голос Самсоновой, и по аудитории разнеслись тихие смешки. Хорошо еще сегодня на парах нет ее лучшей подруги, Анжелы, вот она придумала бы что-нибудь поизощренней, нежели словесное оскорбление. Эта девушка ненавидит меня, наверное, с самого первого дня в колледже. Хотя я совершенно не понимаю, чем заслужила такое к себе отношение.

— Сейчас перерыв, Нина, сходили бы вы передохнуть, пара предстоит довольно напряженная, — ох, эти насмешки совсем выбили меня из колеи, я даже забыла о том, что рядом присел Максим Алексеевич, наш преподаватель по философии, лучший в своем деле, следует заметить. Именно благодаря этому человеку, философия является одним из моих любимейших предметов, после психологии конечно же. Профессию психолога я выбрала неслучайно. Может быть, благодаря полученным знаниям, я однажды смогу научиться разбираться в человеческих душах. Интересно знать, что движет всеми этими людьми. Что заставляет Самсонову говорить эти ужасные слова? Что побуждает других ее поддерживать? — Ваше стремление к получению знаний весьма похвально, но не забывайте, что перегрузки организму тоже ни к чему.

Голубые глаза смотрят с добротой, а от легкой улыбки в их уголках образуются еле заметные морщинки. И мне становится легче от этой пусть ненамеренной, но поддержки. Немного, но легче. И в то же время грустно от того, что доброжелательно здесь ко мне относятся только преподаватели. И Лера, конечно же, моя лучшая подруга. Будь она здесь, никто бы и словом не посмел обмолвиться обо мне. Но Лера сегодня отсутствует… Вот бы она появилась сейчас в дверях кабинета, чтобы эти оскорбительные смешки разом смолкли! Но вместо подруги в дверном проеме возникает Анжела. На лице привычная язвительная улыбка, не предназначенная кому-то конкретно, просто она всегда присутствует на этом идеальном, стоит признать, лице. Анжела окидывает аудиторию скучающим взглядом. Остановившись на мне, вдруг переводит его на Максима Алексеевича и вновь возвращается ко мне. Улыбка тут же сползает с ее лица, а в глазах вспыхивает холодная ярость. Нервно передергивая плечами, Анжела проходит мимо нас, даже не поздоровавшись с преподавателем, и занимает свое место. Ну вот, чем я опять успела вывести ее? Ведь даже словом не обмолвилась…

— Что вы, Максим Алексеевич, я вовсе не перетруждаюсь, я вовсе… я вот… только начала.

Ненавижу себя за это! Запинаюсь на каждом слове, да еще и краснею как школьница! А я ведь студентка, будущий психолог. Психолог, который не может побороть собственные комплексы. Просто «отличный» специалист! Я не знаю почему я такая, но в обществе людей я чувствую себя ужасно неловко и порой веду себя глупо. Моя рука так и тянется заправить за ухо несуществующую выбившуюся прядь. Несуществующую, потому что у меня не бывает выбившихся прядей. Мои волосы всегда идеально прибраны и заплетены в тугую косу. В моей бывшей школе очень щепетильно относились к внешнему виду учеников. Никаких распущенных волос, хвостов и прочего непотребства. Только коса или шишка. Мои волосы всегда были излишне густыми и длинными, поэтому вместо шишки, которая мгновенно разваливалась от их тяжести, я заплетала косу. Со школьных времен моя прическа не изменилась. Отчасти от того, что мне нравится носить длинные волосы, а отчасти от того, что обрезать их мне запрещает мама. Даже боюсь представить ее реакцию, если я однажды предложу такое. Максим Алексеевич снова улыбается. Не делай этого, Нина! Не делай! Но моя рука все же нервно касается волос, а взгляд сам по себе упирается в пол под моими ногами. Как мучительно стыдно! Я, наверное, сейчас красная, как рак. «Припадочная социопатка!» — кажется так однажды обозвал меня Семёнов. Наверное, он прав, хотя…скорей я социофобка. Слава Господу, Максим Алексеевич, словно прочитав все мои позорные мысли, поднялся из-за стола.

— Что ж, смотрите сами, Нина, но я все же рекомендую вам отдохнуть. Лучшим умам требуется передышка.

Словно в замедленной съемке я наблюдала, как его рука тянется к моей голове. Он потрепал меня по волосам! Вы можете себе это представить? Кажется, кровь прилила даже к моим ушам. Как же это неловко! А Максиму Алексеевичу все ни по чем. Бодрой походкой он направился к своему рабочему столу и как ни в чем не бывало принялся листать конспекты. Этот, казалось бы, пустяк настолько выбил меня из колеи, что я чуть не забыла о том, что сегодня мне во что бы то ни стало нужно успеть сдать книгу по геронтологии. Взглянув на часы, я ужаснулась, библиотека закроется ровно через десять минут! Хорошо, что пара подошла к концу, вот только в уборную бы еще заглянуть. Быстро, но максимально аккуратно, я сгребла со стола конспекты и учебники и чуть ли не выбежала из аудитории. Только закрылась в кабинке, как дверь снова хлопнула.

— Нет, ну ты видала эту ненормальную? Я думала, ее паралич хватит! — смеялась, судя по голосу, Марина Синельникова.

— Ничего удивительного, — ответил ей голос Алисы Городецкой. — Меня бы тоже удар хватил, если бы такой сексуальный мужчина ко мне прикоснулся.

— Фу! — воскликнула в ответ Марина. — Он же старый, да еще и препод!

— Не смеши меня, Алиска! — прозвенел заливистый смех Марины. — Ну какой старый? Корнилову всего тридцать три! И согласись, он горяч. Где ты в последний раз в нашем окружении видела таких высоких, сексуальных брюнетов с голубыми глазами? Да и тело у него ничего.

— Когда ты его тело-то разглядеть успела? — хихикнула Алиса.

— Однажды Степнов отправил меня к Алексеевичу за книгами, а у него окно было. Сидел весь такой расслабленный, без своего вечного пиджака, в одной рубашке. Достаточно просвечивающей рубашке… Я чуть дар речи не потеряла, аж слюнки побежали. Ммм!

— Фу, Марина, хватит!

Господи, как мерзко слушать все эти непристойности о Максиме Алексеевиче! У меня аж снова уши гореть начали! Как можно вообще такое непотребство говорить о преподавателе? Я мечтала провалиться сквозь землю, чтобы не слышать всего этого, но боялась лишний раз даже вздохнуть. Будет ужасно, если девочки меня обнаружат.

— Может твой Алексеевич и ничего, — не сдавалась тем временем Алиса. — Но зануда он знатный. Кстати, они с Нинкой были бы просто идеальной парой. Старый зануда и зубрилка очкастая!

От этих слов меня словно жаром обдало. Я вовсе не очкастая! Зрение у меня и правда плохое, в школе и в начале учебы в колледже я носила очки, но сейчас у меня контактные линзы. И уж тем более не зубрилка! В отличие от этой… Городецкой я в зубрежке не нуждаюсь!

Наконец смех девочек стих, и входная дверь хлопнула. Еле сдерживаясь, чтобы не разреветься, я вышла из кабинки, уставившись взглядом на свое отражение в зеркале над раковиной. Ну почему они все меня ненавидят? Может, лицом не вышла? Да нет, вроде обычное такое лицо, ничем не примечательное, но и не уродливое. Никаких тебе прыщей или шрамов, разве что еле заметная россыпь веснушек на носу. Обыкновенные глаза, выделяющиеся разве что цветом. Сейчас, видимо от переживаний они стали болотными. Так за что же? Ладно, нет времени на все эти самокопания, библиотека вот-вот закроется! Я не позволю этому дню стать еще ужасней!

До закрытия библиотеки остаются жалкие минуты, но я, кажется, успеваю. Успевала… Мое сердце чуть ли не остановилось, когда, завернув за угол, я увидела Анжелу в окружении ее подруг. По опасному огоньку, вспыхнувшему в льдистых глазах, я поняла, что девушки не просто так решили заглянуть в библиотеку, а ждали именно меня. Вцепившись в корешок учебника так, что пальцы занемели, я машинально остановилась. Меня разрывало между чувством долга и желанием позорно бежать отсюда, сверкая пятками. Но я ведь взрослый человек, да и, как любит повторять отец, Егоровы не отступают. Но осознание того, что рядом нет никого, кто мог бы заступиться за меня, заставляет сердце холодеть. Я слышу, как громко оно стучит в моей груди. И хотела бы я показать, что не боюсь, но это выше моих сил. Я боюсь, очень боюсь, с тех самых пор, как Анжела столкнула меня с лестницы. Другие видели это, но им было все равно. В самом деле, кто я и кто Анжела. Дочери замдиректора явно нечего было бояться. Я тогда подвернула ногу. Этот случай выставили как несчастный, будто бы я сама поскользнулась на лестнице и упала. Доказать я ничего не смогла. А когда рассказала о произошедшем папе, он очень разозлился, что я не ответила ей. «Ты должна была космы повыдергать этой профурсетке, а не сопли на кулак мотать! Егоровы не отступают! Ничего, будет тебе уроком!»